История России в рассказах для детей - Александра Ишимова

Между тем верховные чины Швеции, занимавшиеся избранием наследника престола, после продолжительных рассуждений остановили единодушно свой выбор на том же самом принце Голштинском, которого и Россия с любовью приняла на свой престол. Шведы, хотя и знали уже о приезде его в Россию и о том восторге, с которым Русские по справедливости приняли внука своего великого государя, но все еще думали, что Немецкий принц, не привыкший к Русским нравам и обычаям, предпочтет престол в стране, имеющей более сходства с его Отечеством, и для того отправили к нему своих послов с предложением Шведской короны. Эти послы, которыми были граф Бонде и бароны Гамильтон и Шафер, приехали в Москву, где находился в это время молодой герцог. Он был тронут этой лестной честью, ему оказанной, благодарил усердных Шведов, но отказался от их предложения как уже избранный наследник Русского престола, готовившийся принять Греческую веру и вместе с ней присягу в верности своим будущим подданным. Все это в самом деле исполнилось в ноябре 1742 года, и после крещения принц уже назывался великим князем Петром Федоровичем.

В 1744 г. в Москве императрица Елизавета Петровна сочеталась морганатическим браком* с певчим Придворной капеллы Алексеем Григорьевичем Разумовским, возведя его в графское достоинство.

Петр III Федорович (1728–1762) — российский император, внук Петра I, сын Анны Петровны (дочери Петра I). В 1742 г. императрица Елизавета объявила его наследником престола. В 1745 г. Петр III вступил в брак с принцессой Софией Фредерикой Августой — будущей императрицей Екатериной II. Для Петра III в Ораниенбауме специально был построен дворец и потешная крепость.

Елизавета Петровна, всегда сильно привязанная к своему племяннику, полюбила его еще больше с того времени, когда после принятия Греческой веры он стал в ее глазах совершенно Русским князем. С нежностью заботясь о его судьбе, она заранее желала устроить его семейное счастье и поэтому раньше, чем ему исполнилось 16 лет, уже начала думать о той, которая со временем должна быть его супругой. Ее выбор остановился на принцессе Амалии, сестре одного из умнейших государей того времени, Прусского короля Фридриха II, но неизвестно по каким причинам он не мог согласиться на этот союз и через своего посланника Мардефельда предложил другую невесту — свою родственницу, принцессу Софию Фредерику Августу Ангальт-Цербстскую[362]. Ее мать, принцесса Иоанна, была родной сестрой покойного принца, епископа Любского, жениха императрицы Елизаветы, и этого было довольно для чувствительного сердца государыни, чтобы заочно согласиться назвать своей племянницей принцессу Ангальт-Цербстскую, о достоинствах которой уже многие говорили с восхищением.

Все, что может быть величественного и привлекательного в человеке, было во внешности этой принцессы: орлиный нос, прелестный рот, голубые глаза, то горделивые, то чрезвычайно кроткие, темные брови и невыразимо пленительная улыбка. Если рост принцессы и не был очень высоким, то сама она возвышалась величием чела и важностью поступи[363]. Но эта важность исчезала в необыкновенной прелести всех движений, когда молодая принцесса, живая, остроумная, игривая, шутила с окружавшими ее придворными и часто мучила своей резвостью старых надзирательниц. Шутки продолжались до тех пор, пока она замечала, что какая-нибудь из них начинала сердиться, и тогда резвое дитя превращалось снова в то милое, кроткое существо, одна улыбка которого, один взгляд осчастливливали каждого из приближенных.

Такой была четырнадцатилетняя принцесса София Фредерика Августа, когда в начале 1744 года была привезена своей родительницей в Москву как невеста наследника престола. С восхищением увидели ее и императрица, и ее будущий супруг, и весь двор. Это общее восхищение, удовлетворяя все желания детского сердца принцессы, придавало новую прелесть ее пленительной любезности, которой она очаровала свое новое Отечество. Любимая всеми с первых дней своего появления, она сама так же скоро полюбила всех и, невинная, веселая, наслаждалась с беспечностью младенца всеми удовольствиями, которыми императрица старалась окружить приезжих своих гостей.

Праздники и балы были так великолепны, что, казалось, должны были изумить четырнадцатилетнюю принцессу одного из самых бедных дворов Германии; но этого не чувствовала будущая царица России, ведь для великой души нет ничего необыкновенного. Она смотрела на все, как будто уже имела раньше понятие о чудесах, ею виденных; разговаривала без замешательства с иностранными посланниками и министрами, с вельможами и полководцами; сам ее нрав — откровенный и пылкий — недолго скрывался в принужденности недавнего знакомства с лицами, ее окружавшими, и вскоре явился перед ними во всем своем блеске, во всей своей увлекательной прелести. Все дамы, окружавшие ее, были очарованы ее приветливостью и, привыкнув ранее к важным обычаям придворных, дивились простоте обхождения и еще больше резвости молодой принцессы, которая часто пугала их своими шутками. Например, входя с поспешностью на звон колокольчика в ее комнату, они иногда никого в ней не находили и, с беспокойством обегая глазами все места, где можно было ее увидеть, слышали снова обманчивый звон: он не переставал раздаваться в той же самой комнате. Когда же их удивление готово было перерасти в досаду и ужас, за звоном колокольчика следовал веселый, громкий смех, и прелестная головка Софии Фредерики Августы показывалась из-под ее пышной кровати: там резвая принцесса пряталась, чтобы пошутить над своими приближенными.

Казалось, такие резвость и живость нрава должны были отдалять принцессу от глубокомысленных занятий; но, напротив, в этом-то согласии противоположностей и заключалась главная ее прелесть: веселую и игривую в часы отдохновений, ее видели в высочайшей степени внимательной и прилежной во время уроков. Так же, как и великий князь, жених ее, она училась Греко-российскому закону у Симеона Тодорского, а Русскому языку — у Василия Ададурова. Желание знать Русский язык было в ней особенно сильно, и часто для выполнения заданных уроков она вставала по ночам и проводила несколько часов за книгами в то время, когда все около нее было погружено в глубокий сон. Это неумеренное прилежание едва не стало гибельно для России: встав однажды ночью с постели и без обуви пройдя до письменного стола, принцесса опасно занемогла: двадцать семь дней не было надежды на ее выздоровление. Португальскому доктору Саншесу она была обязана своим спасением, а наше Отечество обязано ему счастьем.

К июню того же 1744 года София Фредерика Августа так хорошо уже знала Греческий закон, что могла принять крещение и миропомазание, после которых уже называлась великой княжной Екатериной Алексеевной. На другой день после крещения приходится ее обручение с великим князем; свадьба же состоялась 21 августа 1745 года. Будучи невестой, Екатерина ездила с женихом и императрицей в Киев, святые места которого высоко уважаемы были набожной Елизаветой Петровной. Возвращаясь оттуда, великий князь заболел корью[364], а вскоре потом — оспой[365]. Эта жестокая болезнь, против которой в то время еще не делали прививки, оставила такие сильные следы на его внешности, что все черты его лица, прежде довольно привлекательные, так сильно изменились, что составили разительный контраст с прелестным лицом его невесты.

Эта картина является единственным документальным изображением, сохранившим для нас вид великолепного дворца, построенного архитектором Б. Растрелли в 1741–1744 гг. для императрицы Елизаветы. Деревянный дворец был обращен северной стороной к Летнему саду, от которого был отделен рекой Мойкой. Перед дворцом был разбит сад.

Состояние Европы во время царствования императрицы Елизаветы от 1745 до 1756 года

С тех пор, как Петр Великий довел степень развития Российского государства до уровня Европейских государств, Россия приобретала с каждым годом все больше и больше влияния на их судьбу. При Елизавете Петровне это влияние стало еще сильнее и заметнее, и для того чтобы иметь полное понятие о событиях, происходивших во времена ее царствования, надо посмотреть на тогдашнее состояние Европейских государств.