Безнадега - Стивен Кинг

— Нет, — ответил Джонни. — Это просто удачный бросок, ничего больше. Один из тысячи, так иной раз случается, когда в тире ты выигрываешь для своей подружки плюшевого медвежонка.

Вроде бы ты сам сказал, что молоток должен был пролететь выше.

— Что ж, значит, я был не прав. Как ты и говорила мне от шести до десяти раз каждый день, паршивая сучка. — Джонни поразило, как изменился его голос. Чувствовалось, что еще немного, и он заплачет. — Это же твой рефрен всей нашей совместной жизни, не так ли? Ты не прав, Джонни, ты не прав Джонни, ты абсолютно не прав, Джонни!

Ты их бросил, напомнил ему голос Терри, и звучало в нем не презрение, а отчаяние. Ты оставил их умирать. Хуже того, ты продолжаешь отрицать Бога, даже обратившись к Нему… и получив Его ответ. Что же ты за человек?

— Человек, который знает разницу между Богом и удачным броском, — ответил он женщине с золотистыми волосами и дыркой от пули в белом халате. — Человек, который также знает, что надо брать, пока дают.

Он ждал ответа Терри, но не дождался. Джонни еще раз обдумал случившееся и пришел к выводу, что ничего особенного не произошло, просто его рука не забыла, чему ее научили, когда он бросал мяч, и использовала эти навыки, бросая обыкновенный молоток. Так что никаких спецэффектов. Никаких чудес. Ужас, пустота, отчаяние, которые он испытывал, — это только эмоции. Все пройдет. Сейчас его задача — отсоединить вездеход от прицепа с рудой, вышибив этим самым молотком шплинт. А потом сесть в вездеход и покинуть это жуткое…

— Да вы у нас снайпер, — донеслось с порога.

Джонни обернулся. Там стоял мальчик. Дэвид. Он смотрел на волка. Потом перевел взгляд на Джонни. Лицо суровое, без тени улыбки.

— Повезло, — ответил Джонни.

— Вы думаете, дело в этом?

— Твой отец знает о том, что ты ушел, Дэвид?

— Знает.

— Если ты заявился сюда, чтобы убедить меня остаться, толку не будет. — Джонни наклонился над соединительной муфтой и попытался выбить шплинт, но промахнулся и только ударился костяшками пальцев о металл. Он вскрикнул от боли и сунул поцарапанные костяшки в рот. Однако этим самым молотком он попал волку между глаз, он…

Продолжение мысли Джонни отсек. Вытащил руку изо рта, крепче сжал рукоятку и вновь склонился над муфтой На этот раз он не промахнулся Шплинт выскочил из паза. запрыгал по полу и остановился под болтающимися ногами женщины, которая выглядела как Терри.

Я не собираюсь убеждать себя, что и здесь мне помогли, решил Джонни.

— Дэвид, если ты пришел поговорить о теологии, это тоже напрасный труд. А вот если хочешь прокатиться со мной в Остин…

Он замолчал. Мальчик держал что-то в руке и протягивал ему. Между ними, на полу лаборатории, лежал мертвый волк.

— Что это? — спросил Джонни, зная ответ. Зрение еще не подвело его. Внезапно во рту у него пересохло. Почему ты преследуешь меня? Этот мысленный вопрос, похоже, был обращен не к мальчику. Почему бы не забыть обо мне? Не оставить меня в покое?

— Ваш бумажник. — Дэвид пристально смотрел на Джонни. — Он выпал из вашего кармана в грузовике. Я принес его вам. Там все ваши документы на тот случай, если вы забудете, кто вы.

— Очень забавно.

— Я не шучу.

— Так чего ты хочешь? — прохрипел Джонни. — Вознаграждения? Хорошо. Запиши свой адрес, я пришлю тебе двадцать баксов или книжку с автографом. Или фотографию Элберта Белля с его росписью. Ты вроде бы собираешь фотографии знаменитых бейсболистов. Я могу это сделать. Все, что скажешь. Все, что пожелает твоя разыгравшаяся фантазия.

Дэвид бросил быстрый взгляд на волка.

— Очень уж точный бросок для человека, который с четырех дюймов не может попасть по шплинту соединительной муфты.

— Заткнись, умник. Неси сюда бумажник, раз уж пришел. Или брось его мне, если не хочешь подходить. А то можешь оставить его себе.

— В нем есть фотография. Вы и еще два парня стоите перед каким-то заведением. Называется оно «Вьетконговский наблюдательный пост». Я думаю, это бар.

— Да, бар, — согласился Джонни и шевельнул пальцами, все еще сжимавшими рукоятку молотка, не обращая внимания на боль в поцарапанных костяшках. — Высокий парень на фотографии — Дэвид Холберстам. Очень известный писатель. Историк. Бейсбольный болельщик.

— Меня больше заинтересовал мужчина, стоящий посередине, обычного роста, — ответил Дэвид, и тут же глубинная, самая глубинная часть души Джонни поняла, к чему клонит мальчик, что он сейчас скажет, и протестующе застонала. — Мужчина в серой футболке и бейсбольной кепке с эмблемой «Янки». Этот мужчина показывал мне Китайскую шахту с моего «вьетконговского наблюдательного поста». А ведь на фотографии посередине стоите вы.

— Бред какой-то, — фыркнул Джонни. — Безумный бред, который ты несешь с того самого…

Держа бумажник в руке, Дэвид пропел:

— «Мне плохо… мне совсем плохо… спросите нашего семейного доктора, что со мной…»

Джонни словно получил пулю в грудь. Молоток выпал из его разом ослабевшей руки.

— Прекрати, — прошептал он.

— «Ты можешь сказать мне… что мучит меня…. И отвечал он: да-да-да…»

— Прекрати! — заорал Джонни, и тут же радио ответило взрывом статических помех. Он почувствовал, как внутри что-то зашевелилось. Что-то чудовищное. Заскользило. Словно лавина с гор. Почему пришел этот мальчик? Разумеется, потому что его послали. Это не вина Дэвида. И вопрос в том, почему ужасный хозяин Дэвида не оставит их обоих в покое?

— «Рэскелз», — пояснил Дэвид. — Только тогда они еще назывались «Янг рэскелз». Солист — Феликс Кавальер. Отличный певец. Он пел эту песню, когда вы умерли, Джонни, не так ли?

Феликс Кавальер все пел: «Мне плохо… мне совсем плохо», — а перед мысленным взором Джонни проносились различные образы: солдаты вьетнамской армии ростом не больше американских шестиклассников, раздвигающие ягодицы мертвых в поисках спрятанных сокровищ, — отвратительные стервятники отвратительной войны, кан тахи в кан таках, возвращение к Терри с триппером в паху и обезьянкой на плече; отвешенная ей оплеуха, после того как она пустила какую-то шпильку насчет войны (его войны, сказала она, словно именно он выдумал эту гребаную бойню), такая сильная оплеуха, что кровь потекла у нее и из носа, и из губы (семейная жизнь затянулась еще на год с небольшим, но окончилась она именно тогда, в терминале «Юнайтед эйрлайнз» аэропорта Ла-Гуардиа); Энтрегьян, пинающий его, когда он корчился от боли на асфальте шоссе 50, пинающий не литературного льва, или лауреата Национальной книжной премии, или единственного писателя-мужчину Америки, чьи произведения что-то да значат, а толстобрюхого старикана в сверхдорогой мотоциклетной куртке, такого же смертного, как и все остальные; Энтрегьян, заявляющий, что предполагаемое название еще не написанной книги Джонни бесит его, вызывает у него ярость.