Стихотворения. Проза - Леонид Дмитриевич Семёнов

class="p1">— Елка, какая большая! — шепчет Верочка, стягивая с себя капор и глядя в открытую дверь в гостиную, где посередине комнаты стоит уже зажженная елка.

— Елка, елка, — наклоняется к ней баба Женя, — давай, я тебе помогу.

— Женечка, ты не беспокойся, Дарья Федоровна ее разденет.

— Ничего, ничего, я сама, — баба Женя становится на колени и начинает раздевать Верочку, а та стоит, очарованная елкой, не замечая и не понимая, что с ней делают.

Я тоже успел заглянуть в гостиную и сразу увидал мой шкаф. Краска бросилась мне в лицо. Мне почему-то стало стыдно, я не знал, что баба Женя подарит мне такой хороший, совсем настоящий шкаф.

— Вот, мы и готовы, — баба Женя берет Верочку за руку и ведет в гостиную.

— А это что? — спрашивает Верочка, указывая на большой бюст отца бабы Жени.

— Это — бюст моего папы.

— Он — живой?

— Нет.

— А зачем он у тебя?

— Это вместо портрета.

— Я теперь знаю, это — кукла.

— Кукла, — смеется баба Женя, — Иван Васильевич, ты слышишь, что говорит твоя крестница.

— Слышу, слышу, Верочка, милая моя, что же ты прячешь свое личико, поди сюда. — Дедушка берет ее на колени. Верочка конфузливо жмется и не выпускает руку бабы Жени.

— Моя милая, хорошая крестница, тебе нравится елка?

Верочка молчит, потупив головку.

— Видишь, там тебе столик приготовлен, с куклой и посудой. Ты любишь куклы?

— Да, — чуть слышно шепчет Верочка и соскальзывает с дедушкиных колен, стоит немного в нерешительности и бежит к елке.

— Как она похожа на свою покойную бабушку, — задумчиво говорит дедушка.

Я стою рядом, я уже несколько раз шаркаю ногой и кланяюсь, но дедушка меня не видит.

— Папочка, Шура с тобой здоровается, ты посмотри, как он уморительно шаркает ножкой.

Дедушка оглядывается.

— Вот он где; ну, здравствуй, покажи, как ты кланяешься.

Я поклонился еще. Дедушка гладит меня по голове, я стою в нетерпении, мне хочется скорей к шкафу, а надо слушать, что говорит дедушка, надо стоять, пока он меня не отпустит.

— Я смотрю на него и думаю, что он похож на Петра Васильевича. Это, конечно, жалко, потому что нельзя сказать, что брат красив.

— Нет, Иван Васильевич, он похож на моего папу, — заступается за меня мама.

— Нюрочка, ты не думай, что я его обижаю. Петр Васильевич был очень хорошеньким мальчиком, но тогда не употребляли еще носовых платков, и Петр Васильевич вытирал нос кулаком, при этом он теребил свой нос со всех сторон, оттого его нос, прежде прекрасный нос, потерял свою форму.

— Папочка, ты и скажешь.

— Нет, правда, правда; Надежда Васильевна всегда говорила это, а я тянул нос книзу. Шурочка, ты тоже лучше тяня свой нос книзу.

Дедушка засмеялся, потом наклонился и поцеловал меня в лоб, и я почувствовал уколы его бритой губы.

— Отпусти его, смотри, как ему не терпится к елке.

— Да, да, иди, иди.

Я, обрадованный, побежал.

— Он препотешный.

— Да, да.

Вот он, мой шкаф; дверки со стеклом и с жердочками и с зеленой занавеской, совсем как у папы в кабинете. Я дотрагиваюсь до него, обхожу со всех сторон, я бегу к бабе Жене, которую Верочка, как настоящая хозяйка, поит мнимым чаем из только что подаренного ей игрушечного сервиза.

— Баба Женя, спасибо!

— Ну, вот, тебе он нравятся?

— Я не знал, что ты подаришь такой, ведь он — настоящий.

— Я очень рада, а ты его открывал уже? В нем еще подарки от дедушки и тети Сони.

Я снова бегу к шкафу, поворачиваю ключ; замок щелкает со звоном, как у няниного сундука, я нерешительно открываю дверцы. Палитра, краски, альбом и еще что-то. Я забираю все вещи, прижимаю их к груди, придерживаю их подбородком и иду к бабе Жене. Я сажусь на пол, в это время все мои подарки падают, и таинственный сверток, который я еще не успел развернуть, разрывается, из него выпадают деревянные коробочки, и из них рассыпаются оловянные солдатики.

— Какой ты, — говорит баба Женя и начинает вместе со мной подбирать рассыпанное.

Верочка подходит к бабе Жене, берет ее за руку и куда-то тянет.

— Постой, надо помочь.

— Нет, пойдем.

Баба Женя покорно встает и идет за Верочкой. Мимо, шаркая ногами, проходит дедушка, останавливается, наклоняется, треплет меня по голове и говорит:

— Милый.

Я краснею, мне хорошо; я люблю и дедушку, и бабу Женю, и тетю Соню и всех и всех.

Подходит няня:

— Шурочка, что это у тебя? Господи, сколько подарков ты получил, да кто ж это тебе?

— У меня еще шкаф!

— Да ну! Покажи, какой он?

Я встаю и с гордостью веду няню к моему шкафу.

— У него и ключ есть, и замок со звонком, как у твоего сундука. Вот, слышишь?

— Слышу, слышу. Какой же ты счастливый. Кто же это тебе, уж верно баба Женя?

— А дедушка мне солдатиков подарил, а тетя Соня — палитру и краски.

— А ты поблагодарил их, как следует?

Я молчу.

— Что же ты, какой нехороший; меня, старую няню, срамить выдумал. Разве можно так? Иди скорее, благодари.

Я подбегаю к моим подаркам, забираю их и иду к столу у дивана, где сидят большие. Я подхожу к тете Соне, кладу ей на колени все подаренное, шаркаю ногой и еле слышно шепчу — спасибо. Потом иду к дедушке, который кушает виноград. Занятый едой, он не сразу замечает меня.

— Папочка, он тебя благодарит.

— Ах, благодарит, а я не вижу. — Дедушка вытирает пальцы об салфетку и гладит меня по голове.

— Ну, ну, Суворов, что же ты, доволен?

— Да.

— Что же тебе всего больше понравилось?

— Шкаф, потом солдатики, потом палитра и краски, мне все понравилось.

— Ты плут черноглазый, вот что, — говорит тетя Соня, — скажи, отчего у тебя глаза такие черные, ты, верно, их никогда не моешь.

Я улыбаюсь.

— И ямочка на щеке; папочка, посмотри, какая у него ямочка.

— Да, да.

— Улыбнись еще, вот так. Теперь подойди ко мне, я тебе дам винограду.

— Я дам ему, — говорит дедушка, отламывает большую кисточку и дает