Дорогой сновидений - Юлиана Суренова

— Нет, — сказал он, отвечая одновременно и на заданный вопрос, и на свои мысли. — Не думаю, что я должен.

— Может быть, ты и прав, — немного подумав, проговорил Лигрен. — С твоим даром предвидения… Незачем давать самому ужасному кошмару минувшего хотя бы малейший шанс проникнуть в грядущее… Так что это был за сон?

— В нем Лаль украл сон наших детей.

— Всех детей?

— Шестерых. И моей дочери в том числе…

— Но зачем…! Ладно, это не тот вопрос. Конечно же, он хотел вновь попытаться захватить власть над нашими сновидениями, используя для этого детей. Но как он смог? Ведь госпожа Айя заточила его в мире снов! Он не может покинуть его, не может попасть в наш край…

— Я не знаю, Лигрен. Никто мне ничего не объяснял, лишь показывал… Вернее, пугал, так сильно пугал, что я до сих пор не могу прийти в себя, а все даже самые робкие, незначительные воспоминания об увиденном, пережитом во сне, заставляет в ужасе трепетать душу…Давай не будем тратить время на все эти разговоры. Потом, немного успокоившись, укрепившись в вере, что сон остался позади, отвергнутый явью, я расскажу обо всем. Но не сейчас…

— Зачем ты хотел меня видеть?

— Да! Это сейчас главное. Я знаю, у рабынь есть ягоды Меслам.

— Но, Атен…

— Не нужно отрицать этого, Лигрен. Я знаю, о чем говорю.

Лекарь качнул головой:

— Да что уж там. Я и не собирался отрицать. Просто хотел сказать, что эти ягоды… Они опасны, да, но только когда не знаешь меры, а так… Иногда они спасают жизнь, а иногда… Для рабов это — своего рода рука милосердия и миг сочувствия…

— Понимаю, — Атен вздохнул. Он не собирался ни спорить, ни ругать, ни наказывать. Это не имело значение, ни одно слово, ни одно действие за исключением того, что он собирался сказать: — Но я хочу, чтобы ягоды Меслам были уничтожены. Слышишь? Ты должен не просто сказать рабыням, чтобы они выбросили ягоды, все до одной, но проследить за тем, как они исполнят мой приказ. Ты понял, Лигрен?

— Но почему!

— Ягоды — ключ от врат в мир Лаля.

— Так тебе было сказано?

— Да. Ты можешь спорить со мной, но не с богами. Давая знания, Они позволяют нам избежать таких бед, которые… — он качнул головой. — Которые, случись они, уничтожат наш караван. Несмотря на присутствие в нем бога солнца. А, может быть, причинят вред и Ему. Ведь в том сне был не только Лаль, но и Губитель…

— И поэтому госпожа Айя предупредила тебя?

— Она повелительница сновидений. Да, я думаю, это пророчество было дано именно Ею.

— Как же сильна Ее любовь к супругу! Даже находясь вдали от Него, Она заботится о Нем. Конечно, Атен, я сделаю все так, как ты велишь — прикажу выбросить все ягоды, все, до единой. И прослежу, чтобы никто не оставил ни одной. И буду следить за тем, чтобы они не попали к нам в будущем. Обещаю тебе.

— Помни об этом. Потом, когда я расскажу тебе свой сон, ты поймешь, почему это так важно.

— Ты должен рассказать его и своему брату. Вещий сон — тоже божественное деяние. И заслуживает того, чтобы о нем написали легенду.

— Чтобы помнить…

…- Вот и все… — вздохнув, проговорил Нергал, откинувшись на спинку деревянного сидения возницы. Оставаясь невидимым для всех, за исключением Шамаша, он не беспокоился о том, что, увидев его таким, да еще спокойно говорившим с заклятым врагом, смертные перестанут его бояться и ненавидеть. — Никогда не было, нет и не будет… Знаешь, я только одного не могу понять: зачем ты сохранил этому смертному память?

— Чтобы время не пошло по кругу, повторяя события, которые не должны произойти.

— Ты мог бы сам приказать уничтожить ягоды Меслам.

— Их вера сильна. Очень сильна, — Шамаш переложил вожжи в левую руку, правой же накрыл колено разболевшейся ноги. — Но притом слепа. Будущее же должно строиться на понимании слова, а не обожествлении его.

— Мне нет дела до смертных. Всех, кроме одной. Но раз есть эта единственная, чья судьба, будто будущее дочери, заботит мою душу, я не хочу, чтобы то, что было, случилось вновь. Ты прав. Пусть они помнят. Пусть напишут легенду. Пусть в ней буду и я. Только не такой, как сейчас… Нет, я хочу войти в нее безжалостным и бессердечным… Впрочем, не сомневаюсь, что так оно и будет: их летописец ненавидит меня после того, что случилось в Керхе, и домыслит то, чего не было. Шамаш, не мешай ему в этом. К чему следовать истине столь же слепо, как вере?

— Как хочешь, — он слишком устал, чтобы спорить. Ему пришлось сделать невозможное — повернуть время вспять, поменять местами отрезки путей двух реальностей, и вообще… — Нергал, скажи, а почему ты сохранил себе память?

— Это забавно — помнить, что мы могли бы быть союзниками, — рассмеялся бог войны. — Помнить, даже ведя следующее сражение… — улыбка сбежала с его губ, в глаза забрела грусть. — Да нет, конечно. Мы с тобой тут ни при чем. Я бы предпочел забыть все. Унизительно сознавать, что тебя использовали, и кто — малыш Лаль! И противно быть обязанным тебе. Легче забыть… Но я не могу себе этого позволить. Из-за нее, — он качнул головой назад, в ту сторону, с которой к первой повозке каравана медленно приближалась Мати. — Я дал слово, что никогда не причиню ей вреда. И должен помнить, чтобы сдержать обещание… Хорошо, что удалось сохранить ей жизнь. Она славная малышка. Береги ее. Если бы я не был Губителем, то сам позаботился бы о ней. А так… Мое покровительство принесет ей лишь беду. И презрение, конечно… — он вздохнул. — В общем, так будет правильнее… Ты ведь понимаешь, что, забыв, я попытался бы ударить именно по ней, чувствуя, что так причиню тебе самую сильную боль, которую только могу… Могу, но, помня, не хочу…

— Спасибо тебе.

— За что? — горько усмехнулся тот.

— Что девочка жива.

— Я сделал это не для тебя, для нее… Когда она вырастет — станет красавицей. Привяжись к ней покрепче. Даже влюбись в нее. И тогда все мы будем счастливы. Ведь если это случится, Айе ничего не останется, как принять мою любовь… Ладно, Шамаш, мне пора. И уходить, и возвращаться в свое обычное состояние на грани ярости. А то мир вот-вот начнет разваливаться в сонном благодушии. Прощай. Но помни: в следующий раз я буду сражаться так, словно ничего этого не было, словно все, что случилось, действительно было сном, кошмарным, абсолютно невероятным сном. И еще. Мое слово дано лишь этой малышке, и более никому. Тебе придется не только защищаться, но и защищать своих спутников.

— Я знаю. Прощай, Нергал.

И, едва он сказал это, как повелитель демонов исчез.

— Шамаш! — к повозке подбежала Мати, разрумянившаяся, веселая забралась на облучок.

— С добрым утром, малыш, — улыбнувшись ей, проговорил колдун, пряча сохранившиеся в памяти искорки боли и скорби в уголках глаз.