Ответ Империи - Олег Измеров

— Я когда-нибудь возражала московскому начальству?

— И еще как.

Светлана деланно вздохнула.

— Тогда была веская причина… О-о, — протянула она, взглянув на свои часики, — дорогие мужчины, пора бы и прерваться на обед.

Слово 'прерваться' оказалось как нельзя точным.

В столовую они не отправились, вместо этого им занесли подносы с комплексом за рубль сорок. Салат из свеклы с майонезом, куриный бульон, в котором плавал кусок курицы, рис, морковные звездочки и укроп, камбала с картофельным пюре, пара сырников со сметаной и компот из свежих яблок с плетеной булочкой. С учетом их сидячей деятельности, данный бизнес-ланч выглядел довольно разумно.

— А что, заказчика нападения в сетевых войнах так и не удается найти? — спросил Виктор, с аппетитом уминая по-домашнему пахнувшие сырники.

— Нет, практически никогда, — ответил Гаспарян. — Главы воюющих государств могут спокойно встречаться друг с другом и подписывать договоры о дружбе и сотрудничестве.

— Как же тогда они смогут прекратить войну?

— Практически никак. Война заканчивается, когда одна из сторон достигает цели, и для нее дальнейшее продолжение теряет смысл.

— А если ни одна не достигает?

— Что мешает продолжать?

— Ладно, — продолжал рассуждать Виктор, — тогда вот что непонятно. Зачем тогда нам провоцировать НАТО на конфликт в Югославии, да еще и планировать самим туда лезть?

— С чего вы взяли, что мы будем туда лезть?

— Ни с чего. Вы этого мне не говорили. Но одним отрубанием электричества вы НАТО не остановите. Американцы при любой тяжести кризиса могут провести операцию, у них же крылатые ракеты не от чикагской розетки питаются. Значит, придется их останавливать нашей военной силой, нашими войсками.

— Логично рассуждаете. Американцы тоже так думают.

— Тогда смысл самим лезть?

— Это влияет на управление в сетевой войне. В сетевой войне никто не дает прямой команды. Директива может быть в неявном виде высказана совершенно открыто в прессе и воспринята исполнителем, который знает код; но при этом дело выглядит так, будто исполнитель сам принял решение. Сделал, так сказать, свой свободный выбор. Вопрос: почему исполнитель должен подчиняться? Либо он уж очень зависимая марионетка, что не всегда возможно, особенно когда речь идет о главах якобы суверенных государств, либо… либо он уверен в силе и могуществе босса. Для доказательства могущества США организует демонстративные военные акции против отдельных стран, которых все согласятся считать изгоями. Так вот, вопрос не в том, что мы так уж этот ДКХП любим, либо он нас, а в том, что надо демонстративно показать, что у США не выгорело. Это ухудшит подчинение в сети США. Понятно?

— Почти.

— Попробую на языке РФ. Кароче, Штаты, типа крутые, типа авторитет; мы, в натуре, обломаем их конкретно, чтобы всем этим сявкам, дешевкам подзаборным перед ними впадлу шестерить было… Теперь более понятно?

— Знаете, очень сильный акцент… Ладно, суть я уловил.

— Насчет акцента вам виднее. Меня ведь не готовили для внедрения в криминальную среду, — улыбнулся Гаспарян, — и в среду творческой интеллигенции тоже. А в быту у нас, сами знаете, борьба за пушкинский стиль, неистощимость в соединении слов хрестоматийных.

После обеда третья мировая шла своим чередом. Зарубежные каналы не включали, в нашей сети воцарилось какое-то мертвенное спокойствие, в том числе и насчет продвинутых в США катастроф. Радиологи обсуждали меры помощи, предложенные Советским Союзом штату Мэриленд. Поступила информация об ответе Клинтона — он вежливо благодарил советское правительство за предложения, и сообщал, что ситуация на станции нормализовалась, и необходимость участия советского персонала в ликвидации последствий уже отпала.

— Посмотрим, что он запоет после взрыва второго блока, — проворчал Момышев, — бог свидетель, мы лишней белой крови не хотели.

В душе Виктора ворочались противоречивые чувства. Обычно принято говорить — 'в душе его боролись чувства', но это было не совсем так. Чувства именно ворочались рядом, так что Виктор стал всерьез беспокоиться, не признак ли это начинающегося раздвоения личности.

С одной стороны, это было определенное злорадство, что теперь он может спокойно сидеть в офисе, есть бизнес-ланч, смотреть по телевидению чьи-то чужие бедствия, как шоу реального времени, бесстрастно обсуждать их, подобно студенту в анатомичке, понимая при этом, что эти бедствия на сей раз случились именно с теми, кто в его реальности спокойно сидели в офисах, пожирали бизнес-ланчи, утирая салфетками жирные губы, смотрели по ТВ ужасы в России, как какое-то новое увлекательное зрелище, бесстрастно обсуждали их, чувствуя, что с ними самими это никогда не случится. С другой стороны, не было и чувства справедливого отмщения; виновных в бедствиях его, Виктора, Родины никто не наказал, они так же остались довольно утирать свои жирные губы, а под раздачу попали люди случайные и практически все непричастные. Было все это как-то неприятно, интуитивно, вроде как совесть подсказыала Виктору, что делается что-то не то.

— Все-таки это гражданский объект, — выдавил наконец он из себя.

Светлана с удивлением посмотрела на него.

— Это же прямой результат перехода к нелетальному… ну, или почти нелетальному оружию. Раньше на войне одни люди с оружием убивали других людей с оружием и те люди с оружием, что победили, приходили к крестьянам, и говорили, что теперь над ними они будут власть, и они будут защищать народ от всяких бандюков. Теперь стало гуманнее, людей с оружием не убивают, но это значит, что надо принуждать гражданское население напрямую, при живом и здоровом ихнем человеке с ружьем. Почти отказ от массового убийства именно потому и произошел, что армии через головы друг друга воюют с гражданским населением противника.

— То-есть, теперь обе стороны не защищают на поле битвы свое население, а каждая армия мочит чужое, не мешая друг другу?

— Ну, мы не можем выбирать, какая война получше. Война просто стала другая. Точно так же как в Великую Отечественную вместо всеобщей мобилизации нельзя было сделать рыцарский турнир… Андроник Михайлович вам уже говорил, что одна из целей нашей войны — восстановить международное право. Но для этого должны пройти годы. Помните, когда появилось ядерное оружие, политики тоже не сразу поняли, что это не просто очень мощная бомба…

Виктор снова промолчал. У него было такое ощущение, что это все окружающие — попаданцы из будущего, а он спокойненько жил у себя в своем прошлом, и теперь к нему нагрянули.

И вдруг он все понял. Какой бы ни была наша страна в другой реальности в это время — социалистической, либеральной, сталинской или еще какой, ей просто придется выбирать быть хищником или жертвой. Союз не развалился и выбрал роль хищника. И если вдруг, при другом стечении обстоятельств, наша стала бы на путь свободы частного предпринимательства и какой-нибудь абсолютной демократии и либерализма, но просто не хотела бы стать жертвой, они все равно бы сейчас точно так же сидели тут и обсуждали безнаказанные удары по Америке.

Это — геополитика.

— Что-то еще должно произойти сегодня? Если не секрет? — спросил он Гаспаряна.

— Вечером — провокация в связи с бездействием советского руководства и массовые выступления по всей стране. Ну, США-то ведут войну со своей стороны и сами наносят удары. По нам.

— Простите, я, наверное, что-то не понимаю… А что же тогда мы сидим?

— Если мы ждем, разве это значит, что мы просто сидим?

'А, может, они перешли на казарменное положение, чтобы я не чего не отмочил. Ну и ладно.'

— А что будет за провокация? Военная?

— Нет. Их агентов влияния на нашем телевидении. Да вы их знаете, это ведущие телепередачи 'Взгляд'. Листьев, Любимов, Политковский…

— Их возьмут и передачи не будет?

— Их не возьмут. И передача будет. Они ведь даже не догадываются, что они агенты. Поэтому брать их просто глупо. Да не переживайте, что у вас такое лицо потерянное. И не гадайте на кофейной гуще, а то вы сейчас напридумываете, что КГБ решило антикоммунистический переворот устроить. Сами скоро увидите.

'Переворот? Интересный ход мыслей. Уж не потому ли Брукс был так уверен? Но тогда бы Гаспарян не сказал. А если он как раз сказал, чтобы я на это не подумал? Ладно, черт с ним, увидим сами, что случится. Будем снова действовать по обстановке.'

26. 'Встанет народ разбуженный'

К трем по московскому показали, как взорвался водород на втором энергоблоке.

Снимали уже издали, с телеобъективом. Станция была оцеплена, и облеты были запрещены. Марк Клайвен выглядел очень растерянным, и, похоже, за последние часы в нем начала ворочаться мысль. На рекламу не прерывались, зато несколько раз сообщали новые телефоны, по которым звонить в студию — видимо, пул переполнялся.