Поколение победителей - Павел Дмитриев

Сверху на белом пианино стояла фотография мужчины в подполковничьих погонах на кителе. Потянул черт за язык, вспомнил «ложечки» Российско‑Грузинской войны две тысячи восьмого года:

– Трофей? – погладил рукой клавиши.

Ох как меня прожгла взглядом хозяйка. Не сказав ни слова, вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с кучей бумаг в пожелтевшей от времени папке. Грубовато сунула их мне в руки:

– Смотри сам!

Не скажу, что силен в немецком, но было очевидно – этот музыкальный инструмент на самом деле купили в тысяча девятьсот сорок пятом. Уж не знаю, насколько адекватной была его цена в марках, но договор на паре листов с многочисленными подписями и заверяющими печатями не оставлял места сомнениям. Какие уж тут претензии к бравому офицеру… Видимо, большая часть людей в СССР была куда честнее знаменитых маршалов вроде товарища Жукова. М‑да. Неудобно‑то как вышло!

Почему памятник этому честному подполковнику в виде крашенной серебрянкой пирамидки со скромной красной звездой на вершинке должен стоять в дальнем углу обычного кладбища? А монумент маршала, вывезшего из Германии на свои нужды десятки эшелонов[589], в Екатеринбурге две тысячи десятого года будет красоваться у штаба округа? Да еще на вздыбленном коне, при полном параде? Неужели в СССР не нашлось более честного офицера, достойного памяти потомков?!

Пришлось извиняться. Долго, потому что хозяйка усадила нас с Катей пить чай на маленькой, но опрятной кухонке. Вполне обычной для шестьдесят шестого года, если бы не одна деталь. В красном углу, на потемневшей от времени подставке, стояла небольшая икона Николая Чудотворца. Спереди к ней была приставлена большая, почти со спичечный коробок, латунная подвеска с похожим ликом.

Проследив за моим взглядом, женщина только вздохнула:

– Умер недавно мой Коля, как в отставку отправили, и года не пожил.

– Это… его? – смутившись, я все же показал рукой на икону. – И фотография тоже?

– Да, с финской он воевал. Только в сорок восьмом домой вернулся, и ни разу серьезно не ранило, сохранил его святой Николай. Пианино дочке привез, да та теперь его не хочет в Москву к себе забирать.

– Подполковник?! – Я не мог скрыть удивления. – Получается, он беспартийным был?

– Конечно, и веры в Бога не скрывал. Вон медальон, – женщина качнула головой, – с ним как ушел в тридцать девятом лейтенантом, так и вернулся майором. Подполковника ему уже в отставке дали.

– Ничего себе…

– Коля связистом был, – легко поняла мое удивление хозяйка. – Рассказывал, арестуют и через неделю выпустят обратно. Никто с техникой и людьми так разобраться не мог, комиссары в его хозяйство лезть боялись по безграмотности. Вот и служил, даже отпускать не хотели, насилу к дому перевелся.

– Удивительно! – Ничего более умного я сообразить не смог.

Распрощались тепло. И уже в понедельник великолепный немецкий инструмент тридцать второго года выпуска украсил интерьер нашей детской. Вот только уговорить Надю учиться музыке в будущем так и не удалось. Но подставка под книги и прочие мелочи из немецкого пианино получилась шикарная.

Глава 4Проблемы мотивации

Хорошо, что меня не закинуло в петровско‑екатерининские времена – темпа доставляемой на лошадях корреспонденции я бы точно не выдержал. В СССР проще – ради телефонного номера Староса даже не пришлось беспокоить Виктора Ефимовича[590], начальника главка. Секретарша, подкормленная шоколадками по заведенному много поколений назад обычаю, не стала ради такой мелочи беспокоить «главного», за пару минут сама нашла нужный мне прямой контакт.

Еще одна прелесть текущей эпохи – под тихие щелчки неторопливо возвращающегося на свое место диска номеронабирателя вполне можно успеть продумать пару первых фраз. Наконец в трубке раздался голос с хорошо заметным «южным»[591] акцентом:

– Старос у аппарата!

– Добрый день, Филипп Георгиевич. Меня зовут Петр Воронов, директор НИИ «Интел», в шестом главке МЭПа…

– Коллеги, значит. – Через тысячу километров медных линий в трубке явственно нарисовалась снисходительная улыбка. Не иначе определил по голосу мой возраст. – Что вас интересует?

– Недавно я узнал про вашу выдающуюся разработку, компьютер УМ‑1НХ.

– Компьютер, гхм, пусть так. Впрочем, наша система не настолько уникальна, как вам кажется. – Несмотря на такое заявление, в голосе Староса послышались нотки удовлетворения. И правильно, легкая лесть еще никому не повредила.

– Ну как, такие небольшие габариты! И по надежности Дмитрий Федорович очень хвалил, наработка на отказ…

– Молодой человек! Лучше скажите, зачем вам нужен УМ?

В его голосе проскользнули нотки, от которых сразу повеяло чем‑то таким знакомым, рыночным. Да он же никакой не инженер, настоящий менеджер! С ходу прикидывает, что можно с меня содрать. Тем лучше!

– Филипп Георгиевич, мне бы хотелось приехать к вам, обсудить проект разработки промышленной ЭВМ нового типа. Надеюсь, это будет интересно…

– Это в каком плане? – сразу насторожился Старос.

– Мне, в смысле «Интелу», поручено выступить системным интегратором, то есть работать над внедрением компьютеров на производстве. – От волнения я сбился на сленг будущего. – Большинство предприятий сделать это сами не могут, а разработчика не допрос… нежелательно загружать подобным функционалом.

К моему удивлению, Старос оказался вполне готов к такой подаче материала:

– Внедренцы, значит. Наконец‑то Шокин додумался, что без этого ничего не выйдет! – В голосе Филиппа Георгиевича послышалось неприкрытое злорадство. – Нет чтобы сразу сделать единую фирму, типа Bell Laboratories!

– Вообще‑то это моя идея, – на всякий случай отмежевался я от министра электронной промышленности, Семичастный предупреждал, что он со Старосом «на ножах».

– Вот как? Дельно, дельно… Только терминология у вас, молодой человек, странная.

– Много журналов иностранных читать пришлось, – постарался выкрутиться я.

– Даже так? – Собеседник неожиданно сменил язык: – What were you reading lately?

– Хм… – Ну ничего себе проверочка. – Three days ago I was going throught a PDP‑8 user guide. DEC made too interesting device, with big future.

– And what do you see today as most important part in it?

– It has a tiny amount of RAM and an absence of a universal bus[592].

– Вот как… – Старос перешел обратно на русский. – Может, вы и вживую ее видели?

– Увы. Настолько древ… новых ЭВМ у нас еще не закупали.

И это было правдой, в двадцать первом веке я только и слышал, что были компьютеры DEC[593], и вроде даже получше IBM PC, да все повывелись. Так что знакомиться с этим образчиком доинтеловского мира пришлось в шестьдесят шестом году.

– Что ж, думаю нам…

Уф‑ф‑ф! Я уже представил окончание «нужно срочно встретиться» и стал прикидывать, когда будет удобнее посетить Ленинград. Но тут Старос неожиданно замолчал, не закончив фразу. Продолжил он через полминуты уже совсем иным тоном:

– Этот ваш Интел… Это вы делали часы для съезда?

– Да. – Я лихорадочно пытался понять причину резкого охлаждения. – А что?

– Значит, про вас говорят «странное шелепинское НИИ»?!

– Скорее всего. Но при чем тут это?

– Извините, молодой человек, думаю, нам не о чем говорить!

– Постойте. – В панике я чуть не выронил трубку. – Филипп Георгиевич, тут какая‑то нелепая ошибка!

– Хватит с меня обкомовских проверок! Дайте спокойно работать!

– Но…

В ответ раздавались только короткие гудки. Ну и дела! Удружили советчики‑комитетчики! Тут явно какая‑то интрига закопана, не хуже морской мины в песке, и я сейчас умудрился пнуть ногой рог взрывателя, приняв его за безобидный камешек. Черт! Мало того что Старос нервно реагирует на Шокина, это у них явно взаимное. Мне ссориться с министром ну совсем не с руки. А тут еще обком с какого‑то боку замешан!

После такого знатного облома поневоле пришлось изучать интриги вокруг Староса более внимательно. Не имел ни малейшего желания окунаться в местные придворные тайны, но иначе что‑то сделать в СССР нереально, совсем как при средневековом мадридском дворе. Быстро выяснил, что первым секретарем Ленинградского обкома числится Василий Сергеевич Толстиков. Судя по советской прессе и сплетням, хороший мужик, а также друг и соратник Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Первое меня в общем‑то не волновало, а второе, скорее всего, можно было считать правдой. С другой стороны, СКБ‑2 Староса существовало в рамках Ленинградского военно‑механического института. Настоящего логова советских ракетчиков, курируемого лично товарищем Устиновым. Который тоже числился в шелепинской команде и даже однажды приезжал с ним в наш НИИ!

Получалось, что люди Шелепина или даже он сам чем‑то нехило задели Староса, вот он на мне и сорвался. В любом случае почему Александр Николаевич не предупредил? Может, среди идейных коммунистов приняты подобные подставы? Или он мои записки читать перестал, документы подписывает не глядя? Нет, на дворе тысяча девятьсот шестьдесят шестой, а не две тысячи шестой, чиновники еще не успели потерять остатки страха и совести. Но тогда в чем дело?