МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки

— Кой-сан, мне кажется, тебе следовало бы написать Катерине, — сказала однажды Сатико.

— Да, как только увижу её брата, обязательно узнаю у него адрес.

— А я хочу написать Штольцам, только кто переведёт моё письмо на немецкий язык?

— Почему бы тебе снова не попросить госпожу Хенинг?

«В самом деле», — подумала Сатико и впервые за последние полтора года написала г-же Штольц длинное письмо. Читая в газетах о войне в Европе, писала Сатико, они без конца думают и говорят о семье Штольцев. У них всё более или менее благополучно, продолжала Сатико, по Япония тоже переживает трудные времена, и они весьма удручены мыслью о том, что затянувшийся конфликте Китаем может перерасти в настоящую войну. Удивительно, сколько перемен в мире произошло с тех пор, как Штольцы покинули Японию.

Они с тоской вспоминают счастливое время, когда Штольцы жили по соседству с ними, — вернётся ли оно когда-нибудь? Возможно, после того ужасного наводнения у Штольцев остались неприятные воспоминания о Японии, но подобные стихийные бедствия происходят не так уж часто. Поэтому Сатико надеется, что, когда закончится война, Штольцы снова приедут в Японию. А Макиока лелеют мечту хотя бы раз в жизни побывать в Европе и, возможно, когда-нибудь навестят их в Гамбурге. Они хотели бы дать Эцуко хорошее музыкальное образование и, если позволят обстоятельства, намерены в будущем отправить её учиться в Германию. В конце письма Сатико сообщала о том, что на днях вышлет для Роземари отрез шёлка и веер.

На следующий день Сатико отнесла своё письмо госпоже Хенинг с просьбой его перевести, а ещё через несколько дней, оказавшись в Осаке, купила в фирменном магазине «Миноя» танцевальный веер[112] и отправила его в Гамбург вместе с отрезом крепдешина.

В одну из суббот в начале июня Сатико и Тэйноскэ, оставив дом на попечение Юкико, поехали в Нару любоваться молодой листвой. С прошлого года у Сатико было немало хлопот и волнений, связанных то с одной, то с другой младшей сестрой, и Тэйноскэ хотел дать ей возможность немного отдохнуть. А главное, — ему хотелось впервые за долгое время побыть с женой наедине.

Супруги остановились в гостинице «Нара», в воскресенье совершили пешую прогулку от синтоистских святилищ Касуга до буддийского храма Тодайдзи, посмотрели «Великого Будду»,[113] прошлись по западным окраинам города.

В середине дня Сатико почувствовала сильный зуд за ухом, в этом месте кожа у неё покраснела и вздулась, а оттого, что выбившиеся из причёски волосы постоянно задевали его, зуд становился совершенно нестерпимым, как при крапивнице Сатико вспомнила, что под деревьями, на горе Касугаяма, где её фотографировал Тэйноскэ, носилось множество всяких мушек — должно быть, одна из них её укусила. Ей следовало накинуть на голову платок или шаль, но она почему-то не захватила их с собой.

Вернувшись вечером в гостиницу, Сатико отправила посыльного в аптеку за карболовой мазью, но её не оказалось, и он принёс взамен «Москитон». Сатико несколько раз мазала за уход «Москитоном», но это не приносило облегчения. Всю ночь она не сомкнула глаз. На следующее утро, перед тем как ехать на вокзал, она послала за цинковой мазью.

Прямо со станции Тэйноскэ отправился к себе на службу, а Сатико поехала домой, в Асию. К вечеру зуд наконец прошёл. Вернувшись со службы, Тэйноскэ попросил жену выйти на террасу, к свету, чтобы как следует рассмотреть укус. Вот так, усмехнулся он, да это самый настоящий клоп! Клоп? Но откуда он мог взяться? Из постели и гостинице «Нара», ответил Тэйноскэ. Сегодня утром у него ужасно чесалась рука — вот здесь. (Он закатал рукав и показал жене красный бугорок на коже.) Это, без сомнения, укус клопа. А у Сатико за ухом два таких укуса.

Сатико взяла туалетное зеркальце и, подойдя к большому зеркалу, убедилась, что муж прав.

— Да, верно… Ничего не скажешь, прекрасная гостиница — грубые горничные, отвратительное обслуживание и к тому же ещё клопы!

Сатико не могла спокойно говорить об этой злополучной гостинице, — она испортила ей всё удовольствие от поездки.

Чтобы сгладить это неприятное впечатление, Тэйноскэ обещал жене в ближайшее время устроить для неё какое-нибудь по-настоящему интересное путешествие, но возможность выполнить это обещание представилась ему лишь два с лишних месяца спустя.

В конце августа Тэйноскэ предстояло отправиться в очередную командировку в Токио, и он решил воспользоваться этим, чтобы осуществить давнишнюю мечту жены и показать ей озёра Фудзи. Супруги условились, что Тэйноскэ выедет раньше, а Сатико через два дня присоединится к нему, — они встретятся в гостинице «Хамая». В Осаку же они вернутся через Готэмбу. Тэйноскэ посоветовал жене взять билет в вагон третьего класса. В жару можно ехать только третьим классом, сказал он. Там нет этих душных занавесок и приятно обдувает ветерком.

Послушавшись мужа, Сатико купила билет на нижнюю полку в вагоне третьего класса, но выспаться ей всё равно не удалось. В день её отъезда проводились учения по гражданской противовоздушной обороне, и ей впервые в жизни пришлось передавать ведро по цепочке. Возможно, она устала, но, так или иначе, стоило ей погрузиться в дремоту, как её начинали преследовать кошмары, и она в ужасе просыпалась. Она снова закрывала глаза, снова видела тот же сон и снова просыпалась… Ей снилась какая-то кухня, очень похожая на кухню в Асии, но только более роскошная: стены на американский манер выложены белым кафелем, на многочисленных полках сверкает посуда — фарфор и стекло. Вдруг раздаётся сигнал воздушной тревоги, и вся эта посуда с дребезжанием и звоном рассыпается на мелкие части. «Юкико! Эттян! О-Хару! Бежим отсюда скорее!» — кричит Сатико, с трудом лавируя между летящими в них осколками. Они бросаются в столовую, но всё плюющиеся там стеклянные предметы: кофейные чашки, бокалы, рюмки, бутылки — тотчас же разлетаются вдребезги и сыплются на пол. «Здесь тоже опасно!» — кричит Сатико, и всё четверо взбегают по лестнице на второй этаж, но и там они видят с дребезгом лопающиеся электрические лампочки. Наконец им удаётся спрятаться в комнате, где нет ни единой стеклянной вещи, только деревянные. Сатико вздыхает с облегчением — и просыпается…

Этот кошмар преследовал Сатико всю ночь. Но вот наступило утро. Среди ночи кто-то открыл окно, и Сатико попала в глаз залетевшая в вагон острая соринка. Она пробовала её вытащить, но безрезультатно, глаз болел и слезился. Когда около девяти часов утра Сатико добралась до гостиницы, Тэйноскэ уже ушёл по служебным делам.

Она прилегла и пошаталась уснуть, но ей мешала царапающая боль в глазу. Сатико поднялась, промыла глаз, но это не помогло. Наконец она попросила горничную проводить её в ближайшую глазную клинику. Врач вынул соринку и, наложив на глаз повязку, велел Сатико завтра показаться ему снова.

— Что с тобой? — удивился Тэйноскэ, вернувшись в гостиницу к обеду.

— Благодаря тебе я провела ужасную ночь. Никогда больше не поеду третьим классом!

— Да, что-то не везёт нам со вторым медовым месяцем. Помнишь гостиницу «Нара»? — улыбнулся Тэйноскэ. — Сегодня я постараюсь управиться со всеми делами, чтобы завтра мы смогли выехать пораньше. Как долго тебе придётся носить эту повязку?

— Только сегодня, но доктор боится, что повреждено глазное, яблоко, и велел завтра прийти снова. Наверное, рано утром нам выехать не удастся.

— Что за вздор! — рассмеялся Тэйноскэ. — Подумаешь, соринка в глазу! Доктор просто хочет поживиться за наш счёт, вот он и делает из мухи слона. К завтрашнему утру у тебя всё пройдёт.

После обеда Тэйноскэ снова ушёл по своим делам, а Сатико решила позвонить в Сибую. Она приехала сегодня утром и пробудет в Токио только один день, объяснила Сатико сестре. Ей хотелось бы повидаться с Цуруко, но она стесняется показаться в её доме с повязкой. Если бы Цуруко могла приехать к ней в гостиницу. К сожалению, ответила Цуруко, ей трудно сегодня выбраться из дома. А как дела у Кой-сан? Она совсем уже поправилась, сказала Сатико. Они с мужем пришли к выводу, что по-прежнему не поддерживать с ней никаких отношений было бы неправильно, поэтому они разрешают ей время от времени бывать в Асии. Впрочем, это не телефонный разговор. Сатико надеется в скором времени приехать в Токио снова, и тогда они потолкуют обо всём обстоятельно…

Время тянулось удивительно медленно. Дождавшись, когда жара немного спадёт, Сатико вышла прогуляться по Гиндзе. В кинотеатре рядом с гостиницей шёл фильм «История делается ночью», который Сатико уже видела, но ей вдруг захотелось посмотреть его снова. Однако оттого, что она глядела на экран одним глазом, Шарль Буайе представлялся ей совсем на себя не похожим: в его улыбке не чувствовалось прежнего шарма. Сатико сняла повязку, — неприятного ощущения в глазу как не бывало. «Ты оказался прав, — сказала она вечером мужу. — Врачи всё ужасно преувеличивают. Только попади к ним в руки…»