Исследование о природе и причинах богатства народов - Адам Смит

Идея представительства была неизвестна в древние времена. Когда жители одного государства получали право гражданства в другом, они не обладали другим средством пользоваться этим правом, как отправляться всей массой для голосования и обсуждения вместе с жителями этого другого государства. Распространение на большою часть жителей Италии прав римского гражданства окончательно погубило римскую республику. Стало уже невозможно различие между теми, кто был римским гражданином и кто не был им. Ни одно племя не могло знать всех своих членов. Сброд всякого рода мог быть привлекаем к участию в народных собраниях; эти люди могли вытеснять из них настоящих граждан и решать дела республики, как будто они сами являлись ее гражданами. Но даже, если Америка будет посылать 50 или 60 новых представителей в парламент, привратнику палаты общин не составит сколько-нибудь большого труда делать различие между членами и нечленами. Поэтому, хотя римская конституция была неизбежно разрушена в результате объединения Рима с союзными государствами Италии, нет ни малейшего вероятия, чтобы британской конституции могло повредить объединение Великобритании с ее колониями.

Напротив, эта конституция была бы таким образом только завершена и кажется не совершенной без этого. Собрание, обсуждающее и решающее дела всех частей государства, должно, несомненно, иметь в своем составе представителей их всех, чтобы быть надлежащим образом осведомленным. Однако я не стану утверждать, что такое объединение может быть легко осуществлено или что при его осуществлении не могут представиться различные затруднения, и притом значительные. И все же мне не приходилось слышать ни об одном затруднении, которое являлось бы непреодолимым. Главное из них вытекает, пожалуй, не из природы вещей, а из предрассудков и взглядов людей по эту и по ту сторону Атлантического океана.

Мы, находящиеся по эту сторону океана, опасаемся, что большое число американских представителей нарушит равновесие конституции и чрезмерно усилит или влияние короны, с одной стороны, или силу демократии — с другой. Но если число американских представителей будет соответствовать доходу от обложения Америки, то количество населения, подлежащего управлению, возрастет в точном соответствии со средствами для управления им, а средства управления — с численностью управляемого населения. Демократическая и монархическая части конституции останутся после объединения при совершенно таком же соотношении сил между собой, как это было до того.

Люди по ту сторону океана опасаются, что отдаленность их от местопребывания правительства подвергнет их всякого рода угнетению. Но их представители в парламенте, число которых с самого начала должно быть значительно, легко смогут оградить их от всякого угнетения. Расстояние не может сильно ослабить зависимость представителя от избирателя, и первый будет все же сознавать, что обязан своим местом в парламенте и всем, что он извлекает из него, доброй воле последнего. Поэтому в его интересах будет питать эту добрую волю обличением, со всем авторитетом члена законодательного собрания, каждой несправедливости, в какой может провиниться в этих отдаленных частях империи любой гражданский или военный чиновник. Кроме того, как могут утешаться с некоторым основанием жители Америки, отдаленность этой страны от местопребывания правительства не очень долго сохранится. Так велика была доселе быстрота, с какою эта страна развивалась в отношении богатства и населения, что не многим больше, чем через 100 лет, пожалуй, доходы от обложения Америки превысят доходы от обложения Великобритании, и центр империи тогда, естественно, передвинется в ту ее часть, которая дает больше всего для общей защиты и содержания органов государства.

Открытие Америки и пути в Ост-Индию мимо мыса Доброй Надежды представляют собою два величайших и важнейших события во всей истории человечества. Последствия их уже теперь очень значительны, но за короткий период в 200 лет, протекший со времени этих открытий, никоим образом не могли в полной мере проявиться все их результаты. Человеческая мудрость не в состоянии предвидеть, какие благие или несчастные последствия могут еще проистечь от этих великих событий. Их общее влияние представляется скорее благотворным, поскольку они сблизили самые отдаленные части мира, позволили им удовлетворять нужды друг друга, расширять круг потребностей и возможность удовлетворять их друг для друга, поощрять промышленность друг друга. Но для туземцев Ости Вест-Индии все коммерческие выгоды, которые могли получиться от этих событий, были совершенно парализованы порожденными ими ужасными бедствиями. Однако они были обусловлены, по-видимому, скорее привходящими обстоятельствами, а не чем-либо, коренящимся в самом характере событий. В эпоху открытий превосходство силы на стороне европейцев было так велико, что они могли безнаказанно совершать в этих отдаленных странах любые несправедливые поступки. Впоследствии, может быть, туземцы этих стран станут сильнее или европейцы станут слабее, и жители всех различных частей мира настолько сравняются в мужестве и силе, что это одно, внушая им боязнь друг перед другом, сможет превратить несправедливость независимых наций в некоторое уважение к правам друг друга. Но скорее всего такое равенство силы может установить взаимное сообщение знаний и ознакомление со всеми видами промышленной деятельности, которые естественно или даже необходимо ведут за собою оживленные сношения между всеми странами.

Между прочим, одним из главных последствий этих открытий было то, что меркантилистическая система приобрела блеск и славу, которых она при других условиях никогда бы не достигла. Цель этой системы состоит в обогащении каждой большой нации преимущественно при посредстве торговли и мануфактур, а не при посредстве обработки и улучшения земли, преимущественно при посредстве труда городов, а не деревень. Но вследствие этих открытий торговые города Европы, вместо того чтобы быть мануфактуристами и транспортерами лишь для очень небольшой части мира (части Европы, омываемой Атланти ческим океаном, и стран, лежащих по берегам Балтийского и Средиземного морей), сделались теперь мануфактуристами для много численных и пользующихся благосостоянием колонистов Америки и транспортерами, а также в некоторых отношениях и мануфактуристами почти для всех различных наций Азии, Африки и Америки. Два новых мира были открыты для их промышленности, причем каждый из них был гораздо значительнее и обширнее, чем старый, а рынок одного из них с каждым днем становился все больше и больше.

Страны, обладающие колониями в Америке и торгующие непосредственно с Ост-Индией, пользуются действительно всем блеском и показным величием этой торговли. Однако другие страны вопреки всем завистливым стеснениям, посредством которых хотят оттеснить их, часто пользуются большей долей выгоды, приносимой ею. Колонии Испании и Португалии, например, гораздо больше содействуют фактически развитию промышленности других стран, чем самих Испании и Португалии. Потребление этими колониями одного только предмета, а именно полотна, достигает, как сообщают (но я не ручаюсь за точность этой цифры), суммы в 3 с лишним млн ф. в год. Но все это значительное потребление обслуживается почти целиком Францией, Фландрией, Голландией и Германией. Испания и Португалия доставляют лишь ничтожную часть всего потребляемого их колониями полотна. Капитал, снабжающий колонии этим большим количеством полотна, ежегодно распределяется между жителями этих других стран и доставляет им доход, только прибыли с него тратятся в Испании и Португалии, где дают пищу роскоши и расточительности купцов Кадикса и Лиссабона.

Даже ограничения, посредством которых каждая нация старается закрепить исключительно за собою торговлю со своими колониями, часто бывают более вредными для стран, в пользу которых они установлены, чем для тех, против которых они были направлены. Несправедливое угнетение промышленности других стран, так сказать, обрушивается на голову самих угнетателей и сокрушает их промышленность в гораздо большей степени, чем промышленность этих стран. На основании этих ограничений, например, гамбургский купец должен полотно, предназначаемое им для американского рынка, отправлять в Лондон и вынужден привозить оттуда табак, предназначаемый им для германского рынка, потому что он не может ни отправлять полотно прямо в Америку, ни вывозить табак непосредственно из Америки. Благодаря таким стеснениям он, вероятно, вынуждается продавать полотно несколько дешевле и покупать табак несколько дороже, чем мог бы делать это при отсутствии их; его прибыли в силу этого, вероятно, урезываются. Однако в этой торговле между Гамбургом и Лондоном его капитал, несомненно, оборачивается гораздо быстрее, чем это могло бы быть в непосредственной торговле с Америкой, даже если предположить (а этого отнюдь не бывает), что платежи Америки производятся так же аккуратно, как и платежи Лондона. Следовательно, при торговле, при которой эти стеснения ограничивают гамбургского купца, его капитал может давать постоянное занятие гораздо большему количеству германского труда, чем это было бы при торговле, от которой он отстранен. Хотя, таким образом, один вид торговли может быть менее выгоден ему, чем другой, но не может быть менее выгоден для его страны. Как раз обратно обстоит дело с тем видом торговли, к которому монополия, естественно, привлекает, так сказать, лондонского купца. Он может, пожалуй, быть более выгодным ему, чем большая часть других отраслей торговли, но ввиду медленности оборотов он не может быть более выгодным для страны.