На берегах тумана - Федор Чешко

Нор чуть со своего камушка не свалился. Ваш?! Старая кочерыжка окончательно умишком рассохлась?! Парень не успел выкрикнуть это вслух (а выкрикнул бы, если б от негодования воздухом не захлебнулся). Но, наверное, лицо его не хуже языка управилось с выражением чувств, поскольку адмиральский предок в изумлении вздернул брови, а потом с маху хлопнул себя по лбу: догадался.

— Ну, прости душевно, оговорился. Ну, бес попутал... Чем кусать меня за язык, лучше подумай: что получится, когда морские воды ворвутся в Прорву?

Ворвутся... Нор зябко передернул плечами. Там горы, люди лишь в долинах живут — вот долины-то и затопит прежде всего. Кто сразу не потонет, вымрут от голода...

— Сие не единственная угроза, — вкрадчиво продолжил ученый франт. — К превеликой моей досаде, внучек подозревает меня в умении сохранять память уходящим за Прорву. А тут еще твой знакомец — вице-адмирал кое-чего натолкал ему в уши... И теперь во властительной голове закопошились мыслишки: а ежели, дескать, собрать войска, благонамеренных граждан, да идти воевать соседний мир? Вдруг тамошние дикари окажутся податливей ниргуанских? Перебить бы всех да расселиться на их землях. А Прорву заткнуть за собою, взорвав окрестные скалы... Каково?

Нор молчал. Нет, он не питал особо теплых чувств к запрорвному племени — слишком уж смутно помнились ему тамошние переживания. Однако, если выбирать между Орденом и, скажем, Рахой, Гуфой... Или выбирать следует между Серыми и Рюни? Ох, тяжко!

А эрц-капитан вновь принялся теребить шейный платок.

— Как ни верти, а причина всех бед одна: Мировая Катастрофа, — сказал он. — И чтобы спастись от вызванных ею несчастий, надлежит узнать причину ее самой. Можно сколько угодно веровать в свершение предначертаний всемогущих, однако стремиться понять, как и что свершили Ветра, не означает быть маловером. Понял? — Он уперся в Нора сверлящим взглядом, заговорил раздельно и жестко: — Я хочу, чтобы в запрорвном мире ты вызнал все, известное тамошним людям о Катастрофе, о Прорве, о мировом пределе. Узнай также, какие звери водились там прежде, какие народы граничили с этим племенем, — может, все-таки удастся понять, что это за племя такое... Спрашивай всех, кого сможешь, и запоминай ответы самым тщательным образом — даже если они покажутся тебе нелепыми. Эх, жаль, что ты плохо обучен письму... О нашей жизни лучше не распространяйся — молодые народы зачастую не испытывают особой приязни к укладу развитых держав. Говори, будто все забыл, так будет надежнее... Хорошо, что вместе; тобой вернется девочка Ларда: она-то исконно тамошняя, ее трудней, чем тебя, заподозрить во внушенных здесь злоумышлениях... Да, вот еще: непременно разузнай со всею возможной точностью, рождаются ли у них идиоты, и ежели да, то как часто. Это чрезвычайно важно. Дикарочка Ларда с виду ничем не отличается от нас, а пришельцы, которых убивали раньше, ничем не отличались и внутри тоже, однако... Видишь ли, человек сложная штука, и не все отличия можно рассмотреть глазом. Если окажется, что в том мире идиотов действительно нет, то, значит, Катастрофа влияет на тамошних людей по-другому. Понял? Катастрофа-то, похоже, одна и та же, а вот люди... Люди могут оказаться другими.

Нор хмуро сказал:

— Вроде бы там в горах иногда встречают каких-то «зверообразных». Сам я не видал, это Ларда рассказывала. А ее отец говорил, будто они одичали от одиночества.

— Обязательно разузнай точнее! Обязательно! — Ученый старец осторожно погладил свою стриженую макушку, потупился.

— Еще попрошу тебя, дружочек: вернись поскорее, — выговорил он почти жалобно. — Мне нужно спешить. Дело неподъемное для одного, а времени мало. Вельможные иерархи в сладких снах видят мою погибель. Терпят меня, старика, лишь из надежды похлебать моего бульончика. Ну, опять же оружейное мастерство — им, к примеру, желательно разузнать секрет метательных бомб, которые взрываются без фитиля. Ах, да — про внучка-то я запамятовал! Тоже покуда терпит, даже обороняет от своей своры, но опасаюсь, что и он бульончика хочет. А еще опасаюсь, что недолго мне осталось морочить господ орденских иерархов. Делиться я с ними не намерен (этим псам и жеваную зубочистку доверять опасно — обязательно кому-нибудь глаза повыштрыкивают); рано или поздно они это поймут, и... Как там у несравненного Рарра? «Месть безумных и злых не страшней правосудия подлых...»

Эрц-капитан вдруг гулко чихнул и поспешно поднялся с камня.

— Ладно, маленький, пойдем-ка в пещеру. И впрямь холодает...

9

Нор не сразу понял, почему вдруг стало тяжелее идти, — сперва ему подумалось, будто это дает себя знать накопившаяся за последние дни усталость. Только через несколько шагов парень заметил, что спуск окончился и идти теперь приходится в гору. А еще через миг ученый старец Фурст решительно остановился и опустил Лардины ноги на землю (это если под слоем древесной трухи пряталась именно земля, а не какая-нибудь недоступная разуму пакость вроде стеноподобного мрака или розового светящегося тумана).

— Все, маленький, дальше я не ходок. А то, коли в том мире ни с того ни с сего объявится Незнающий моих лет, ему наверняка тут же открутят голову, чтоб не нарушал привычного порядка вещей.

Старец очень хотел казаться веселым и беззаботным. Нор, может, и оценил бы его лицедейский талант, но адмиральский дед сам все испортил: нервным движением он сорвал с себя шейный платок и принялся утирать им щеки. Сразу стало видно, как напряжена его тонкая, оплетенная синеватыми жилами шея, как судорожно дергается под кожей острый кадык... Уж не всплакнуть ли собирается дряхлеющий франт? Франт... От франтовства-то и следа не осталось. Взамен погубленного камзола эрц-капитан выискал себе овчинную куртку — припрятал, говорит, когда-то на случай внезапных морозов да почти что и позабыл. А за время хозяйского забвения косматая шерсть успела сваляться, и заведшиеся в пещере пошнырята выщипали в ней огромные плеши — небось, на подстилку для зимних гнезд. Так что теперь эрц-капитана не спасало даже въевшееся в привычку изящество осанки и жестов — слишком уж нелепым оказалось сочетание лакированной кожи, кружев и облезлой овчины.

— Вообще-то я забредал и подальше. — Адмиральский предок повертел в пальцах мокрый от пота платок и брезгливо отбросил его. — Вот хотя бы когда потерю твою искал (ежели бы она не на видном месте лежала, быть бы досаде)... С памятью тут по-разному: тогда я ушел шагов на сто глубже, и ничего — сумел не забыть, для чего иду. А сейчас что-то морочится у меня в голове. Не ровен час запамятую сказать тебе главное, отложенное на самый последок...

Нор удивленно задрал брови. Он-то думал, будто старик потащился с ним в Прорву потому, что хотел помочь нести спящую дикарку, — ан нет... Вот уж действительно ученый — на каждый поступок у него по две-три причины оказывается!