Поль Верлен - Пьер Птифис

Верлен появился на следующий день и ни словом не обмолвился о деньгах.

Причину своей задержки он объяснил в следующих фривольных стихах:

Г-же…Меня ты больше пилить не будешь,Готов я биться тут об заклад!Из Брюгге я привез тебе кружев,Так что в Париже я ем шоколад[676].

На оригинале имеется надпись, сделанная рукой Верлена: «Даме, которая немного дулась на меня после моего возвращения…»

Глава XXIII

СЛАВА И ДВЕ ШЛЮХИ

(апрель 1893 — 5 декабря 1893)

Расскажи, что такое слава?Это жизнь без гроша в кармане,Это голод и вшей орава —ведь без денег не сходишь в баню!Вот, дружок, что такое слава!

Четверг, 13 апреля 1893 года, был памятным днем в жизни Верлена: он удостоился чести председательствовать на восьмом торжественном банкете «Пера». Собрание началось в половине восьмого в ресторане Дворца правосудия, площадь Сен-Мишель, дом 5.

Верлен уже председательствовал на первом собрании 18 апреля 1891 года, но с тех пор был достигнут значительный прогресс, уважение к этим собраниям переросло в почитание, и именно приглашение председательствовать на торжестве 13 апреля 1893 года было официальным посвящением, своего рода избранием во Французскую Академию поэтов.

На пригласительном билете Казальс изобразил Верлена и Малларме фавнами, причем Малларме — живым и во фраке, а Верлена — в виде каменного бюста на пьедестале.

Это был маленький триумф. После традиционных приветствий Верлен прочел два сонета, написанных по случаю торжества.

В это же время один за другим вышли три его сборника. «Элегии», изданные в 1893 году, представляют собой небольшой томик классических стихов, посвященных Филомене. Герои сборника — несчастный влюбленный, изнывающий от ревности и стремящийся к покою, и его агрессивная подруга — ветреная обманщица.

В «Одах в ее честь», вышедших в 1893 году, образы выписаны гораздо ярче, но в целом это всего лишь неудачная копия сборника «Параллельно». Главная героиня здесь по-прежнему Филомена, жестокая и нежная, олицетворяющая силу законов природы:

Ах, скажи, когда умру я, ты со мною тож умрешь ли?— Да, но я люблю сильнее, потому сильней умру я![678]

В целом в этом сборнике больше безудержной страсти, чем хороших стихов.

В повести «Как я сидел в тюрьме», опубликованной в июне 1893 года, Верлен с большой выразительностью описал моменты своего пребывания в неволе, начиная с карцера в пансионе Ландри и заканчивая предварительным заключением в Вузьере. Упорство, с каким поэт высмеивает эти периоды своей жизни, часто приводит к искажению истины. Так, описывая свои злоключения в Брюсселе, Верлен — увы! — неоднократно жертвует фактами ради очередной уморительной шутки.

Неожиданно здоровье Верлена ухудшилось. Летом он почувствовал странное недомогание, и доктор Шоффар сказал, что это гораздо опаснее, чем может показаться. Тогда Верлен решил уединиться в Бруссе, куда и отправился 14 июня 1893 года. Сразу же, по традиции, в его стихах снова появилась Филомена. Поначалу Верлену казалось, что доктор Шоффар был чересчур пессимистичен в своих опасениях, и, если бы упрямая Эжени не спрятала его одежду, он не колеблясь удрал бы на праздник в честь Золя, устроенный в конце июня. Но в начале июля у Верлена началось заразное рожистое воспаление — его-то и боялся доктор Шоффар. Несмотря на лечение йодистым калием, болезнь быстро прогрессировала. Глубокая подавленность Верлена сменялась приступами исступленного восторга. Никто уже не надеялся на его выздоровление.

«Я едва не умер, даже не подозревая об этом, — писал поэт Зилкену. — Я хотел было даже исповедаться».

Однажды ночью Верлен встал, охваченный сильным волнением, сорвал с себя повязки, напевая при этом:

Я не прекрасная арабка,И ни к чему мне эта тряпка![679]

— Да он оживает! — воскликнул, выслушав рассказ о ночных подвигах Верлена, главный врач, который на следующий день пришел навестить больного.

Вскоре его распухшая, фиолетового оттенка нога покрылась нарывами. Нужно было делать пункцию.

«Чертова левая нога, — писал Верлен Зилкену 16 июля, — это просто сточная канава (интересно, где ее начало, может, в Лондоне, а может, в Париже?); ее надо бы отрубить, что они и сделают, черт побери! (…) Я, кажется, спасен, но я бы прекрасно обошелся и без этих стальных ласк!»

И поскольку чувство юмора не покидало поэта в любой ситуации, Верлен шутливо описал своему другу-голландцу операцию, во время которой над его головой якобы происходил следующий любопытный диалог:

Главный врач: Думаю, ему крышка.Ученик главного врача: Так и есть, шеф!Стажер: Класс! Обожаю такие операции!

Доктор Эрнест де Массари, ученик доктора Шоффара, навсегда запомнил этого необычного больного с его лимфангитом[680] и флегмонами[681]. Несчастному приходилось несколько дней подряд переносить страшные мучения.

«Это мерзкая острая боль, переходящая в тупое нытье», — писал Верлен 20 июля графу Монтескью. «Жуткая слабость» мешала ему писать: «Простите за ужасный почерк, но это все, на что способен сраженный лихорадкой скелет, у которого едва хватает сил держать перо».

К концу июля боль наконец утихла, и Верлен смог вернуться к работе. Блок ждал обещанной им рукописи «Две недели в Голландии».

Но увы! «Ведьма Эжени», узнавшая от кого-то, возможно, от Биби, о том, что Верлен продолжает роман с ее соперницей, в отместку решила порвать его записки о Голландии. Это была досадная потеря, но поправимая, поскольку большую часть текста Верлен уже написал. Он рассказал Зилкену о том, что несколько страниц записок были уничтожены «глупыми ручонками», и тот любезно помог их восстановить. Филомена, впрочем, тоже приняла участие в их восстановлении. Она забрала у Ванье несколько стихотворений, и, в частности, стихотворение о Роттердаме. Все это потом было включено в текст.

Но довольно о злоключениях поэта, перейдем к описанию более приятных событий.

24 июля 1893 года, не успел Верлен оправиться от болезни, как газета «Эхо Парижа» распространила новость, произведшую эффект разорвавшейся бомбы: «Поль Верлен выдвинут кандидатом во Французскую Академию!» Решили было, что это либо грубая шутка, либо провокация. Однако с незапамятных времен Верлен лелеял мечту стать членом Академии. Об этом он не раз упоминал в шутку в своих письмах и рисунках. На одном из них поэт изобразил, как он, одетый в зеленый сюртук и треуголку, получает от кассира Академии гонорар за заседания[682]. Возможно, встреча с одним из журналистов, которого Эдмон Тома представил поэту в кафе на улице Сен-Жак, убедила Верлена попытаться осуществить свою мечту.