Варяг победитель - Глеб Дойников

Медленно позволяя себя догонять «Варяг» с «Богатырем» постепенно увеличивали огневое воздействие на японского флагмана. Первый попавший с «Варяга» восьмидюймовый снаряд на «Идзумо» ударил в борт, и его отнесли на счет «Громобоя» и «России». Но последовавшее через пять минут второе попадание, в бок носовой башни, отнести на счет находящихся на левом траверсе броненосных крейсеров русских было уже нельзя. В носовой башне от сотрясения перебило половину лампочек, телефонов и циферблатов управления стрельбой. Башенный дальномер вместо дистанции до цели упорно показывал десять кабельтов, хотя даже на глаз до обстреливаемой «России» было не меньше 35. Хуже того, началась течь из уплотения сальников гидравлической системы привода самой башни. Сколько еще сможет проработать башня, до падения в системе давления сказать было сложно, резервная электрическая система никогда не внушала доверия. А уж поворачивать башню вручную, это значит снизить и так не самую высокую скорострельность. Кроме это в «Идзумо» с бронепалубников уже попало порядка десяти шестидюймовых снарядов. Они действительно не могли пробить брони пояса, башни или траверса, но передняя труба уже опсно качалась на растяжках и после еще пары попаданий должна была свалиться. Камимура мгновенно отреагировал и приказал перенести на «Варяга» огонь всего, что могло до него добить. Увы — в момент поднятия на мачте «Идзумо» флажного сигнала о переносе огня удачный снаряд с «Богатыря» разметал по мостику японского флагмана сигнальщиков и ящики с сигнальными флагами. Осколками того же снаряда были перебиты и фалы по которым эти флаги поднимались на фок мачту. Жестоко избиваемый продольным огнем легких русских крейсеров «Идзуми» с каждым новым попаданием все менее подходил для выполнения роли флагманского корабля. Да, все механизмы и орудия японца были надежно пркрыты непроницаемой для шнстидюймовых снарядов броней. Но каждое попадание в трубу это падение тяги в котлах и как следствие падение скорости крейсера и всей колонны. Каждый снаряд разорвавшийся у раструба вентилятора, это смятый воздуховод, по которому в топки котлов всасывается меньше кислорода, и снова — падение хода. Пара пробоин в не бронированной носовой оконечности крейсера, это не только дополнительная вентиляция подщкиперсокой, но и затопления каждый раз когда нос крейсера ныряет в поднятый тараном бурун. И пусть один снаряд сделавший эту пробоины достаточно безвредно разорвался на бронированном траверсе (вспучивание палубы, многочисленные осколочнве повреждения и шесть раеных в лазарете). Второй, с несработавшим (традиция однако, хотя после смены взрывателей на русских снарядах не взрыв попавшего в цель снаряда стал из правила скорее исключением) взрывателем, подобно бильярдному шару проскользил по бронепалубе пока не завяз в переборке у каземата шестидюймового орудия. Где и пролежал, пугая прислугу своим мрачным видом, до конца боя. А заодно пожары и выведенные осколками из строя орудия на верхней палубе, переполненые лазареты, невозможность подать сигнал ведомым кораблям и прочие радости плотно обстреливаемого корабля. И все это без единого пробития брони.

Похожая картина была и на «России». Хотя броня и была не по зубам японским снарядам, повреждений от осколков и огня было достаточно. Верхний средний каземат шестидюймового орудия в одно мгновение превратился в гибрид печи высого давления и крематория, в котором заживо сгорели шесть членов расчета орудия. Виновник — крошечный раскаленный осколок снаряда, который даже не попал в крейсер, воспламенивший беседку с гильзами для шестидюймового орудия.

Крейсер получил уже с десяток попаданий, однако тревожных сообщений пока не было. Докладывали в основном о пожарах. Пожары пока тушились, хотя и с переменным успехом. Особенно долго возились с первым, с непривычки. Правда, так до конца его погасить не удавалось. Вроде бы уже погасший огонь периодически вспыхивал снова, но никого уже не пугал. Дым от пожара мешал наблюдать за кормовым сектором, чем Небогатов был недоволен.

— Да что там они с пожаром справиться не могут? Сгорим ведь, господа.

Через некоторое время после особенно сильного взрыва прибежал посыльный от командира плутонга шестидюймовок правого борта, молодой вольноопределяющийся. Он долго не мог внятно доложить командиру крейсера, и капитану первого ранга Андрееву пришлось на него прикрикнуть, и даже немного встряхнуть.

— Т-там, среднем к-каземате взрыв — дрожа докладывал посыльный — расчет весь… все…

— Что там!? — опять прикрикнул командир.

— Сгорели… все… заживо — почти прошептал посыльный и получив разрешение уйти почти вывалился из рубки. С мостика послышались характерные звуки выворачиваемого наизнанку желудка. Очевидно что посыльный в упомянутом каземате побывал лично.

Андреев смущенно прокашлялся и доложил Небогатову, -

— Два шестидюймовых орудия мы уже потеряли. И один расчет полностью. В остальных много раненых, есть и убитые.

Восьмидюймовки каким-то чудом были пока целы, хотя их расчеты постоянно приходилось пополнять. Будучи головной «Россия» особенно активно обстреливалась японцами, и даже от близких разрывов прилетали осколки. Но экипаж был уже в таком состоянии, что обращал внимания на осколки не больше, чем на брызги воды от близких разрывов снарядов, отмахиваясь от них как от мух, а иногда и просто не замечая легких ранений.

Крейсер держался уверенно, и активно вел бой. «Идзумо» вышел уже на траверз «России», однако пока японцы шли параллельным курсом в маневрировании не было нужды. В какой-то момент адмирал расслабился и привалился к броне рубки. Буквально через пару минут японский шестидюймовый снаряд ударил в мостик практически в основание рубки. Почти всех в рубке сбило с ног. Адмирала отшвырнуло и ударило о противоположную стенку рубки. Он сел и некоторое время ошарашено осматривался по сторонам, пока не понял что его оглушило и пропавшие звуки боя не означают, что бой кончился. В результате вторую половину боя адмирал только наблюдал за японцами и был не в курсе происходящего на корабле. Хотя к концу боя он уже различал разрывы снарядов и громкие голоса. К моменту окончания боя он пришел в себя почти полностью, но еще пару дней слышал не очень хорошо, а потому и сам говорил громче обычного.

В соседнем со взорваным каземате, осветившимся отблесками пламени и наполнившимся через щели в перегородке пороховыми газами, за наводчика сидел кондуктор Васильев. Среди подносчиков снарядов к орудию был и матрос второй статьи Зыкин. Более непохожей парочки было трудо представить. Если Васильев был на хорошем счету, и регулярно получал поощрения, повышения и дополнительные чарки, то Зыкина иначе как "баковым пугалом" или «балластом» никто из офицеров не называл. Было такое наказание в те годы на русском флоте, провинившегося матроса ставили «проветрится» на баке под ружье с полной выкладкой, чтоб подумал наверное о своей судьбинушке. Неоднократные попытки командира плутонга лейтенанта Молоса, хоть немного научить большого и грузного сибирского крестьянина основам наведения орудия на цель, на случай выхода из строя остальных членов рассчета, раз за разом заканчивались фиаско и очередным «проветриванием» Зыкина. Казалось, что безразличие и абсолютная тупость этого матроса были абсолютно непробиваемы. В момент взрыва в соседнем каземате, Васильев сидел на своем законном месте в кресле наводчика. Молос и раньше, во время выходов к берегам Японии замечал, что при встрече с неприятелем его лучший наводчик становится дерганым и нервным. Но на душеспасительные беседы все не было времени, и лейтенант списал поведение Васильева на боевой задор и избыток адреналина. Но сейчас, в заполненом дымом и криками каземате кондуктор неподвижно замер в кресле, намертво вцепившись в рукоятки маховиков наводки орудия. После того, как он в третий раз проигнорировал команду «огонь», все решили что он ранен, тем более что в полумраке каземата стало видно, что под ним быстро расплывется лужа. Но когда его попытались аккуратно извлечь из кресла, стало ясно что у Васильева просто сдали нервы. По запаху стало ясно, что к крови лужа под орудием не имеет никакого отношения. Попытки оторвать руки комендора от маховиков не увенчались успехом, и орудий молчало уже полторы минуты. Вдруг, подскочивший к орудия Зыкин одним движением левой руки выдернул Васильева из кресла, и отшвырнул того в сторону. После этого, он, к удивлению членов расчета и добравшегося наконец до каземата Молоса, одним движением без приказа и спроса сам втиснулся за рукоятки наводки. Он видел свеже установленный оптический прицел всего один раз. Тогда, за неделю до выходя в боевой поход, на тренировке для всех членов расчета по наведению орудий, он перепутал направление вращения маховиков. Вместо наведения "вправо — вверх", он умудрился загнать ствол в крайнее "левое — нижнее" положение. Потом, он долго моргая смотрел на распекающего его Молоса, пока того в очередной раз не вывел из себя невинный взгляд светло голубых «телячьих» глаз матроса. Первое знакомство с обновленным прицелом закончилось для Зыкина часом на баке и синяком на левой скуле. Сейчас, с непонятно откуда взявшейся ловкостью проффесионала, которая так не походила на его же неуклюжие движения на тренировках, он за десять секунд навел орудие на цель и выпалил. Не отрывая взляда от прицела и продолжая удерживать в перкрестии случайно подвернувшийся «Адзумо», он заорал на остальных членов рассчета — "Подавайте, сукины дети, мне что вас до вечера ждать?". Подбежавший к орудияю Молос, хотел было заменить его на месте наводчика на кого — нибудь другого, но машинально проследив за падением снаряда увидел, как у борта не обстреливаемй никем «Адзумы» вздыбился одинокий столб воды. После того, как следующая пара выстрелов тоже легла очень прилично, Молос ограничелся ободряющим похлопыванием по плечу и приказом перенести огонь на головной. Однако, к его удивлению всегда молчавший Зыкин подал голос, причем от прицела от так и не отвернулся и говорил с лейтенантом не глядя на него.