Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

Къятта, когда пришел к ней, задал только один вопрос. Спросил только, зачем ей это понадобилось, об этом ведь так и не сказала допросчикам. Твердила только одно — никто не велел, я сама, я сама. Но сейчас Чинья прошептала несколько слов, взгляда не поднимая. Ответ ошеломил на мгновение; потом Къятта расхохотался. Некоторые вещи не придумать, как ни старайся. Из-за бредовых помыслов какой-тоникчемной девки все вверх дном. Да, колесо судьбы крутят не только великаны, но и мошкара…

Это было бы так смешно, случись с кем-нибудь другим. Оставался еще один вопрос, и вот его отчего-то забыли задать.

— Скажи, а северянка почему сделала эту глупость? Ей-то зачем бежать?

Из горла девушки вырвалось нечто нечленораздельное, и она замотала головой. Къятта присел рядом, продолжал, настойчиво, желая окончательно разобраться — все так, как он слышал, или все же есть иная причина, более веская:

— Она оставила своего брата. На что рассчитывала? Или они были в ссоре?

Но Чинья только мотала головой и вздрагивала — жалкий комочек в углу. Со вздохом Къятта поднялся. Мир сходит с ума… А Чинья — ее уже не существовало, пусть она еще была жива.

Чинья вновь шевельнулась, рассыпая по полу кольца волос, и Къятта вспомнил — ведь это благодаря ей Кайе стал прежним, перестал сходить с ума от боли и ярости. Она все-таки пригодилась тогда. Нет, Кайе ее не любил, но все же был искренне рад, что она появилась в доме… и очередная игрушка вновь у него не задержится.

Глаза брата… снова не просто увидел — ощутил этот взгляд. Если бы не ловушка северянки, кем бы они оба продолжили быть — и может ли что-нибудь измениться?

На сей раз в большом, украшенном мозаикой зале, способном вместить несколько десятков человек, собрались не только домочадцы Ахатты — все взрослые, принадлежащие Роду — те, кто пожелал придти. А пожелали почти все. Кайе был чуть не единственным совершеннолетним, кого не оказалось на домашнем совете, но он не встанет еще несколько дней.

Случай неслыханный — среди “своих”, взятых под руку Рода, встречались нарушители закона, даже предатели, хоть и давно, но никто и никогда не предавал покровителей ради Севера — да еще тех, о милости которых просил совсем недавно.

Слуги расставили в зале достаточно скамей, но кроме Ахатты и двух старых женщин никто не сидел. Сходились, расходились, заводя разговор с другими и вновь возвращаясь к прежним собеседникам. Нъенна с женой разве что по стенам не бегали, доказывая — они не делали зла северянке и никак не помогали бежать. Да она жила лучше, чем многие Сильнейшие Асталы! А что пускали Чинью беспрепятственно и не следили за девушками, так свою служанку прислала сама Киаль, не подозревать же ее!

Эту Чинью все-таки подкупили, сказал кто-то, и Ахатта задумчиво кивнул, допуская подобное. Но она не смогла бы солгать на допросе, возразил кто-то еще. Иначе все наши зелья правды стоят меньше грязи, и “читающие души” вместе с ними. На ней нет и тени чужого воздействия, чтобы сама забыла. Просто неблагодарная двуличная тварь. С этим согласились почти все, это было приятней, чем думать о незримом враге.

Киаль испытывала не злость — обиду.

— Мы же все дали ей! — горько и недоуменно говорила каждому родичу. — Им обеим!

— Да замолчи ты! — сказал наконец Къятта, когда сестра в пятый раз произнесла это подле него.

Что Чинья умрет, и речи не шло — само собой. Кроме матери, у нее не было родственников — жаль. Осталось решить, как именно умрут обе — мать тоже должна получить нелегкую смерть. За то, что вырастила такую дочь, что позволила ей, не уследила… Вся Астала должна видеть — нельзя невозбранно идти против Рода Тайау, считать, что можешь играть им, как мячиком.

Одна из женщин предложила вывести их в общий круг Асталы и убить там — пусть видят все, что мы не покрываем виновников. В круге нельзя сделать смерть очень медленной, возразили ей. А эти — особенно Чинья, мать еще куда ни шло — заслужили смерти не только жестокой, но и весьма долгой.

Неожиданно старший внук Ахатты сказал: нет. Ни круга, ничего такого не будет. В конце концов, она принадлежит брату, а он сказал — мне все равно, решай сам. Значит, она моя полностью, и решение приму — я. И, сквозь зубы, ожидая возражений, обронил: мать Чиньи будет жить. Отправить ее на окраины, пусть перебивается, как сможет. Но не из Асталы, не к людям, которые ни о чем не знают. Ей будет куда тяжелее помнить, что натворила дочь, и она сама воспитала такую. Думаете, это слишком легко?

Обвел собравшихся взглядом таким же яростным, как у младшего, когда тот отстаивал что-нибудь. Возражений так и не прозвучало.

К подножью Хранительницы Чинью привел вечером — один, без синта или иных сопровождающих. Та безучастно шла рядом, бежать не пыталась. На полдороги остановился, развернул ее к себе, спросил, глядя в глаза:

— Тебе уже все равно. Скажи честно — все действительно так, как ты рассказала? Никто тебя не подкупил, чтобы навредила нашему Роду?

Та опустила лицо и помотала головой. Тяжелые кольца волос будто клонили голову к земле — так и шла дальше, не поднимая лица. На ступенях их уже ожидали служители, готовые принять девушку. Он отдал приказ одному из них, и тот повиновался; скоро вернулся с чашей, протянул Къятте, не в силах согнать с лица удивление. Тот не обратил внимания на служителя — хоть бы тот явился синий в полосочку, все равно. Смотрел только на Чинью.

— Пей! — подал ей чашу. Девушка протянула руку, но та задрожала — не удержит. Тогда он прислонил чашу к ее губам. Чинья едва не захлебнулась, делая глоток — спазмом пережатое горло не принимало питье; но второй глоток вышел легче, и скоро она уже пила покорно, из чужих рук, будто собственные ее не были свободны. Потом подняла голову, вытерла случайную каплю над верхней губой. Огляделась — зрачки больше радужки. Еще ближе придвинулась к единственному знакомому здесь человеку.

Служители стояли рядом, одинаковые в черно — белых длинных одеждах с вытканными на подоле языками пламени. А Чинья вцепилась в его запястье, намертво; пальцы можно разжать, но зачем? Глаза девушки, уже замутненные дурманящим напитком, смотрели в небо. Она почти не дрожала — только изредка крупная судорога сводила тело… и оно тут же расслаблялось. Скоро Чинья совсем успокоится — велика власть айка.

— Пошли, — потянул ее за собой. Вверх по ступеням.

Вечер пришел слишком быстро. Рваные, неприятные облака грязно — бурого цвета, теплый ветер, пахнущий болотными испарениями… Пусто вокруг, и на стене чужого дома догорает солнечное пятно.

Держал на ладони бронзовый кругляшок. Танцующая фигурка, радостно вскинутые руки, перья на голове. Орнамент из птиц по краям. На подвеске была только пыль — кровь не попала. И не пострадал вычурный чеканный узор.

И цепочка легко порвалась под пальцами, когда нагнулся снять украшение с шеи мертвой.

Он видел эту подвеску у северянки, невесть почему запомнил. Знал, что она расплатилась с Чиньей своими ценностями, теми, что имели смысл и в Астале тоже. Но все, что не пошло на покупку грис и Солнечного камня, Чинья спрятала в сундучок, а эта — висела на шее. Чем-то понравилась, значит, раз решила не просто надеть, но сразу. Или это не плата, а подарок, и раньше получен? Вот тебе на память безделица… дорогая подруга. Едва не ударил подвеской о стену, с силой — чтобы искалечить фигурку-танцовщицу. Удержался, вдохнул глубоко. Такие выходки больше пристали младшему.

…Когда тот спросил, почему Чинья это сделала, пришлось ему сказать. Къятта боялся, все равно станет ее защищать, может, несмотря на рану, попытается выбраться на домашний совет — не стал. Къятта не смог в этот миг посмотреть ему в лицо.

Зашагал к пристрою у Дома Звезд — северного мальчишку вернули туда. На этом настоял дед, не захотел, видно, давать пищу для пересудов — мол, у этих сбежала заложница, а Шиталь молодец, хорошо охраняла! Знали бы, какой из нее охранник. Если бы не блажь младшего, который тогда просто ушел… А сейчас их Роду пришлось выворачиваться наизнанку, чтоб доказать — нет, мы не убили северную девку втихую!