Лесная фея для герцога - Альма Либрем

Глава тридцать третья

Даррен

Сможем! Я чувствовал себя самым настоящим идиотом, согласившимся на просто невероятную авантюру. Бежать надо было от всех этих обязательств, а не давать новые!

…Солнце палило нещадно. Вроде бы уже загоралась потихоньку осень, близился день моего рождения – не самый радостный на свете праздник, хотя я забыл о том, как сильно его боялся, - но жара все никак не спадала, словно магия, вырвавшись на свободу, решила подарить деревенским ещё больше теплых дней, но немного перестаралась, до такой меры, что кто-то уже был готов её проклинать. Я, как минимум, мог зачислить себя в эти ряды.

На той стороне поля жали пшеницу. Впереди – только пробивались из-под земли крохотные побеги, и я решительно направился вперед. Да, конечно, наивно было полагать, что моя магия вот так, по щелчку, может обеспечить деревенских провиантом. Да, я мог телепортировать его откуда-нибудь, но… Одно дело – украсть одну курицу из господского курятника, чтобы потом зажарить её себе на ужин. Какой-нибудь граф или герцог даже не заметит потери, а если и заметит, то не станет тратить на такие мелочи время. Даже мешок с зерном один стянуть можно у кого-нибудь побогаче. Но это мешок! А их надо было гораздо больше.

Потому времени это занимало не мало. Селяне вспахивали поля, сеяли пшеницу, а потом с благоговением наблюдали за тем, как я ходил по полям, отгоняя магией паразитов и давая растениям сил. А потом падал с ног, засыпая на каком-нибудь сеновале, потому что даже обладая огромным резервом, надо все равно иметь меру. Ведь каждые чары маг пропускает через себя.

Поле наконец-то закончилось. Я с трудом добрался до межевого камня и устроился на нем, чувствуя себя каким-то столетним стариком, а не молодым мужчиной. Эта деревня была последней, во всех предыдущих я успел выполнить свои обещания, а сейчас хотел только одного – улечься спать. Да хоть в этой пшенице, и пусть меня потом кони затопчут, переживу!..

Кони! Надеюсь, в этой деревне их достаточно много, и ко мне не прицепятся с просьбой эту пшеницу ещё и убирать. С головой хватило предыдущей картошки, когда я, как дурак, махал лопатой. И махал бы по сей день, если б не вмешательство Элоизы, всегда отлично подмечавшей, где выполнение обязательств сменялось простым вымогательством и попытками эксплуатировать принца сверх меры.

Короли не копают картошку. Короли не позволяют себе бродить по полям, рассыпая магию во все стороны. И принцам не позволено иметь мозоли на руках – впрочем, это-то как раз решалось несколькими заклинаниями, ерундовыми, и через пять минут уже ничего не будет. Но я наслаждался этой простой работой и тем, что становился ближе к народу.

Наслаждался… Но ровно до того момента, пока ко мне не прибегали с очередной просьбой, и я, тяжело вздыхая, не отправлялся чаровать над коровой, лечить заболевшее дитя да отгонять зарвавшуюся нежить, колдовать над яблоней, которая все никак зреть не хочет, а потом ещё и над зимним сортом – чтоб все сразу собрать да потом не мучиться…

- Ваше Высочество! – раздался над головой противный бабий голос. – Ваше Высочество, ещё разочек?

Я покосился на свежевспаханное соседнее поле. По ощущениям, за последнюю неделю я взращивал на нем пшеницу уже раза три. Что-то мне подсказывало, что прежде селяне выживали и с одного урожая, за этот же месяц они хотели собрать как минимум ещё и четвертый.

- Хватит уже, - не удержался я. – Вы что, собираетесь рождаемость в пять раз повысить? Зачем столько зерна?

- Так, говорят, идет голодный год, - запротестовала баба. – И все свои запасы мы истратили! Из своего подвала кормили всех этих бездельников, тунеядцев, алкоголиков проспиртованных… Они, может, из моей пшенички и самогон себе гнали, и бросались ею, мой труд ногами своими топтали…

Я обреченно поднялся. Женское нытье действовало безотказно. Элоиза не зря смеялась, что мне, как принцу, придется научиться посылать женщин куда подальше, иначе эти просительницы разорят казну в первый же месяц моего королевствования.

Впрочем, матушка пока отлично сидела на троне. И нарушать процесс её правления я совершенно не собирался. Пусть. Мне и тут, однако, замечательно работается.

- Куда?! – раздался за спиной возмущенный женский голосок. – Дар! Это уже в четвертый раз одно и то же поле.

- Так голодный год же… - вяло возразил я, оборачиваясь.

Элоиза застыла возле межевого камни и разгневанно смотрела на уговаривавшую меня засеять поле бабу. Выглядела она, надо сказать, воинственно. Выгоревшие на солнце волосы растрепались, смуглые руки уперла в бока, словно могла бы – сама бы серпом вооружилась и пошла бы на обнаглевшую селянку, чтобы та прекратила пытаться эксплуатировать королевский труд. Глаза прищуренные, а из них разве что искры не летят…

- Какой голодный год? – поинтересовалась Элоиза. – Мы уже третий урожай с трудом в подвалы впихнули. А этот куда? На благотворительность пойдет? Ой, что-то мне не верится… Ну-ка, достаточно. Уже сделали все, что обещали.

- А яблоньку ж ещё… - попыталась поспорить женщина.

 - Яблоньку? А не жирно будет, яблоньку, которая к зиме только плоды дает, уже сейчас заколдовывать? А морковь позднюю, которую уже повыдергивали и в погреб затащили? Я уж молчу о заклинаниях, которые на эту морковь да на тот погреб пришлось наложить, чтобы ничего не испортилось. Нет уж, довольно. Не надо вылезать на голову, - девушка решительно велела мне: - Пойдем, Даррен. Думаю, селянам за их лишения да гонения воздалось. Три раза!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍