В никуда - Нельсон Демилль

– И что, мистер Хием клюнул?

– Кто его знает. Вроде бы и не очень. Но почувствовал гордость, что о Банхин хорошо отзываются в Дьенбьенфу. Сам он тоже из Транов и нашему Вину какая-то дальняя родня.

– На этом памятнике много погибших и пропавших без вести людей по фамилии Тран. Хорошо, что мы с тобой канадцы.

Сьюзан попыталась улыбнуться.

– Надеюсь, что он все же мне поверил.

– Не обозлился, скорее всего поверил. Когда в следующий раз получим задание во Вьетнаме, прикинемся швейцарцами.

Сьюзан закурила новую сигарету.

– Нет уж, пришлешь мне отсюда открытку. А я побуду где-нибудь еще.

– Ты все отлично сделала, – похвалил я ее. – И если мистер Хием побежал за солдатами, это не твоя вина.

– Спасибо.

– А что, Тран Ван Вин живет здесь или приехал на праздник? – спросил я.

– Хием сказал, что это его дом и он живет здесь все время.

– А где же он сейчас?

– Вроде бы отправился провожать родственников.

– Значит, вернется в хорошем настроении. Когда его ждать?

– Когда придет автобус из Дьенбьенфу.

Я посмотрел на изображение дядюшки Хо.

– Как ты полагаешь, это ловушка?

– А ты?

– У вас, канадцев, дурная манера отвечать вопросом на вопрос.

Сьюзан вымучила улыбку и снова закурила.

А я подошел к алтарю и в проникающем из окон тусклом свете стал рассматривать фотографии. На всех снимках были изображены молодые мужчины и женщины – от двадцати до двадцати пяти лет.

– Похоже, здесь не доживают до старости, – предположил я.

Сьюзан тоже посмотрела на снимки.

– Вьетнамцы ставят на алтарь фотографии покойных в расцвете лет, до какого бы возраста они ни дожили.

– Вот как! Значит, если бы я был буддистом и умер сегодня, им пришлось бы ставить фотографии, которые сделала ты?

Она улыбнулась:

– Пожалуй, позвонили бы твоей матери и попросили прислать что-нибудь из более юного возраста. Семейный алтарь, – добавила она, – это скорее не буддизм, а поклонение предкам. Отсюда и путаница. Вьетнамцы, которые не исповедуют католицизм, а называют себя буддистами, часто практикуют древние верования. Плюс конфуцианство и даосизм[103]. Здесь это называют «тройной религией».

– А я уже насчитал четыре.

– Я же тебе сказала, что все это очень запутано. Но ты католик. Так что тебе не о чем беспокоиться.

Я посмотрел на маленькие фотографии – многие изображенные на отпечатках мужчины носили форму. Не оставалось сомнений, что один из них – Тран Кван Ли. Он хоть и считался без вести пропавшим, но после того, как тридцать раз пропустил Тет и не приезжал на праздник, родные наверняка решили, что он погиб.

У нас еще было время образумиться.

– Если подсуетимся, через пять минут будем на нашем "БМВ", – сказал я Сьюзан.

Она ответила сразу, ничуть не колеблясь:

– Понятия не имею, кто войдет через эту дверь. Но мы оба понимаем, что не двинемся с места, пока кого-нибудь не увидим.

Я кивнул.

– Как ты хочешь повести наш разговор с Тран Ван Вином? – спросила она.

– Прежде всего это мой разговор, а не наш. А повести я его собираюсь напрямую. Именно так я обращаюсь со свидетелями в Штатах. Можно дурачить подозреваемых, но со свидетелями следует говорить откровенно.

– И даже объявить, что нас направило американское правительство?

– Ну, не до такой степени. Да, мы американцы, но нас послали родственники убитого, которые хотят, чтобы свершилось правосудие.

– Мы не знаем имени убитого.

– Тран Ван Вин знает. Он взял его бумажник. Сьюзан, говорить буду я. И думать тоже. А ты переводи. Бьет?

Мы встретились взглядами, и она кивнула.

Время шло.

Я поднял на Сьюзан глаза. Наступил момент истины: то, что до этого казалось абстрактным, обернулось реальностью. Тран Ван Вин оказался жив, и, что бы он ни сказал, нам придется решать совершенно новые проблемы.

Сьюзан встала, подошла ко мне и обняла.

– Я тебя обманывала и могу еще сделать нечто такое, что тебе не понравится. Но независимо от того, что произойдет, я тебя люблю.

Я не успел ответить. Позади послышался шум. Мы обернулись к двери. В открытом проеме возник темный силуэт человека. Я надеялся, что это Тран Ван Вин.

Глава 44

Сьюзан пошла ему навстречу, поклонилась и что-то произнесла по-вьетнамски.

Мужчина поклонился в ответ, ответил и посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились, и у меня не осталось сомнений, что это был Тран Ван Вин.

На вид ему можно было дать около шестидесяти, но не исключено, что на самом деле он был моложе. Тран Ван Вин был худощав и выше среднего роста вьетнамцев. Он сохранил все волосы, которые даже не поседели. И носил короткую стрижку. На нем были мешковатые брюки, черная стеганая куртка. На ногах носки и сандалии.

– Пол, это мистер Вин, – сказала мне Сьюзан.

Я подошел и протянул руку.

Он немного помедлил, но все-таки подал свою.

– Меня зовут Пол Бреннер, – начал я. – Я американец и приехал издалека, чтобы повидаться с вами.

Пока Сьюзан переводила, он смотрел на меня.

– Мы сказали вашим соотечественникам, что мы канадцы, потому что решили, что в этой деревне могут сохраниться недобрые чувства к американцам.

Сьюзан говорила, а он не сводил с меня взгляда.

Наши глаза встретились. Наверное, когда он в последний раз видел перед собой американца, тот собирался его убить. А Тран Ван Вин – его. Но в выражении вьетнамца не было враждебности. Я вообще ничего не мог прочитать на его лице.

Я вынул из кармана паспорт, открыл на первой странице и протянул ему. Он взял, посмотрел и отдал обратно.

– Что вы хотите? – перевела Сьюзан.

– Прежде всего, – ответил я, – мне надлежит выполнить печальный долг и сообщить, что ваш брат Ли погиб в бою в мае шестьдесят восьмого года в долине Ашау. Его тело нашел американский солдат и обнаружил личные вещи, благодаря которым была установлена личность. Это Тран Кван Ли.

Мой собеседник услышал название долины и имя родственника и догадался, что я принес недобрые вести.

Сьюзан перевела, но я не заметил на его лице никакого волнения. Не сводя с меня глаз, Тран Ван Вин подошел к алтарю, взял одну из фотографий и долго всматривался в изображение. Потом поставил на место и что-то сказал.

– Он спросил, не ты ли убил его брата, – объяснила Сьюзан. – Я ответила, что нет.

– Скажи ему, что в мае шестьдесят восьмого я служил в Первой воздушно-кавалерийской дивизии, воевал в долине Ашау, мог убить его брата, но не я нашел его тело.

Сьюзан колебалась.

– Ты уверен...

– Переводи!

Сьюзан перевела. Вин посмотрел на меня и кивнул.

– Скажи ему, что, когда он поправлялся после ранения в буддийской высшей школе, моя часть стояла у Куангчи и нам дали приказ уничтожать всех, кто пытался выбраться из города.

На лице Тран Ван Вина появилось удивленное выражение. Он не понимал, откуда мне известны такие детали его военной биографии. Мы снова посмотрели друг другу в глаза, и я опять не заметил в них никакой враждебности. Наоборот, мне показалось, что он произнес про себя: "А этот бедолага тоже попал тогда в мясорубку".

– Я рад, что не убил вас, а вы не убили меня, – сказал я ему.

Сьюзан перевела. На губах Тран Ван Вина появилось подобие улыбки. Но он ничего не ответил. Мне еще предстояло завоевать его доверие.

– Честно говоря, мистер Вин, я удивлен, что вам удалось пережить семь лет войны.

Он отвел глаза, посмотрел в пространство и кивнул, словно сам не мог в это поверить. Мне показалось, что у него задрожала нижняя губа. Этот человек был стоиком – старая военная закалка и нежелание проявлять перед нами чувства.

– Как ты справляешься с переводом? – спросил я Сьюзан.

– Во время войны он много времени провел на юге и почувствовал мой южный акцент. Я понимаю большую часть того, что он говорит.

– Хорошо. Нам требуется точный перевод.

Сьюзан промолчала.

Я медлил – пусть Тран Ван Вин решит, желает ли он что-нибудь сказать мне. Наконец он заговорил. Сьюзан выслушала и перевела.

– Мистер Вин сказал, что он служил в триста четвертой пехотной дивизии Народной армии Вьетнама.

Он продолжал, и она переводила:

– В августе шестьдесят пятого его направили на юг и он воевал в провинции Куангчи. Он сказал, ты должен знать, где находилась его дивизия во время наступления в праздничные дни Тета шестьдесят восьмого года.

Естественно, как я мог не знать? Когда в январе 68-го я прибыл в Куангчи, 304-я пехотная была нашим основным противником. Но этот человек к тому времени воевал уже два с половиной года. И не имел шансов ни на демобилизацию, ни на увольнительную.