Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Из воспоминаний о Ф. П. Богдановой осталось у меня в памяти только одно хорошее: она была со сдержанным и кротким характером, старой девицей, и из сохранившихся черт ее лица можно было заключить, что в молодости была красива.

В описываемое время, то есть в 1870-х годах, занятие педагогией оплачивалось плохо из-за малого количества лиц, желающих брать уроки, а потому, естественно, Фелицата Петровна за уроки держалась, имея на своих плечах старуху мать и больную сестру, не способных ни к какому труду.

У Павла Михайловича Рябушинского было много детей, и Фелицата Петровна, начавшая давать уроки старшему сыну, продолжала с последующими детьми, вплоть до последнего.

Рассказывая про Рябушинских, она, как мне помнится, хвалила своих учеников, говоря, что они способные и даровитые, а про их отца у ней изредка вырывались — как бы случайно, во время ее внутренних переживаний — сетования на некоторые странности Павла Михайловича при расчетах за уроки: так, скидка за уроки, на которые она пришла, но дать их не могла из-за болезни детей или по каким-нибудь другим причинам, от нее не зависящим, и даже когда она опаздывала на 10–15 минут, за эти минуты он скидывал. Эти сетования не были как жалобы на несправедливость Рябушинского, но, скорее, происходили от сожаления, что ей не придется в этот месяц сделать некоторые намеченные затраты, а придется отложить до следующего месяца.

Настало время, когда у П. М. Рябушинского уже учить было некого: дети учились все в школах, тогда Павел Михайлович поспособствовал поместить ее в какой-то приют, где она глубокой старушкой скончалась. При жизни она с большой благодарностью вспоминала об этом его добром деле.

В 1878 году, живя на даче в Пушкине, я познакомился с Еленой Васильевной Рябушинской; она была вдова, имела двоих подростков-девочек, приблизительно года на два — на три моложе меня. Старшая Юленька была чисто русская красавица, отличалась особым здоровьем и цветом лица, а ее сестра Глафира тоже была красива, но более одухотворенной красотой и по типу своему напоминала скорее француженку; она в моих глазах рисовалась воздушным созданием, так и казалось: взмахнет крылышками и полетит! Елена Васильевна давала им хорошее воспитание и образование.

Умерший муж Елены Васильевны1 сначала состоял в общем деле со своими братьями Василием и Павлом Михайловичами, потом от них отделился и вел свое самостоятельное дело, которое после смерти мужа Елена Васильевна продолжала. Елена Васильевна жила хорошо, но сравнительно скромно.

Братья Василий и Павел работали все время вместе и составили себе громадное состояние.

Когда мне пришлось перейти на работу в «Торгопро» в 1889 году, я принужден был посещать амбар Рябушинских, находящийся в Чижовском подворье2 по Богоявленскому переулку. Помню свое первое посещение: в маленькой комнате с плохим светом за письменным столом сидел старик Павел Михайлович; когда я вошел к нему, он пытливо, внимательно осмотрел меня, я назвал свою фамилию и фирму, от которой я пришел; он как-то неестественно быстро поднялся со стула и очень любезно поздоровался, усаживая меня на стул, как раз перед окном, предполагаю, делая это с целью лучше наблюдать за выражением моего лица, чтобы судить по нему о производимом впечатлении от разговоров — устремив на меня свои неприятные, жесткие глаза, стараясь смягчить их выражение улыбкой. Когда я встал, чтобы проститься, он тоже поспешно поднялся со стула и проводил до двери, низко кланяясь.

Вся его любезность была так неискренна и неестественна, что я вышел из его амбара как ошпаренный и в душе оскорбленный: почтенный старик, миллионер ради некоторой наживы желает повлиять на мою психику, так принижает себя перед еще совсем молодым человеком, ничем еще себя не зарекомендовавшим. Правда, после всего этого он сделался мне неприятен, можно было думать, что он издевается надо мной, считая меня за непроходимого глупца.

Потом мне приходилось бывать у него много раз, и с каждым разом заходить к нему было все неприятнее и тяжелей. В одно из таких посещений его он чуть меня не вывел из себя, сказав: «Вы должны помнить, что продаете не кому-нибудь, а Рябушинским, нас сравнивать с другими нельзя!» Эти слова были произнесены им после того, как я ему заявил, что продал хлопок по такой-то цене другим, а потому почему я должен уступать ему дешевле. Я ему чуть не сказал: «За ваш рубль никто не дает дороже на Бирже».

Я ему не уступил. Глаза его сделались злые, и он прошипел: «Не забывайте, мы покупаем за наличные, а другие в кредит!» Хотя на московском рынке было много фирм и лиц, покупающих за наличные деньги, как и Рябушинские.

Покидая амбар Рябушинских, у меня всегда оставалось тяжелое, неприятное чувство, я как бы переживал такое состояние, как, думается, это бывает с мухой, попавшей в паутину и счастливо выбравшейся на свободу.

Наконец я решился лично не ходить к нему, а поручил маклеру Александру Семеновичу Конжунцеву, привившемуся к Рябушинским, несмотря на эксплуатацию его тем, что заставляли Конжунцева принимать хлопок для них без оплаты за этот довольно неприятный труд.

Когда я начал бывать у П. М. Рябушинского, его брат Василий Михайлович уже скончался. Про него говорили, что он скупее брата. Василий Михайлович не был женат, но имел семью, жившую от него отдельно, на содержание которой выдавал очень мало. Сам же себе отказывал во всем, даже в хорошем хлебе: так, посылая за хлебом для завтрака, приказывал артельщику: «Купи за три копейки, вчерашний». Если в булочной такового хлеба не оказывалось, то он тужил и говорил: «Мог бы сходить в другую, поискать». Хотя было видно, что когда его угощали, то он с удовольствием ел мягкий хлеб.

Василий Михайлович и Павел Михайлович были во многих банках членами совета, исправно посещали собрания, внимательно выслушивали все делаемые банкам предложения; и заправилы банков замечали, что особенно выгодные предложения, одобренные всеми членами совета, попадали зачастую не банкам, а братьям Рябушинским, проводившим эти дела за свой счет. Тогда заправилы банков старались обсуждать особенно выгодные дела во время отсутствия братчиков. После нашумевшего банкротства Ссудного банка3, все члены совета этого банка очутились на скамье подсудимых, и это событие так напугало братьев Рябушинских, что они немедленно вышли из членов советов банков на радость заправил их.

Постоянные посетители ресторана «Славянский базар» заметили, что братья Рябушинские начали посещать ресторан и завтракать за разными столиками. Посещать ресторан начали ежедневно, причем каждый из них заказывал какое-нибудь одно блюдо и обыкновенно расплачивался за него купонами крупного размера.

В свою очередь хозяева ресторана были довольны, что их ресторан посещается такими крупными московскими тузами, что служило для них в некотором роде рекламой. Посещение Рябушинских продолжалось до того времени, когда стало известно, что правительством решено конвертировать пятипроцентные бумаги на четыре с половиной.

Некоторые досужие посетители ресторана высчитали, что если Рябушинские посещали ресторан в течение месяца и если каждый из них расплачивался купоном по 625 рублей, то они из ресторана унесли денег 3750 рублей и в то же время за завтраки свои уплатили 36 рублей. Можно представить, сколько за то время, когда им пришлось узнать о предполагаемой конверсии, они сумели спустить в другие разные места невышедших купонов, принимаемых в торговых кругах с охотой, и сколько от этого они нажили. Это только одному Богу известно!

В столе Василия Михайловича после его кончины были найдены несколько духовных завещаний, написанных его рукой, но ни одно из них не было подписано им. Первое завещание было составлено лет за двадцать с чем-нибудь до его смерти; из него можно было сделать вывод, что Василий Михайлович далеко недооценивает свои средства, ему казалось, что он совершенно не такой богатый человек. Перечисляя в духовном завещании все выдачи, какие он определял сделать после его смерти, он назначал своим дочерям, прижитым вне брака, только по тысяче рублей каждой. Во втором завещании, написанном через несколько лет после первого, он все выдачи удвоил. Составляя таким образом несколько раз завещание, наконец в последнем дошел до 50 тысяч рублей каждой дочери.

Нужно думать, что, подсчитывая каждый раз суммы своих выдач, приходил к выводу, что они несерьезные: остаток капитала был слишком велик с его распределением. Благодаря чему дети Василия Михайловича, рожденные вне брака, могли бы остаться совсем необеспеченными, если бы не милость случайных, но законных наследников, решившихся выдать им по последнему неподписанному проекту духовного завещания назначенную в нем цифру по 50 тысяч каждому из детей. И это было сделано под сильным давлением Елены Васильевны и ее дочерей на Павла Михайловича, ошеломленных неожиданным наследством, как с неба на них свалившимся.