Библейские чтения: Новый Завет - Священник Георгий (Чистяков)

относящиеся к интимной сфере, и т. п. Таким образом, евангельское учение превращается в систему запретов и запугивания прихожан. Так, например, большим грехом считается, если женщина или девушка придет в церковь в брюках или с непокрытой головой.

Источником для настоящего исследования являются, разумеется, не официальные документы Русской Православной Церкви, но газетные публикации, материалы церковной или около– и даже псевдоцерковной (в том числе и политической) публицистики, широко распространяющаяся по стране «православная» литература, зачастую анонимная, нередко вызывающая неприятие иерархии, в том числе и самого Патриарха, а также результаты социологических опросов, личные наблюдения автора и других религиоведов и богословов. Это важно иметь в виду, поскольку речь в данной работе идет не о доктрине РПЦ и не о смысле православной веры, как она отражается в трудах замечательных богословов прошлого и настоящего времени, но исключительно об обыденном сознании верующих или причисляющих себя к числу верующих людей, о той стихийной «идеологии», что складывается в душах верующих, ассоциирующих себя с православием, в России рубежа XX и XXI веков. Понятно, что эта идеология никоим образом не отражает позицию Церкви, выраженную в ее официальных документах, в заявлениях, интервью и докладах Патриарха или других иерархов.

Необходимо понимать, что одной из основных черт церковного сообщества сегодня является преобладание в нем неофитов – людей, ставших верующими в течение последнего десятилетия и до начала «перестройки» не имевших к православию и церковной жизни никакого отношения. У наблюдателя может создаться впечатление, что пожилые женщины 60–75 лет, составляющие, как правило, большинство постоянных прихожан каждого, особенно сельского, а не городского прихода, всегда были верующими. Однако всего лишь пятнадцать лет назад, когда старшим из них было не более шестидесяти, они вообще ничего не знали о вере и пришли к ней в тот момент, когда начала изменяться государственная политика в отношении религии.

Образцом для поведения они, естественно, избрали имитацию того стиля, который был присущ поколению их матерей и бабушек, то есть тем людям, что сохранили православие как исповедание и образ жизни в эпоху советской власти. Не только в поведении простых верующих, но и в целом имитация становится одной из ведущих черт религиозного сознания сегодня. В качестве примера для подражания избирается Россия второй половины XIX века с теми охранительными тенденциями (в широком смысле этого слова, происходившими от разных истоков – начиная от поздних славянофилов и К.Леонтьева и кончая К.П.Победоносцевым и «Черной сотней»), которые были присущи в ту эпоху церковному сознанию. Именно идеализация прошлого (не эпохи апостолов и проповеди Евангелия или времени великих святых типа Сергия Радонежского, но XIX и начала XX века!) привела к тому, что вопрос о канонизации Николая II и членов его семьи, убитых в 1918 году, стал в середине девяностых годов главным для значительной части верующих и тех, кто отождествил с православием свои политические взгляды и мировоззрение в целом.

Многие из ревнителей скорейшей канонизации царя Николая II и его семьи требовали, чтобы убийство царя рассматривалось как ритуальное, то есть совершенное иудеями в ритуальных целях, а сам он был прославлен как «царь-мученик», «помазанник Божий» и «хранитель православия», «от жидов умученный». Если же взять составленные ему молитвы, в частности акафист, то там он прямо уподоблялся Христу в словах «яко овца на заколение ведом», которые относятся только к Иисусу, и далее в формуле «яко агнец непорочный полагаешися во искупление грех наших, да вси непрестанно тя славим; Радуйся, боголюбезная жертво»[52]. Здесь опять-таки присутствует недопустимое, с точки зрения верующего христианина (а на языке религии просто-напросто кощунственное), уподобление фигуры Николая II Христу Спасителю и, в сущности, осуществляется подмена – Искупителем и Агнцем Божиим, что вземлет грех мира, оказывается не Иисус, а царь Николай II.

Разумеется, такого рода богословские новации свидетельствуют только об одном – о крайне низком интеллектуальном уровне и полной богословской неграмотности тех, кто эти тексты составляет, однако этот акафист имеет широкое хождение среди православных верующих и издается (без благословения Патриарха!) достаточно большими тиражами. Вот почему митрополит Ювеналий (Поярков), возглавляющий Синодальную комиссию по канонизации, долгое время «тормозил» прославление Николая и его семьи, несмотря на безусловное их почитание верующими. По мнению митрополита, канонизация царской семьи не должна быть политическим событием и не означает канонизации монархии. Вот почему царь был прославлен как страстотерпец только летом 2000 года вместе с собором из девятисот новомучеников.

Мнение, согласно которому православие неотделимо от монархического образа правления, опять-таки заимствованное у представителей охранительной тенденции второй половины XIX века, к концу девяностых годов всё более берется на вооружение публицистами из православных братств. Однако, утверждая, что с первых дней своего существования православная Россия была монархией, ее апологеты просто забывают о многовековой истории Новгородской и Псковской республик. Такая позиция приводит к тому, что среди русских святых находится место и Григорию Распутину, которого О.Платонов, а вслед за ним В.Евсин и газета «Благодатный огонь» называют «оболганным старцем». Как пишет Татиана Гроян в известной газете «Русский вестник», «оклеветание личности старца Григория (с 1908 года) было основной задачей антихристианских и антирусских мировых сил с целью свержения Царского Самодержавия в православной России. Жидомасоны и развращенные ими неверующие российские люди представляли Григория как главное зло всех бед, а используя клевету вокруг него, заливали ложью и потоками грязи всю Царскую семью»[53]. В этой же газете сообщается, что в декабре 2001 года в Москве «обильно замироточили три иконы святого мученика». В заключение статьи отмечается, что в России «народное почитание святого предшествовало закреплению этого почитания Церковной властью». Это уже почти прямой призыв канонизировать Распутина, обращенный, разумеется, к Московской патриархии.

Святым «игуменом земли Русской» объявляется и царь Иван Грозный. «Как некогда богатырство, – пишет митрополит Иоанн (Снычёв) в своей книге “Самодержавие духа”, – опричное служение стало формой церковного послушания – борьбы за воцерковление всей русской жизни»[54]. Далее покойный иерарх говорит, что вся жизнь царя Ивана IV «имела подвижнический характер», и заключает: «Приняв на себя по необходимости работу самую неблагодарную, царь, как хирург, отсекал от тела России гниющие, бесполезные члены»[55]. Казалось бы, такое переосмысление опричнины и самого феномена святости с точки зрения православия должно казаться кощунством, однако оно вполне принимается многочисленными поклонниками петербургского архиерея.

Откуда же, согласно концепции митрополита Иоанна, берется тот кровавый образ Ивана IV, что известен всем по учебникам истории? «Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений “исторической науки”, – пишет он, – оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которой