Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Пришло время — не так давно состоялся вечер у миссис Дауэс — когда Молли почувствовала, что люди посматривают на нее косо. Миссис Гудинаф открыто оттащила свою внучку, когда юная девушка остановилась поговорить с Молли на улице, и встреча, которую обе назначили, чтобы вместе совершить длительную прогулку, была отменена довольно внезапно по совершенно пустяковой причине. Миссис Гудинаф объяснила свое поведение некоторым друзьям в следующих словах:

— Видите ли, я не думаю самое худшее о девушке, которая повсюду встречается со своим возлюбленным, пока о ней не заговорят. Но раз уж о ней говорят — а имя Молли Гибсон у всех на устах — я думаю, это только честно по отношению к Бесси, которая доверила мне Анабеллу — не позволять ее дочери видеться с девушкой, которая справляется со своими делами так плохо, что позволяет людям говорить о себе. Моя максима в таких делах — и она очень хорошо работает, вы можете положиться на нее — женщинам следует быть внимательными и не позволять о себе говорить, а если о женщине говорят, то чем меньше друзей имеют с ней дело, пока толки не затихнут, тем лучше. Поэтому Анабелла не должна иметь ничего общего с Молли Гибсон, в этот приезд, во всяком случае.

Долгое время мисс Браунинг держали в неведении относительно злых языков, что нашептывали о Молли жестокие слова. Мисс Браунинг была известна своей «вспыльчивостью», и все, кому доводилось общаться с ней, подсознательно избегали раздражать ее вспыльчивый характер, пренебрежительно отзываясь о малейшем из тех созданий, над которыми распростерлась защита ее любви. Она бы упрекнула и упрекала их сама; она, бывало, хвасталась, что никогда не щадила их. И никто, кроме нее, не мог бы коснуться их пренебрежительным намеком мимолетного слова. Но мисс Фиби не внушала такого ужаса. Главная причина, почему до нее не дошли слухи о Молли одновременно со всеми остальными, была в том, что хотя она не была розой, она жила рядом с розой. Кроме того, она была такой нежной натурой, что даже толстокожая миссис Гудинаф не желала говорить то, что причинило бы боль мисс Фиби. И это сделала новоприбывшая миссис Дауэс, в своем невежестве упомянув о городских пересудах. Мисс Фиби засыпала ее вопросами, несмотря на то, что возражала ей со слезами, совершенно не веря полученным ответам. Со своей стороны она совершила небольшой героический поступок, в течение четырех или пяти дней сохраняя в тайне от своей сестры Дороти все, что узнала. Пока однажды вечером мисс Браунинг не накинулась на нее со словами:

— Фиби! Либо у тебя есть причина испускать такие вздохи, либо нет. Если причина есть, твой долг немедленно рассказать мне о ней. А если у тебя нет причины, ты должна избавиться от этого, иначе это превратится у тебя в плохую привычку.

— О, сестра! Ты, правда, думаешь, что мой долг рассказать тебе? Для меня это было бы таким утешением. Но тогда я думала, что не должна. Это причинит тебе страдания.

— Чепуха. Я так хорошо подготовилась к несчастью частым размышлением о его возможности, что полагаю, могу принять любые плохие новости с явным спокойствием и истинным смирением. Кроме того, когда вчера ты сказала, что намерена потратить день, наводя порядок в ящиках, я была уверена, что надвигается какое-то несчастье, хотя, конечно, я не могла судить о его размерах. Хайчестерский банк лопнул?

— О нет, сестра! — ответила мисс Фиби, подвинув стул ближе к дивану, на котором сидела сестра. — Неужели ты, в самом деле, думала об этом?! Лучше бы мне с самого начала рассказать тебе о том, что я услышала, если ты вообразила подобное!

— Прими за предупреждение, Фиби, и запомни, что не нужно ничего скрывать от меня. Я, в самом деле, подумала, что мы разорены, по тому, как ты вела себя: не ела мясо за ужином и постоянно вздыхала. Ну, что случилось?

— Я не знаю, как тебе сказать, Дороти. В самом деле, не знаю.

Мисс Фиби начала плакать. Мисс Браунинг взяла ее за руку и немного резко ее встряхнула.

— Когда расскажешь мне, плачь, сколько тебе вздумается. Но не плачь сейчас, дитя, когда держишь меня в мучительной неизвестности.

— Молли Гибсон утратила свое честное имя, сестра. Вот!

— Молли Гибсон не сделала этого! — с негодованием воскликнула мисс Браунинг. — Как ты посмела повторять такие истории о дочери бедной Мэри? Никогда больше не рассказывай мне подобного.

— А что я могла поделать? Миссис Дауэс рассказала мне, по ее словам, об этом говорит весь город. Я сказала ей, что не верю ни единому слову. И я скрыла это от тебя. Думаю, я бы, действительно, заболела, если бы и дальше продолжала это скрывать. О, сестра! Что ты собираешься делать?

Мисс Браунинг поднялась, не проронив ни слова, и вышла из комнаты величаво и решительно.

— Я собираюсь надеть шляпку и перчатки, а затем навестить миссис Дауэс и встретиться лицом к лицу с ее ложью.

— О, не называй это ложью, сестра. Это такое грубое, некрасивое слово. Называй лучше домыслом, не думаю, что она хотела причинить вред. Кроме того… кроме того… если слухи окажутся правдой? Право, сестра, у меня камень на сердце. Столько всего говорят, словно это может быть правдой.

— Что именно? — переспросила мисс Браунинг, по-прежнему стоя прямо, как судья в центре зала заседаний.

— Ну… ходили слухи, что Молли передала ему письмо.

— Кому ему? Как мне понять историю, рассказанную так нелепо? — мисс Браунинг села на ближайший стул и приготовилась, насколько могла, быть терпеливой.

— Ему, это мистеру Престону. И это может быть правдой, потому что я потеряла ее из виду, когда хотела спросить, как она думает, будет ли голубой цвет казаться зеленым при свете свечи, поскольку молодой человек сказал, что будет, а она перебежала улицу, и миссис Гудинаф как раз входила в лавку, когда она передавала ему письмо.

Страдания мисс Браунинг сдержали ее гнев, поэтому она всего лишь сказала: — Фиби, я думаю, ты сведешь меня с ума. Расскажи же мне, что ты узнала от миссис Дауэс, разумно и связно хотя бы раз в жизни.

— Я стараюсь изо всех сил рассказать тебе все так, как оно случилось.

— Что ты узнала от миссис Дауэс?

— Что Молли и мистер Престон встречались, словно служанка с садовником: встречались в неподходящее время и безлюдных местах, она падала в обморок ему на руки, они выходили поздно вечером вместе, писали друг другу, незаметно передавая письма из рук в руки. Вот то, о чем я говорила, сестра, однажды я почти увидела, как это происходило. Я увидела своими собственными глазами, как она бежит через улицу к лавке Гринстеда, где находился он, поскольку мы только что вышли оттуда; с письмом в руке, которого у нее не оказалось, когда она вернулась запыхавшаяся и покрасневшая. Но в то время я ничего такого не думала, но теперь весь город говорит об этом, ужасный стыд, и говорят, что они должны пожениться, — мисс Фиби снова разрыдалась, но внезапно вздрогнула от хорошей оплеухи. Мисс Браунинг стояла над ней, почти дрожа от гнева.

— Фиби, если я когда-либо снова услышу от тебя подобные вещи, я выгоню тебя из дома в ту же минуту.

— Я только передала то, что говорила миссис Дауэс, и ты спросила меня, что именно, — ответила мисс Фиби кротко и смиренно. — Дороти, тебе не следовало этого делать.

— Неважно, следовало или не следовало. Сейчас дело не в этом. Что я должна решить, так это как остановить все эти лживые слухи.

— Но, Дороти, они вовсе не лживые… если ты называешь их так. Боюсь, некоторые слухи правдивы, хотя когда миссис Дауэс пересказала мне их, я придерживалась мнения, что это все ложь.

— Если я пойду к миссис Дауэс, и она повторит их мне, боюсь, я влеплю ей пощечину или оплеуху, поскольку не смогу вынести, чтобы о дочери бедной Мэри говорили так, словно их взбудоражила новость о двухголовом поросенке Джеймса Хоррокса, — заметила мисс Браунинг, рассуждая вслух. — Это причинит вред вместо пользы. Фиби, мне, в самом деле, жаль, что я дала тебе оплеуху, только я снова это сделаю, если ты скажешь подобное, — Фиби села рядом с сестрой, взяла ее морщинистую руку и начала гладить, тем самым она принимала раскаяние сестры. — Если я поговорю с Молли, девочка станет это отрицать, словно она вполовину такая же никчемная, как о ней говорят. А если не поговорю, она лишь изведет себя до смерти. Нет, этого не стоит делать. Миссис Гудинаф — ослица, даже если мне удастся убедить ее, она не сможет убедить кого-то другого. Нет. Миссис Дауэс, которая рассказала тебе, расскажет мне, и я свяжу себе руки и буду обречена сохранить мир. И когда я услышу то, что должно быть услышано, я передам дело в руки мистера Гибсона. Вот, что я сделаю. Поэтому, Фиби, тебе бесполезно говорить что-либо против этого, я не стану тебя слушать.

Мисс Браунинг отправилась к миссис Дауэс и начала достаточно вежливо расспрашивать ее о ходящих в Холлингфорде слухах, касательно Молли и мистера Престона. И миссис Дауэс, попав в ловушку, рассказала обо всех настоящих и вымышленных обстоятельствах истории, совершенно не подозревая о грозе, что готова была разразиться над ней, как только она замолчит. Но миссис Дауэс не имела долгой привычки благоговения перед мисс Браунинг, которой придерживалось большинство холлингфордских дам. Она защищала себя и собственную правоту, разглашая новый скандал, в который по ее словам, она не верит, в отличие от многих. И привела такое множество свидетельств, подтверждавших правоту ее слов, что мисс Браунинг была почти подавлена, и когда миссис Дауэс покончила с собственными оправданиями, ее собеседница сидела молчаливая и несчастная.