Суворов - Олег Николаевич Михайлов

Старый фельдмаршал в неизменном своем плаще и широкополой тирольской шляпе объезжал на казачьей лошадке ставших лагерем солдат, ободрял их словом.

— Вот там, — указал он на север, в сторону гор, — безбожники французы. Их мы будем бить по-русски! Горы велики! Есть пропасти, есть водотоки, а мы их перейдем-перелетим. Мы русские! Лезши на горы, одне стрелки стреляй по головам врага. Стреляй редко, да метко! А прочие шибко лезь в россыпь. Влезли — бей, коли, гони — не давай отдыху! Везде фронт! Просящим пощады — грех напрасно убивать. Кого из нас убьют — Царство Небесное. Останемся живы, нам честь, нам слава, слава, слава!

И с чистой душевной преданностью отвечали ему солдаты:

—      Веди нас, отец наш! Веди, веди! Идем! Ура!

Огонь-Огнев и другие старослужащие замечали, что Суворов занят был крепкою думой, даже переменился в лице.

—      Что с ним, отцом нашим, сталось, — переговаривались они, — уж здоров ли он? Куда мы без него годны? Или впереди много французов? И он думает, что мы не управимся с ними? Да подавай нам сотню тысяч синекафтанников, всех укладем рядышком или сами до одного лоском ляжем! Так ли, братцы?

—      Так! Воистину так! — отвечали старикам молодые солдаты. — Готовы не только синекафтанников, но и белокафтанников-цесарцев, если бы с последними и довелось, поколотить на славу!

В кругу офицеров велись беседы другого рода. Вернее, угадывая заботы своего фельдмаршала, они говорили:

—      Александр Васильевич до невозможности оскорблен унтеркунфтом, замучен интригами австрийцев. Вместо того чтобы идти и бить французов, мы стоим по-пустому, и все это от Тугута.

Это имя «носилось в войсках, как небесная кара — чума». Русские открыто толковали об измене австрийцев и Боготворили Суворова.

Только 10 сентября двадцатитысячная русская армия тронулась в путь. Рядом с Суворовым на казачьей лошадке тащился шестидесятипятилетний хозяин дома, где полководец квартировал в Таверно, Антонио Гамма. Впечатление, произведенное русским фельдмаршалом на этого старого итальянца, было таково, что Гамма, позабыв свои лета, семью и домашние дела, вызвался следовать за Суворовым в Альпы. В дальнейшем он служил в войсках проводником и не раз приносил пользу.

12      сентября в местечке Лацио к колонне Дерфельдена присоединилась бригада австрийского полковника Штрауха. Отсюда оставалось лишь десять верст до Айорло, занятого передовыми французскими постами дивизии Лекурба. В завесе сентябрьского дождя угрюмо смотрел на пришельцев Сен-Готард. Узкая дорога вела через долину, стиснутую выщербленными скалистыми стенами, а затем терялась в вышине. Бригада Гюденя, оборонявшая перевал, насчитывала всего лишь три с половиной тысячи человек, но местность удваивала, если не утраивала, ее силы.

Понимая всю трудность и рискованность атаки Сен-Готарда, фельдмаршал загодя направил в обход шеститысячный корпус Розенберга.

И все же Суворов порешил не ожидать Розенберга, который мог быть задержан в пути другими отрядами Лекурба, и наступать тремя колоннами. 13 сентября пасмурным и мглистым утром войска продвинулись от Дацио и согласно диспозиции разошлись в разные стороны. Авангард Багратиона взял вправо и стал взбираться на отвесные кручи под губительным огнем французов. Одновременно левая союзная колонна сумела обойти неприятельский фланг.

Французы поднялись выше и заняли новую позицию. Хорошо знакомые с этими доходившими до небес громадами, они чувствовали себя здесь как дома. Их атаковала средняя колонна — дивизия Фёрстера, подкрепленная Повало-Швейковским. Неприятель отходил медленно, пока не поднялся наконец на самую вершину горы.

К тому времени на подмогу Гюденю прибыла часть французской бригады Луазона, да и сама позиция сделалась еще менее уязвимой для атаки с фронта. Русские храбро бросились на штурм, но стрелки били их из-за утесов и камней чуть ли не на выбор, и атака захлебнулась. Одушевленные присутствием Суворова, войска двинулись вторично, и опять неудачно. Багратиона все не было, не было известий и о Розенберге. День уже клонился к вечеру, недолго оставалось ждать ночной темноты. Французы оборонялись с необыкновенным упорством. Но еще большим упорством обладал Суворов. Он приказал начать третью атаку. Войска двинулись наверх, и вслед за тем на снежной вершине против неприятельского левого крыла показались солдаты Багратиона.

Русские карабкались по утесам и скалам, с огромным трудом поднимаясь все выше и выше. Вершину горы заволокли облака, в густом тумане люди помогали друг другу, подсаживали, упирались штыками; кое у кого были привязаны к ногам когти для влезания на столбы — кошки. Так непосредственно по крутому склону авангард взобрался на главный Альпийский хребет и направился прямо к местечку Госпис на седловине перевала, за спиною у французов. К. Клаузевиц назвал этот переход «самым изумительным из подвигов за все время похода Суворова».

Французы, не ожидавшие появления Багратиона, бросили позицию и стали поспешно отступать. Дело было выиграно, но дорогой ценой: до тысячи двухсот русских выбыло из строя. В Госписе, где находился капуцинский монастырь, Суворова встретил старый седой приор с братией. В бурное время и в зимние метели монахи отыскивали и спасали заблудившихся на крутых и опасных тропах Сен-Готарда. Настоятель пригласил престарелого, изнемогшего русского вождя в келью отдохнуть и подкрепиться.

Картофель, горох и какая-то рыба утолили голод воинов. Суворов был весел, любезен, хвалил обитель за подвиги и говорил с приором то по- немецки, то по-французски, то по-итальянски. Приор, в свою очередь, сообщил, что русские, как указывают монастырские летописи, посетили Сен-Готард почти полтора столетия назад.

— Итак, — воскликнул фельдмаршал, — мы ступаем по следам давно усопших предков наших!

Отдохнув, солдаты начали спускаться с горы. На помощь Гюденю прибыл сам командир дивизии Лекурб с подмогой. Он двинулся было навстречу Суворову, но получил известие, что в его тылу скапливаются русские. Это подошла долгожданная колонна Розенберга.

10, 11 и 12 сентября отряд Розенберга, авангардом которого руководил Милорадович, то продвигался по узеньким тропинкам, то взбирался на высочайшие горы, то спускался в пропасти. Часто приходилось переходить вброд глубокие, по пояс, речки. Все эти дни ливмя лил дождь, ночи выдались темные, холодные, с сильным северным ветром. Переходы были нескончаемые, с ранней зари до глубоких сумерек, солдаты шли ускоренным маршем, и на горных склонах иные из них, поскользнувшись, неслись вниз кубарем и гибли в пропастях. Засветло 12-го числа войска прибыли в местечко Тавечь. Тут горы несколько раздвинулись, дорога стала лучше. В ранце у солдат оставалось сухарей на три дня.

Федор Васильевич Харламов, произведенный за итальянский поход в генерал-майоры, выбрал из своего полка сто семьдесят человек, ему хорошо знакомых, вывел вперед линии корпуса шагов за триста и расположился с ними на ночлег, приказав быть готовыми