Однокурсники - Эрик Сигал

11 мая 1978 года

Сегодня моей самооценке хорошенько досталось. Вышел «Отчет к двадцатилетию окончания университета» нашего выпуска.

Некоторые вещи стали для меня неожиданностью. Конечно, об этом писали в газетах в прошлом году, но все равно удивительно было прочитать статью о Дэнни Росси и самому убедиться, что он действительно перестал выступать с фортепианными концертами. Представляю, какого мужества это стоило — повернуться спиной к обожающей тебя публике, я перед ним просто благоговею. Он также перестал дирижировать оркестром в Лос-Анджелесе. И сосредоточил всю свою деятельность в Филадельфии.

И хотя одной из причин всех этих перемен он назвал свое стремление больше сочинять, совершенно очевидно, что в первую очередь им двигало желание проводить больше времени с женой и детьми. Как он выразился, семья для него — самое главное в жизни.

Вот это характер — уважаю парня. За то, как он расставил приоритеты.

Теперь о печальном, в дополнение к нескольким сообщениям о смерти. Я обратил внимание на то, что многие долгосрочные браки распались совсем недавно. Будто у кого-то из супругов сточились шестеренки и на третье десятилетие их уже не хватило.

Я думаю, что браки, заключенные при Эйзенхауэре, сохранялись даже в демократическом Камелоте, который был создан при Джоне Ф. Кеннеди. Но вероятно, если придерживаться аналогичной метафоры, годы правления Никсона приучили супружеские пары подслушивать записи, выявляя связи. Чтобы узнать всю правду о себе и уйти.

Из хороших новостей: у некоторых наших однокашников дети стали в этом году первокурсниками.

Плохая новость: мой сын не входит в их число. Или мне надо говорить «мой бывший сын», поскольку я ничего не знаю о нем.

Даже сейчас, когда прошло столько времени, я молюсь каждый раз, вынимая почту из ящика, в надежде найти там письмо или открытку. Или хоть что-нибудь. А если я вижу, как какой-нибудь волосатый хиппи просит на улице подаяние, то обязательно даю этому парню доллар или два, надеясь, что и к Энди, где бы он ни находился, чей-то отец тоже проявит щедрость.

Я не могу допустить мысли, что потерял его навсегда.

Естественно, в собственном отчете я не стал упоминать, что мой ребенок от меня отрекся. Сообщил только, что я начал искать другую работу, устав от Уолл-стрита, и мне повезло. Руководитель недавно созданной Компании Гарвардского университета попросил меня переехать в Кембридж и присоединиться к его команде, которая призвана собрать триста пятьдесят миллионов долларов для нашей альма-матер.

Когда Фрэнк Харви позвонил мне с этим предложением, я с радостью согласился. Ведь это для меня возможность не только вырваться из железобетона всех нажитых своих печалей, но и снова пожить в единственном месте, где я был когда-то счастлив.

В сущности, моя работа заключается в том, чтобы общаться с людьми нашего выпуска, восстанавливать с ними прежние дружеские отношения и делать так, чтобы они, после соответствующей обработки, прилично раскошелились в пользу Гарварда.

Поскольку я искренне верю в свое дело, то не считаю его надувательством. Скорее это сродни миссионерской деятельности. Плюс ко всему меня включили в комитет по организации традиционного сбора по случаю двадцатипятилетия окончания университета (5 июня 1983 года)! Говорят, это будет главным событием в нашей жизни, и мне поручено сделать его таким.

Разумеется, прежде чем давать Гарварду согласие, я поговорил с Лиззи. Она растет очень хорошим человеком, и вряд ли это моя заслуга. Впрочем, то обстоятельство, что ее мамулечка живет очень далеко, по-моему, пошло девочке на пользу. Я вижусь с дочерью по нескольку раз в месяц, и, как мне кажется, теперь мы стали гораздо ближе.

Она — романтичная натура (как и ее папа) и поэтому постоянно уговаривает меня найти себе жену. Я отшучиваюсь, как могу. Но, глядя каждое утро на одинокую зубную щетку в стакане, я понимаю: она права.

Может, вернувшись в Гарвард, я вновь обрету веру в себя.

Правда, я не уверен, будто она у меня когда-либо была.

*****

Александра Хейга не выдвинули кандидатом в президенты от Республиканской партии в 1980 году. Зато Рональд Рейган, которого выдвинули и впоследствии избрали президентом, предложил ему пост государственного секретаря.

Хейг, в то время глава корпорации «Юнайтед текнолоджиз», немедленно позвонил своему приятелю, жителю штата Коннектикут Джорджу Келлеру, и предложил ему занять вторую по значению должность во внешнеполитическом ведомстве правительства — помощника госсекретаря.

— Когда ты сможешь приступить, старина? — спросил Хейг.

— Да в любое время, — обрадовался Джордж. — Но ведь Рейган заступает на пост только в январе.

— Да, но ты мне понадобишься раньше — поможешь подготовиться к слушаниям перед утверждением на должность в сенатском комитете по иностранным делам. В этих сенаторских джунглях водится несколько партизан, которые много лет ждали удобного случая, чтобы меня подстрелить.

Хейг не преувеличивал. Слушания длились в течение пяти суток. Вопросы, подобно пулям, летели в него из всех углов. На свет извлекались все призраки Уотергейта. Припомнили все, в том числе Вьетнам, Камбоджу, подслушивающие устройства в Совете национальной безопасности, Чили, ЦРУ и амнистию Никсона.

Сидя рядом со своим будущим начальником и тихо подсказывая ему то одно слово, то другое, Джордж чувствовал, как в нем самом начинают просыпаться забытые страхи. Что, если во время предстоящих слушаний, когда будут утверждать на должность уже его самого, какой-нибудь враждебно настроенный сенатор или молодой честолюбивый конгрессмен обнаружит, что много лет тому назад он оказал небольшую «услугу» русским?

Но как оказалось, он зря беспокоился. Сенаторы в комитете, сорвав все свое раздражение на Хейге, исчерпали запас накопившейся неприязни к политике Никсона. Кроме того, Джордж красиво говорил и хорошо держался, да еще и шутил. И был утвержден в своей должности. За него проголосовали единогласно.

Команда Хейга — Келлера, отвечавшая за внешнюю политику, взялась за дело энергично и впечатляюще, выполняя обещание Рейгана усилить руководящую роль Америки в мире.

Тем не менее Джордж замечал: как ни странно, но при закрытых дверях государственный секретарь чувствовал себя неуверенно. И однажды в конце долгого рабочего дня Джордж улучил удобный момент и решился затронуть эту тему.

— Ал, что тебя гложет?

— Джордж, — ответил тот, радуясь возможности выговориться, — ну как я могу вести иностранные дела, когда мне так ни разу и не удалось остаться с Рейганом наедине? Вечно вокруг него крутятся какие-то его калифорнийские дружки и суются со своими советами. Клянусь, если и дальше так будет продолжаться, я подам в отставку.

— Это будет жест совсем в духе Киссинджера, — улыбнулся Джордж.

— Да, — ухмыльнулся Ал. — И у Генри он всегда срабатывал.

Хейг сделал свой ход на следующей неделе, после окончания приема в Белом доме в честь премьер-министра Японии. Он обратился к президенту с просьбой уделить ему пять минут своего времени «наедине».

Рейган тепло приобнял Хейга за плечи.

— Ал, я с удовольствием уделю тебе целых десять минут.

Джордж стоял, наблюдая за тем, как двое мужчин прогуливаются по лужайке Белого дома, когда внезапно из-за спины возник Дуайт Бевингтон, советник по национальной безопасности.

— Послушайте, Джордж, — сказал он дружелюбно, — если ваш босс сейчас пытается брать шефа на пушку, то это пустая затея. Кроме того, всем нам известно, кто является настоящими мозгами в Госдепе. Вообще-то я считаю, мы с вами могли бы чаще общаться и узнать друг друга поближе.

Джордж не успел ответить, как госсекретарь обернулся к нему с широкой улыбкой на лице.

— Не знаю, как это у Ронни получается, — сиял от радости Хейг, когда они вместе возвращались на машине в Госдеп, — но он и правда умеет делать людям приятное. Он отклонил мою просьбу об отставке и пообещал, что мы будем общаться напрямую. Кстати, я видел, как этот Бевингтон цеплялся к тебе с разговором. Вынюхивал что-то?

— Тщетно, — сказал Джордж спокойно.

— Молодец. Знаешь, я ведь рассчитываю на твою преданность, старина.

Джордж Келлер теперь был уверен, что дни его начальника сочтены. И стал готовиться к тому, чтобы спрыгнуть с корабля прежде, чем он окончательно затонет.

Время от времени он теперь обедал вместе с Бевингтоном — просто чтобы поделиться с ним своим богатым опытом. Но всегда докладывал об этих встречах своему боссу.

Он ни разу открыто не демонстрировал свою нелояльность по отношению к Александру Хейгу. Возможно, потому, что события приняли стремительный оборот и он просто не успел.