Затерявшийся (Дилогия) - Вадим Мельнюшкин

Вальтер помолчал, о чём-то задумавшись или вспоминая.

– Точно такую же гармошку она подарила мне на пятнадцатилетие. У нас с Кирсой никогда не было карманных денег, понятно, пока мы не нашли работу, а у Ханны они откуда-то появлялись. Иногда она их даже тратила, понемногу, но в основном собирала – пфенниг к пфеннигу и три раза в год делала подарки на день рождения. Мне, матери и Кирсе. Мы с сестрой тоже дарили ей подарки, но купить ничего не могли, а потому мастерили своими руками. Она так радовалась. Так вот, та гармоника была первым подарком на который она скопила денег, и это был подарок для меня. Когда ей исполнилось девять лет она вдруг начала приносить домой различные сласти. Понемногу, первый раз она принесла малюсенький сладкий пирожок с патокой и разделила его на четыре части – всем досталось по совсем крохотному кусочку. Мы с сестрой спрашивали, откуда она взяла деньги, но та упорно молчала, как и тётя Сиглинд. Так продолжалось с месяц, пару раз в неделю Ханна приносила что-то вкусное и делила на четыре равные части, а потом как отрезало. Через три месяца она сделала мне подарок на день рождения.

Да, наверное, так бывает, но совпадение странное. Как Кошка сумел так подгадать с подарками для Вальтера – губная гармоника и сгущёнка не самые частые вещи, что нам попадались среди трофеев. Достанься Мельеру бритва и крем, я бы не удивился. Может старшина что-то вызнал про нашего немца? Надо будет спросить.

– Надеюсь сейчас с твоими родственницами всё нормально. Переживают, конечно, что от тебя нет вестей, но похоронное извещение командование вряд ли направило. А знаешь что, напиши несколько строк, ну, типа – жив, здоров, нахожусь в плену… Хотя нет, про плен не пиши… Скажи, что выполняешь важное задание и до конца войны от тебя вестей не будет.

– А можно?

– Можно, но учти, я сначала прочту.

– Конечно.

– Тогда иди, сочиняй, пока работы срочной нет. Учти, письмо может попасть не в те руки, и твои любимые родственницы тогда пострадают. Так что больше тумана, меньше конкретики. Короче, ты понял. Если не сможешь, то лучше пусть они остаются в неведении.

– Я знаю как написать.

– Тогда дерзай.

Сзади кто-то прокашлялся, не в смысле простужен, а хочет отвлечь меня от занимательной беседы на тему доброго и отзывчивого немецкого народа. Ну, точно, Кошка стоит и так, выжидательно, на меня поглядывает. Машу Вальтеру рукой и делаю пару шагов навстречу старшине.

– Жаловался? – улыбается Кошка.

– Да, нет. А на что?

– Что не расстреляли.

– Не понял.

– Мы же, как расстрелы начали, так Вальтер с лица спал, даже аппетита лишился, видно ждал, что и его в расход пустят. А когда Нефёдов приказал его в строй поставить, перед награждением, так вообще, чуть ли не под руки держали.

– Ну и чего издевались над ним, не могли сказать, что никто его расстреливать не собирается?

– Да, говорили, – старшина махнул рукой. – Только без толку. На самом деле награждать его не собирались, но пришлось, дабы в чувство привести. Ты бы видел его глаза, когда из строя вызвали, а уж когда он осознал зачем…

– Ну, Леонид Михайлович, вы к тому же с этими подарками ещё и в струю попали. Хотя, думаю, он нашёл бы как любой штукенции особый смысл придать. Тяжёлый отходняк, однако. Ты бы его работой какой-никакой загрузил, а то так можно и с глузду съехать.

– Сделаю. Я вот что хотел? Нефёдов с Калиничевым двойной состав сегодня ночью в дозор запускают, да на несколько дней, вроде как. Тогда людям нужно усиленный паёк выдать, так неплохо бы под это приказ получить. У меня такие затраты по смете, понимаешь ли, не проходят.

– Так… А с чего такая движуха?

– Немцы, вроде как, все загородные патрули свернули и в город согнали, вот и хотят командиры поляну под себя забрать.

– Ну, это правильно, конечно. Они где?

– Где-то в ротных лагерях. И вроде как собираются опять мясной цех потрепать. Малец от Гринюка прибежал – похоже немцам в Жарцах приказ пришёл сворачиваться. Они всю скотину, что ещё не переработали, забивают и готовятся грузить тушами, да и сами собираются тикать. Первый взвод второй роты уже на перехват ушёл. Может и успеют.

Только на следующее утра узнал, что не успели, и не успели буквально чуть-чуть, что, как известно, не считается. Даже хвост автоколонны из четырёх грузовиков увидели, но не побежишь же за ними бегом? Правда, колонну эту у Полоцка обстреляли другие наши бойцы, но также без особого успеха.

– Что ещё у нас плохого, товарищ лейтенант?

– Вроде ничего, – Калиничев удивлённо глянул на меня. – Потерь за три предыдущих дня не было. Сейчас наши люди блокировали бывшие позиции противника и пути подхода к ним, как товарищ капитан и приказал. Оттеснить нас немцы смогут, только сконцентрировав крупные силы на направлениях выдвижения, что сейчас им сделать сложно. Считаю, что в данный момент они способны выставить один, максимум два, мощных ударных кулака, но во втором случае им придётся совсем оголить город. Поступили сведения, что кто-то, скорее всего ваши уголовники, совершил нападения на городские склады.

– Ну, положим, они такие же мои, как и твои.

– Извините, вырвалось.

– Да, ладно…

– При этом, мы не сможем долго держать такое количество людей в отдалении от базы: мороз, очень длинные переходы, что для смен, что для снабжения продуктами.

– Они у тебя что, в полях да лесах сидят?

– Нет, конечно – в деревнях. Пока половина греется и отдыхает, другая, всё одно, службу несёт – не дай бог прошляпим фрицев. Но даже в таком режиме, максимум через неделю, боеготовность изрядно снизится. Устают люди: холод, постоянное напряжение…

Это он прав, хоть у нас и некоторое затишье, но постоянный стресс, ни здоровью, ни боеготовности плюсов не прибавляет.

– Проблем с местными жителями нет?

– При мне не было.

– А у местных из-за нас проблем не будет?

– Тут точно ничего не скажешь, как немцам шлея под хвост попадёт.

– Подготовьте им, на всякий случай расписки о конфискации продуктов.

– А стоит?

– Забирать ничего, конечно, не стоит, если, разумеется, сами не предложат, а расписки выдать. Пусть считаются пострадавшими. Только осторожно, как бы немцы не прознали, а то подведём людей под цугундер. Да, не знаешь, Степан Юльку в город уже отвёз?

– Не в курсе. Узнаю.

– Не дёргайся, занимайся своим делом. Что с движением на железной дороге?

– Как второго января состав уронили, так он с тех пор и лежит. Движение прервано полностью. Дорога на север тоже не используется – мы там несколько рельсов поглубже в лес утащили. Не быстрей конечно чем взрывать, но экономнее. Шпалы тоже унесли.

– А что в составе, что-нибудь ценное есть?

– Не похоже, какие-то бетонные конструкции на платформах.

– Жаль, этого нам не надо. Что с шоссе?

– По ближнему движения нет, северное и то, что за Полотой и железкой, периодически навещаем, но там только крупные колонны с охраной. Обстреливаем, минируем, не даём расслабляться. Появилась, точнее вернулась, старая идея под Замошье сходить, пока немцы в городе блокированы.

– Это ты про пресловутые корпусные склады Байстрюка?

– Про них, родимых.

– Разведку посылал?

– Только сегодня вернулись.

– И что там?

– Тишь и гладь.

– Совсем движения нет?

– За два дня… ну, почти – ноль?

– И чего тогда туда переться?

– Так охрану не сняли!

– Много? Охраны?

– Немцев с десяток и полицаев пять или шесть. Полицаи на воротах стоят, снаружи, а немцы внутри службу тащат.

– Вооружение?

– Один пулемёт точно есть: или "максим" или "ноль-восьмой" немец. Автоматов не заметили, только винтовки.

– Есть план?

– Есть. Старый, с уточнениями.

– Излагай.

Всё оказалось даже проще, чем предлагал Василий. Немцы тут вдалеке от фронта совсем расслабились, невзирая на почти осаждённый Полоцк. На счёт осады это я так – для красного словца, потому как вся наша осада состояла из полутора десятков усиленных пулемётами секретов с восточной стороны города. Хотя, секрет из пяти-шести человек с двумя пулемётами, это уже не секрет, а, считай, крупная засада или огромная кость в чьём-то горле.

Короче, не скажу, как службу тащат немцы, но полицаи точно каторгу отбывают. Хотя какая это каторга, когда половина каторжан на ночь по домам разбегается? Причём половина – большая, а именно трое из пяти. Оставшиеся двое запираются в будке, что перед воротами, и носа на улицу не кажут. Наверно надеются на бревно, что поперёк дороги лежит. Не понимаю, вообще, зачем они его положили – или думают, их будут атаковать в автомобильном строю, потому как ничему и никому другому бревно это в принципе помешать не может, только если споткнуться об него в темноте. Немцы службу ночью несут, но судя по всему у них два одиночных поста сменяемые каждый час – такая частая смена, по всей вероятности, из-за мороза, что стоит на улице. Ночью температура явно уходит ниже двадцатиградусной отметки.