Золотой берег - Нельсон Демилль

Каролин и я отправились в Йельский университет. Я радовался встрече со своей альма-матер, годы учебы оставили у меня приятные воспоминания, если не считать тех студенческих волнений в середине шестидесятых.

— Вы с мамой уже официально развелись? — спросила меня Каролин, когда мы подъезжали к Нью-Хэйвену.

— Нет, мама просто поехала навестить своих родителей.

— Вы что, решили пожить раздельно?

— Нет.

— А почему вы спите в разных спальнях?

— Потому что мы не хотим спать в разных городах. Все, конец разговора.

Итак, я привез ее в Йель. Будучи студенткой второго курса, Каролин в этом году начинает учиться в так называемом колледже, то есть в течение последующих трех лет будет жить по пансионной системе. Она, кстати, поселилась именно в моем колледже, который называется «Джонатан Эдвардс». Это великолепное старинное здание готической архитектуры, стены его увиты плющом, по углам расположены башенки, а само строение имеет вид квадрата с большим внутренним двором. Клянусь, это самое прекрасное место на земле — я хотел бы приехать сюда и остаться здесь навсегда.

Я помог ей перенести сумки с одеждой и электроникой, которые занимали половину микроавтобуса и едва поместились в ее комнате. У нее была отличная комната, похожая на мою, с обшитыми дубовыми панелями стенами. В гостиной имелся настоящий камин. Я познакомился с ее соседкой, блондинкой из Техаса по имени Холси, и мне сразу захотелось вновь переселиться в свой родной колледж и начать учиться заново. Учиться ведь никогда не поздно.

Но я отвлекаюсь. Мы с Каролин пошли в магазинчик Лиггета и по традиции вместе с десятками других студентов и их родителей закупили для учебы тетради и всякую всячину. Сумками с покупками мы опять заполнили полмикроавтобуса, а потом пошли пешком вниз по Йорк-стрит, туда «где за столиком у „Мури“ целый день тусуется Луи». Не спрашивайте меня, что это значит.

«Мури» — это частный клуб, я состою в его членах уже четверть века, но появлялся здесь совсем редко. Возможно, мне придется распрощаться и с этим клубом, так же как и с клубом «Крик». Возможно, мне придется расстаться также со своей работой, со своей супругой, а может, и с самой жизнью. Кто знает? Нет, с клубом «Мури» я ни за что на свете не расстанусь, это значило бы разрубить себя на части, ведь в этих стенах живет частичка Джона Саттера, а без нее он неполный. Вероятно, я в самом деле был какое-то время бедной заблудшей овечкой, но здесь я наконец-то почувствовал себя дома.

Мы с Каролин и с сотней других детей и родителей поужинали в клубе «Мури». Я заметил, что многие семьи были представлены только одним родителем. Каролин, кстати, еще не является членом этого клуба и, похоже, никогда им и не станет, так как она вообще против членства в каких бы то ни было клубах. Тем не менее я угостил ее историями про клуб «Мури», она сидела и смеялась моим рассказам. Иногда, правда, я замечал скуку в ее глазах, а порой она бросала на меня осуждающие взгляды. Возможно, старые шутки стали теперь чем-то обычным, а обычные вещи являются проявлением экстравагантности. Не знаю. Но ужин удался на славу, отец и дочь целых несколько часов понимали друг друга.

Дубовые столы клуба «Мури» были сплошь испещрены вырезанными на них именами и инициалами, и, хотя мы не смогли отыскать мою надпись, не потревожив наших соседей по залу, мне все-таки удалось раздобыть для Каролин острый перочинный ножик, и она принялась вырезывать свои инициалы. А я пока пошел переброситься парой фраз со своими бывшими однокурсниками.

Я проводил Каролин обратно до колледжа, мы поцеловались на прощание. Сев в микроавтобус, я решил, что мне, пожалуй, лучше сразу отправиться домой на Лонг-Айленд, чем дальше бередить душу воспоминаниями о своей юности.

Что касается моей юридической карьеры, то сотрудничество с «Перкинс, Перкинс, Саттер и Рейнольдс» казалось мне весьма проблематичным. Я посчитал, что должен получать теперь половинную зарплату, так как половину времени провожу в офисе в Локаст-Вэлли, хоть дверь там и закрыта на замок и на звонки никто не отвечает. Но я еще чувствую некоторую ответственность за дела своих старых клиентов и стараюсь, по мере возможности, привести их в порядок или передать другим адвокатам в более или менее приличном виде. Мой бизнес на Уолл-стрит, похоже, подошел к концу. Тамошние клиенты разрывают контракт с адвокатом, если тот не отвечает на два их звонка подряд, поэтому по отношению к ним у меня нет глубокого чувства ответственности. Но мне еще надо урегулировать отношения с моими партнерами. Вероятно, в какой-то момент я наведаюсь на Уолл-стрит и решу все вопросы.

Теперь о судебном процессе «Правительство США против Фрэнка Белларозы». Дело движется гораздо медленнее, чем это обещал мистер Феррагамо. До сих пор не только не назначена дата начала процесса, но я не имею даже возможности побеседовать ни с одним из федеральных свидетелей по этому делу.

— Они все находятся под защитой федеральной программы, — поведал мне в телефонном звонке Альфонс. — Мы прячем их в надежном месте, они очень запуганы: ведь им придется выступать в открытом судебном процессе против главаря мафии.

— У нас нет такого понятия — «мафия», — возразил я.

— Ха-ха-ха, — загрохотал Альфонс и пояснил: — От показаний Большому жюри они не отказывались, а теперь у них дрожат коленки.

— У четырех колумбийских головорезов и у подружки наркобарона дрожат коленки?

— Почему бы и нет? Вот по этой причине, мистер Саттер, я и ходатайствовал об отсрочке судебного процесса. Я буду держать вас в курсе дел, — пообещал он и добавил: — Зачем вы так спешите? По-моему, вам нет никакого резона торопиться. Возможно, в какой-то момент свидетели откажутся от своих показаний.

— Возможно, они лгали с самого начала, — уточнил я формулировку.

— Какой интерес им это делать?

И он и я знали ответ на этот вопрос, но мне было велено не злить его больше.

— Может быть, — сказал я, — они просто обознались. Ведь все итальянцы похожи между собой, не так ли?

— Ну, это преувеличение, мистер Саттер. Я, к примеру, совсем не похож на Фрэнка Белларозу. Кстати, о тех, кто обознался. Я выяснил, что четырнадцатого января вы обедали вместе со своей женой в вашем местном клубе. Обед был в час дня.

— Что с того? Я увидел Белларозу первый раз около девяти часов, а затем около полудня.

— Но вы же должны были после верховой прогулки пойти домой, принять душ, переодеться. А в клубе вы появились уже в час дня.

— Меня недаром зовут суперменом.

— Хм-м, — промычал Альфонс, вероятно, вообразив, что он — следователь Порфирий Петрович, «раскалывающий» бедного Раскольникова, я же считал его обыкновенным занудой.

Теперь, как никогда раньше, я был уверен, что дела у Альфонса пробуксовывают, и так будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь с улицы не решит эту проблему за него. Ну что ж, ждать ему оставалось недолго.

Что касается моих отношений с родственниками и друзьями, то они также пребывали в «замороженном» состоянии. Частично из-за того, что я затаился и нигде не показывался. В наши дни осуществить такое не слишком просто. Попробуйте, если не верите. Мне пришлось отключить мой домашний факс, сменить номер телефона, а всю поступающую ко мне корреспонденцию перевести на абонентский ящик в почтовом отделении, где я никогда не показывался. К тому же Этель оказалась весьма свирепым сторожем, и, когда она на воротах, никому не удается проникнуть в усадьбу. А когда она отсутствует, ворота на замке.

Дженни Альварес. Эти отношения тоже, можно сказать, «заморожены», что в общем-то хорошо для обеих сторон в тех случаях, когда мужчина и женщина не могут до конца разобраться в своих чувствах. Честное слово, нет никакого смысла усложнять ситуацию, она и без того достаточно запутана. Я даже не знаю, вспоминает ли Дженни Альварес обо мне, — было бы лучше, если бы оказалось, что она меня забыла. Хотя при этом я испытал бы боль и разочарование. Но почти каждый вечер я вижу ее по телевизору в одиннадцатичасовом выпуске новостей. Сюзанна даже поинтересовалась, не стал ли я телеманьяком, не могущим прожить и часа без свежих новостей. У супругов, которые что-то замышляют, действительно обычно начинаются отклонения в поведении, но можно ли судить об этом по вниманию к выпускам новостей, вот в чем вопрос. Скоро вы убедитесь, что, оказывается, можно.

Я продолжал смотреть эти выпуски и надеялся, что в один прекрасный вечер Дженни Альварес не выдержит и закричит из студии: «Джон! Джон! Я не могу без тебя!» или хотя бы во время одного из репортажей с мест она отвернется от этого толстого ведущего (его, кажется, зовут Джефф) и скажет: «Ну вот, видишь, я повернулась к тебе, Джон». Но ни того ни другого не случилось, по крайней мере, в те вечера, когда я смотрел телевизор.