Пыль Снов - Стивен Эриксон

Сефанд подбросил нож, замедлил шаг. Охота подходит к концу — куда бы им деться?

В плече стучала тупая боль, ключица нестерпимо ныла. Он не мог поднять сломанную руку.

Однако ярость угасала в воине. Они не выбирали себе родителей. Как и все. Они просто… невезучие. Но так устроен мир. Отродье вождя получает власть, но если власть ускользает из рук отца… Ночь омывается кровью, амбиции бурлят черным соком саранчи.

Он заметил камень в руке девочки и кивнул, радуясь ее дерзости. Лишь половина крови от Баргастов, но кровь не спит. Эту он убьет первой.

— Что случилось? — спросила девочка, заслонившая сосунка. — Сефанд?

Воин оскалился. Надо подобрать слова, чтобы боевой дух покинул девчонок. — Вы сироты, — сказал он. — Ваши ро…

Камень мелькнул, ударив его в лоб. Сефанд выругался от боли и удивления, потряс головой. Кровь текла, ослепив левый глаз. — Возьмите вас духи! Я получил меньше ран на войне, но… одного глаза хватит. И одной руки тоже. — Сефанд рванулся к ним.

Глаза мальчишки были широко открыты. «Ничего не понимает». Он вдруг засмеялся и протянул ручки.

Сефанд споткнулся. «Да, я подхватывал тебя и подбрасывал в воздух. Качал, пока ты не начинал кричать. Но с этим покончено». Он поднял нож.

Близняшки стояли и молчали. Станут защищать ребенка? Он подозревал, что эти станут. Ногтями и зубами.

«Мы такие, нас не изменить». — Я горжусь вами, — сказал он. — Горжусь вами. Но я должен это сделать.

Мальчик радостно закричал.

Что-то сломалось в его спине. Сефанд зашатался. Нож выпал из руки. Воин нахмурился. Почему он бросил оружие? Почему утекла сила?

Он стоял на коленях, и глаз оказался на одном уровне с лицом мальчишки. «Нет, он не на меня смотрит, а за меня». Внезапно смятение охватило Сетанда, в черепе раздался какой-то стук. Воин извернулся…

Вторая стрела ударила в лоб, прямо в середину, пронзив кости и погрузившись в мозг.

Он так и не увидел, откуда прилетела стрела.

Стави изменили ноги. Сестра побежала, подхватила мальчишку. Тот завопил от восторга.

В призрачном сумраке они увидели силуэт воина на спине лошади. Примерно в шести десятках шагов. Что-то показалось ей невозможным… она с трудом вспомнила — и задохнулась. Стрела. Сефанд двигался… шесть десятков шагов! На таком ветру. Взгляд упал на труп воина. Она прищурилась, рассматривая стрелу. «Я такие уже видела. Я…» Стави застонала и поползла, пока не сумела схватить древко. — Отец делал.

Всадник не спеша приближался.

Сестра сказала сзади: — Это не Отец.

— Да… но погляди на стрелы!

Стория положила ребенка. — Вижу. Вижу стрелы, Стави.

Когда воин подъехал близко, они разглядели нечто неправильное в нем и в животном. Лошадь была слишком тощей, кожа свисала заплатами, длинные зубы тускло блестели. Дыры глаз были пустыми и безжизненными.

Всадник выглядел не лучше. Но он держал роговой лук, а в колчане у седла покоились дюжина стрела Оноса Т’оолана. Остатки лица воина скрывал капюшон, не подвластный порывам ветра. Он позволил коню перейти на шаг, натянул поводья.

Казалось, он внимательно изучает их единственным глазом. — Мальчик, да, — сказал он на дару с малазанским акцентом. — Но не вы две.

Холод пробрал Стави. Рука сестры скользнула в ее ладонь.

— То есть, — произнес незнакомец миг спустя, — я, похоже, плохо сказал. Я имею в виду, что вижу его в нем, но не в вас.

— Ты знал его, — обвинила Стория. И указала на колчан: — Он их сделал! А ты украл!

— Он сделал их и отдал мне. Подарил. Это было очень давно. До вашего рождения.

— Тук Младший, — шепнула Стави.

— Он рассказывал обо мне?

То, что воин был мертвецом, перестало иметь значение. Девочки подбежали, обнимая его за бедра. Он вроде бы вздрогнул — но потом протянул руки и погладил девочек по головам.

И они облегченно заплакали.

Сын Оноса Т’оолана не шевелился, смотря и улыбаясь.

Глаза Сеток открылись. Едва она пошевелила головой, череп пронизала мучительная боль. Девушка застонала. Стояла светлая ночь, привычная зеленоватая ночь родного мира. Она ощущала волков — уже не зверей вокруг, они вновь стали призраками. Зыбкими, робкими, задумчивыми.

Дул холодный ветер, на севере блестели молнии. Сеток дрожала, ее тошнило. Она встала на колени — мир закружился вокруг. Она пыталась вспомнить, что случилось. Она упала? — Кафал?

В ответ пророкотал гром.

Она со стоном села на корточки и огляделась. Середина круга вросших в землю валунов, нефритовый свет неба смешивается с серебряным сиянием их боков. Древние рисунки стали неразличимыми углублениями. Но сила здесь есть. Старая. Старая, как вся равнина. Шепчет горестные сказки пустой земле, и ветер воет, извиваясь над горбами камней.

Призрачные волки медленно приближались, словно их влекла похоронная песнь круга.

Никаких признаков Кафала. Он потерялся в королевстве Оплота Зверя? Если так, он потерян навсегда, он упал сквозь столетия во времена древние, когда ни один человек не ходил по миру, когда кровавая линия не разделяла зверя и охотника. Вскоре он станет жертвой какого-нибудь остроглазого хищника. Ему будет одиноко, так одиноко, что — подозревала Сеток — Кафал будет рад даже встрече со смертью.

Даже воля сотен тысяч волков едва пошевелит безмерность забытых сил Оплота.

Она скорчилась, дрожа от холода. Голова раскалывалась.

Дождь набросился на нее со злобой разъяренных шершней.

Кафал подкрался к границе лагеря. Его трепал ветер, поливал дождь. Когда вспыхивали молнии, оживленный лагерь представал перед взором.

Где-то там его сестра. Ее насилуют снова и снова. С детства знакомые воины терзают ее, жадно присоединяясь к осквернению некогда гордой, красивой и смелой женщины. Кафал и Тоол заговаривали об отмене обычая, но слишком многие отказывались отринуть традицию, пусть и столь мерзкую.

Он не может отменить уже причиненный вред, но может украсть ее, избавив от месяцев или даже лет ужасной участи.

Кафал присел, изучая лагерь Баргастов.

Разодетая в меха Бельмит шествовала к своей юрте. Что за ночь! Так много лет кланяться этой суке, так много лет убегать с ее пути, опуская глаза перед женой Вождя. Что ж, сейчас сука платит за прошлое монетами своей души, не так ли?

Бельмит снова вспоминала роковой момент, когда Хега опускала топорик. Видела тело Хетан, содрогающееся от шока и боли, слышала крик, ножом прорезавший воздух. Некоторые живут так, будто привилегии им прирождены, будто все вокруг низкие твари, будто власть дается от природы. Ну что же, у природы есть и другие дары. Большая стая собак заставит упасть самого яростного волка.

Бельмит скалилась, ливень хлестал по лицу. Не стая, а целая тысяча подобных ей! Они принижены, они мутные тени в мельтешащей толпе, они жалкие жертвы презрения. Что же, вот вам урок. Поучительный, не так ли? И — вот сладчайшая истина — урок далеко не закончен!

Марел Эб дурак, еще один из заносчивых ублюдков, решивших, что громкий пердёж купит им корону. Бекел куда лучше — во-первых, сенан, ведь Барахн не ровня ее племени. Думать, будто они встанут в стремя, хотя даже руки не приложили к убийству Оноса Т’оолана… это же просто…

Громадная фигура выступила между двух куч кизяка, ударив ее так крепко, что женщина зашаталась. Острие кинжала вошло под ребра ругающейся женщины, разрезая сердце надвое.

Бельмит заморгала, удивляясь наступившей тьме. Ноги подогнулись, она упала в грязь. Убийца прошел мимо, не уделив ей и взгляда.

Джейвиса лениво встала от костра. Ливень успел загасить пламя. Кости ее всегда нестерпимо ныли при холодной погоде, и такая несправедливость заставляла ее злиться. Ей ведь едва за сорок — но теперь она вошла в число могущественных, может потребовать ритуала исцеления, который очистит суставы. И она не будет платить, никому не будет платить.

Секара обещала. Секара Злодейка знает, как важно ублажать союзников. Жизнь станет ладной, какой была во времена юности. Она возьмет себе столько мужиков, сколько захочет. Получит самые теплые меха, чтобы не мерзнуть ночами. Может даже купить пару рабов — драсильянов, чтобы втирали масло в кожу, чтобы кожа снова стать гладкой. Она слышала, что можно удалить растяжки, поднять обвисшие груди. Можно убрать морщины с лица, даже глубокие борозды между бровями, следы жизни, полной обид и несправедливостей.

Она встала, глядя на угасающие у ног угольки.

Перед ней выросли двое воинов. Барахны — один Кашет, братец Марела. Второго она не смогла узнать.

— Чего вам? — спросила, внезапно ощутив страх, Джейвиса.

— Вот чего, — сказал Кашет, выбрасывая руку.

Она уловила блеск зазубренного клинка. Резь в горле. По груди вдруг потекло теплое.