Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

Они сели в обычную, не полицейскую машину. Уэсли поместился на переднем сиденье. Пузатый ажан, пыхтя, с трудом втиснулся за руль. Уэсли взглянул на его перебитый нос и хотел спросить, доставалось ли ему хоть раз пивной бутылкой по голове и приходилось ли убивать человека, но потом решил, что лучше поговорить о чем-нибудь другом.

Ажан опустил в машине все стекла и медленно поехал по петляющей горной дороге.

— Погодка-то какая, а? — заметил он. — Сейчас мы с тобой отлично прокатимся. — Задание предстояло нетрудное, и он старался извлечь из него максимум удовольствия. Час был ранний, но от ажана уже пахло вином. — Итак, с Францией ты прощаешься. Очень жаль. В следующий раз будешь знать, что драться надо без свидетелей, — засмеялся он своей же шутке. — Что ты собираешься делать в Америке?

— Держаться от полиции подальше, — ответил Уэсли.

— Вот это молодец, — похвалил его ажан. — Жена все пристает: «Поедем в Америку, поедем в Америку!» На полицейское-то жалованье, представляешь? — Он искоса взглянул на Уэсли. — А твой дядя — человек состоятельный? — спросил он.

— Миллионер.

— Сразу видно. — Полицейский вздохнул, посмотрел на свою помятую куртку. — Мне нравится, как он одет. И чувствуется, что человек влиятельный. Потому тебя и отправляют домой.

Домой — это сильно сказано, подумал Уэсли.

— Ничего, скоро приедешь к нам туристом и будешь сорить деньгами, — добавил ажан.

— Если у вас до тех пор не будет революции, — сказал Уэсли. В тюрьме он познакомился с двумя людьми, которые заявили, что они коммунисты и что скоро начнется революция.

— Насчет этого помалкивай, — угрюмо предупредил его ажан. — Особенно в Америке. Не то они отвернутся от нас. — И, озабоченный плохим мнением американцев о французах, добавил: — Уж не собираешься ли ты дома рассказать газетчикам, каким пыткам подвергали тебя во французской полиции, чтобы заставить сознаться?

— Мне не в чем было сознаваться, — ответил Уэсли. — Все видели, как я ударил salaud.[35] Хотя, конечно, можно рассказать, как один из ваших приятелей задал мне трепку в машине по пути в префектуру, — усмехнулся он. Ему было радостно после проведенных за решеткой недель ехать по сельской местности, мимо увешанных плодами деревьев и покрытых цветами полей. А неторопливая беседа с дружелюбным ажаном давала возможность не думать о том, что ждет его в аэропорту и в Индианаполисе.

— А ты чего хотел? — обиженно спросил ажан. — Тебя при всем честном народе какой-то сопляк одним ударом посылает в нокдаун, и чтоб ты потом ехал с ним в темной машине и не поквитался?! Все мы люди.

— Ладно, — великодушно согласился Уэсли, — буду молчать.

— Ты парень неплохой, — сказал ажан. — В Грасе о тебе хорошо отзываются. Я видел типа, с которым поссорился твой отец. Он выглядел так, будто побывал под поездом. — Ажан кивнул как человек, знающий толк в этом деле. — Твой отец лихо его разукрасил. Очень лихо. — Он снова искоса взглянул на Уэсли. Лицо его было серьезно. — Этот тип известен полиции. С плохой стороны, — добавил он. — Но пока ему удается уходить от наказания, которое он давным-давно заслужил. Он связан с опасными людьми. Тебя высылают отсюда не только ради поддержания порядка во Франции, но и ради твоей безопасности.

— Странно, — заметил Уэсли, — все знают, что он убийца, а он на свободе.

— Забудь про то, что знают все, друг мой, — строго отозвался ажан. — Забудь, поезжай домой и веди себя как следует.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Уэсли, припоминая во всех подробностях лицо на фотографии: глаза-щелочки, высокие острые скулы, тонкие губы и темные курчавые волосы. Ему хотелось сказать: «Лучше вы забудьте про человека, который убил моего отца. Просто возьмите и забудьте». Но он сдержался. — У меня есть к вам одна просьба.

— Какая? — В голосе ажана появилась профессиональная подозрительность.

— Мы не можем проехать мимо порта? Мне хотелось бы еще раз взглянуть на яхту.

— Почему бы и нет, — согласился ажан, взглянув на часы. — Еще рано, времени у нас достаточно.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр, — поблагодарил его Уэсли. По-французски: «C'est tres gentil de votre part, monsieur». Одна из первых фраз, которым обучил его отец, когда привез в Антиб. Сам отец почти не говорил по-французски. Но сказал: «Есть два выражения, которые лягушатники очень любят. Первое: „S'il vous plait“, что означает „пожалуйста“. И „C'est tres gentil de votre part“. Запомнил? Повтори».

Уэсли не забыл отцовского урока.

— У меня сын твоего возраста, — сказал ажан. — Тоже с ума сходит по кораблям. Все свободное время торчит в порту. Я его предупредил: станешь моряком — знать тебя не желаю. Не будь здесь всех этих судов, полиции было бы нечего делать. Кто только сюда не тянется, — мрачно продолжал он. — Алжирцы, югославы, греки, корсиканцы, сицилийцы, нудисты, малолетние преступники из Англии, сбежавшие из дома девчонки, богатые бездельники, которые не могут жить без наркотиков… — Он качал головой, перечисляя эти не слишком приятные для полиции дары моря. — А теперь каждый вонючий городишко на побережье строит себе порт. Здесь вся французская gendarmerie[36] не справится. Возьмем, к примеру, твой случай. — И он сердито погрозил Уэсли пальцем, вспомнив, что везет преступника, которого выдворяют из Франции. — Ты думаешь, то, что с тобой произошло, могло бы произойти, если бы ты жил, например, в Клермон-Ферране?

— То, что произошло со мной, — дело случая, — отозвался Уэсли; он уже жалел, что попросил проехать мимо порта.

— Все так говорят. А кому потом наводить порядок? Полиции.

— А кем бы вы хотели видеть своего сына? — Уэсли решил, что пора переменить тему.

— Адвокатом. Вот у кого деньги-то, дружок. Мой тебе совет: возвращайся в Америку и учись на адвоката. Ты когда-нибудь слыхал, чтобы адвокат сидел в тюрьме?

— Я тоже об этом думал, — сказал Уэсли, надеясь тем самым вернуть полицейского в прежнее благодушное настроение.

— Подумай всерьез.

— Обязательно, — пообещал Уэсли, мечтая, чтобы полицейский заткнулся.

— И никогда не носи при себе оружия. Понял?

— Да, сэр.

— Послушай совета человека, который повидал жизнь и небезразличен к судьбе молодого поколения.

Теперь Уэсли было ясно, почему именно этому полицейскому поручили отвезти его в аэропорт. Чтобы хоть на время выставить его из участка и избавиться от нравоучений.

Полицейский пробормотал что-то невразумительное и закурил сигарету, на мгновение убрав руки с руля. Машина опасно вильнула в сторону. От дыма Уэсли закашлялся. Ни отец, ни Кролик не курили.

Когда они подъехали к порту, Уэсли увидел «Клотильду». На палубе никого не было. А он почему-то все ждал, что из рубки вот-вот выйдет отец и проверит канат. Отца вечно беспокоило, как бы вдруг не разразился шторм — тогда канаты не выдержат. «Перестань, — сам себе сказал Уэсли, — перестань, он больше никогда не выйдет на палубу». А что, если открыть дверцу машины, выпрыгнуть и убежать? В минуту можно скрыться от толстого полицейского, спрятаться, а с наступлением темноты пробраться на «Клотильду», вывести ее в открытое море и взять курс на Италию, потому что до Италии ближе, чем до любой другой страны. Будет ли полицейский стрелять? Из-под куртки у него торчала кобура пистолета. Нет, рискованно. Нельзя. Сегодня, во всяком случае, он должен вести себя разумно. Он еще вернется в Антиб.

— Корабли! — с презрением сказал полицейский и нажал на акселератор.

Уэсли закрыл глаза. Он больше не хотел видеть «Клотильду».

Рудольф с Дуайером ждали его возле регистрационной стойки. У ног Дуайера стоял отделанный искусственной кожей рюкзак Уэсли, а в руках он держал большой желтый конверт.

— Твоя мать и ее муж, — сказал Рудольф, — уже прошли паспортный контроль и ждут тебя. Они летят тем же самолетом.

Уэсли кивнул. Он боялся расплакаться.

— Все будет в порядке, мсье Джордах, — почтительно обратился к Рудольфу ажан. — Я пройду вместе с ним и посажу его в самолет.

— Мерси, — поблагодарил Рудольф.

— Вот твои вещи, — показал на рюкзак Дуайер. — Тебе придется поставить его на весы. — По случаю проводов Дуайер надел костюм. Уэсли ни разу не видел Дуайера в костюме, даже на свадьбе он был без пиджака. Уэсли показалось, что Дуайер стал меньше ростом и сильно постарел; на лбу и вокруг рта у него все было иссечено тонкими морщинками. — А здесь — фотографии, — добавил Дуайер, протягивая ему конверт, — ты их сохрани. Вдруг когда-нибудь захочется на них взглянуть. — Он говорил как-то рассеянно, словно издалека.

— Спасибо, Кролик, — Уэсли взял конверт.

Рудольф протянул ему листок бумаги.

— Тут два адреса: мой домашний и на всякий случай — вдруг я куда-нибудь уеду — адрес конторы моего приятеля Джонни Хита. Если тебе что-нибудь будет нужно… — Его голос тоже звучал неуверенно.