Фрегат "Паллада". - Иван Гончаров

Француженка, в виде украшения, прибавила к этим практическим сведениям, что в Маниле всего человек шесть французов да очень мало американских и английских негоциантов, а то всё испанцы; что они всё спят да едят; что сама она католичка, но терпит и другие религии, даже лютеранскую, и что хотела бы очень побывать в испанских монастырях, но туда женщин не пускают, – и при этом вздохнула из глубины души. "А много монахов в Маниле?" – спросил я. "On ne voit que зa, monsieur",* – отвечала она. На прощанье хозяева просили удостоить их посещением, если понадобится нам – мебель. * Только их и видишь, сударь – фр.

Опять пошли мы кочевать, под предводительством индийца или, как называет Фаддеев, цыгана, в белой рубашке, выпущенной на синие панталоны, в соломенной шляпе, босиком, по пустым улицам, стараясь отворачивать от многих лавочек, откуда уж слишком пахло китайцами.

Пока мы шли под каменными сводами лавок, было сносно, но лавки кончились; началась другая улица, пошли перекрестки, площади; надо было проходить по открытым местам. Зонтик оказался слабою защитою; ноги горели в ботинках. Мы прошли мимо моста, у которого пристали; за ним видна большая церковь; впереди, по новой улице, опять ряды лавок, гораздо хуже, чем в той, где мы были. Попадались всё те же индийцы и китайцы, изредка метисы и одна метиска с распущенной по спине мокрой косой, которую она подставляет под солнце посушить после купанья.

Метисы – это пересаженные на манильскую почву, с разных других мест, цветки, то есть смесь китайцев, испанцев и других племен с индийцами. Испанские метисы одержимы желанием прослыть, где есть случай, испанцами – но это невозможно: чересчур смуглые лица, чересчур черные волосы обличают неиспанскую кровь на каждом шагу. Они и сами понимают это и смиряются. Женщины присвоили себе и особенный костюм: ярко полосатую и даже пеструю юбку и белую головную мантилью, в отличие от черной, исключительного головного убора испанок pur sang*. Испанцы так дорожат привилегией родиться и получить воспитание на своем полуострове, что уже родившиеся здесь, от испанских же родителей, дети на несколько процентов ценятся ниже против европейских испанцев в здешнем обществе. Одна молодая испанка… Но ведь это я всё узнал не дорогой к трактиру, а после: зачем же забегать? Расскажу, когда дойдет очередь, если не… забуду. * чистокровных – фр.

Улицы, домы, лавки – всё это провинциально и похоже на все в мире, как я теперь погляжу, провинциальные города, в том числе и на наши: такие же длинные заборы, длинные переулки без домов, заросшие травой, пустота, эклектизм в торговле и отсутствие движения.

У одного переулка наш вожатый остановился, дав догнать себя, и пошел между двумя заборами, из-за которых выглядывали жарившиеся на солнце бананы. В этом переулке совсем не видно было домов, зато росло гораздо больше травы, в тени лежало гораздо более свиней и собак, нежели в других улицах. Наконец вот и дом, один; вдали, уж на загибе, другой – и только. "Да скоро ли кончится этот путь?" – говорили мы, донельзя утомленные жаром. Тагал остановился у первого из домов, у довольно грязных ворот. "Fonda!" – сказал он, указывая рукой во двор. Мы недоверчиво заглянули туда – и что же: опять коляски и лошади. "Что ж это значит: смеются, что ли, над нами?" – ворчали мы. "Fonda!" – твердил упрямо тагал. "Так что ж, что "fonda"? веди нас в отель!" – кричали мы, кто по-французски, кто по-английски. К счастью, вышел какой-то молодой человек и объявил по-английски, что это фунда, то есть отель и есть. "А лошади, коляски – что это значит?" – сердито спрашивали мы. "Хозяин содержит и экипажи", – отвечал он.

Мы успокоились и спрятались под спасительную тень, пробежав двор, наполненный колясками и лошадьми, взошли на лестницу и очутились в огромной столовой зале, из которой открытая со всех сторон галерея вела в другие комнаты; далее следовали коридоры с нумерами. О, роскошь! солнца нет; везде сквозной ветер; но, к сожалению, он не всегда здесь к вашим услугам. У нас, на севере, велят избегать его, а здесь искать. Отель напоминала нам Сингапур: такие же длинные залы, длинный стол и огромный веер, прикрепленный к потолку. Везде задвижные рамы во всю величину окна. Есть и балкон или просто крыша над сараями, огороженная бортами, как на кораблях, или, лучше сказать, как на… балконах.

На нас с любопытством поглядывала толпа слуг-индийцев, большею частью мальчишек. Впрочем, тагалы вообще невысоки ростом и моложавы на вид. "Лимонаду!" – спросили мы, и вся толпа слуг разом бросилась вон, так что пол, столы, стулья – всё заходило в зале. Тут я разглядел, что полы, потолки – всё это выстроено чересчур на живую нитку. Я сквозь щели досок на полу видел, что делается на дворе; каждое слово, сказанное внизу, слышно в комнате, и обратно. Разглядел я еще, что в рамах нет ни одного стекла, а вместо их что-то другое. "Слюда!" – сказал один из нас. "Нет, это жесть, – решил другой, – посмотрите, какая крепкая!"

Слуги вбежали, как лошади, с таким же шумом, с каким ушли, и принесли несколько бутылок лимонаду. Мы жадно напали на лимонад и потом уже спросили, где хозяин и можно ли его видеть. Опять они с оглушиельным топотом шарахнулись вон. Явился хозяин, m-r Demien, лет 35-ти, приятной наружности, с добрым лицом, в белой куртке и соломенной шляпе, вежливый, но не суетливый, держит себя очень просто, но с достоинством, не болтун и не хвастун, что редко встретишь в французе. Он объявил, что за полтора пиастра в сутки дает комнату со столом, то есть с завтраком, обедом, ужином; что он содержит также и экипажи; что коляска и пара лошадей стоят в день два пиастра с половиной, а за полдня пиастр с четвертью; что завтракают у него в десять часов, обедают в четыре, а чай пьют и ужинают в восемь. "Впрочем, у меня когда хотите, тогда и дадут есть, comme chez tous les mauvais gargotiers*", – прибавил он. "Excellent, monsieur Demien"**, – сказал барон Крюднер в умилении. * как у всех плохих кабатчиков – фр. ** Превосходно, господин Демьен – фр.

"Скажите, пожалуйста, – начали мы расспрашивать хозяина, – как бы посмотреть город?" – "Можно, – отвечал он, – вы что хотите видеть?" – "Прежде всего испанский город, достопримечательности". – "Можно". – "Церкви, например?" – "Можно". – "Так велите же дать лошадей, мы бы поехали…" – "Церкви видеть нельзя: они заперты", – сказал Демьен. "Когда ж служат в них?" – "До восьми часов утра; позже – жарко". – "Ну, фабрику сигар можно видеть?" – "Нет, надо до одиннадцати часов утра; к полудню все расходятся отдыхать: жарко. Да у вас есть позволение от губернатора?" – "Позволение?" – спросили мы. "Да?" – "Нет". – "Впрочем, если у вас есть кто-нибудь знакомый в городе, то вас проведут, по знакомству с директором".

Мы призадумались перед этими неожиданными помехами. "Еще нам хотелось бы съездить внутрь острова: посмотреть, например, грот Св. Маттео, лагуны… можно ли у вас достать лошадей?" – спрашивали мы далее."Можно, сколько хотите; только здешнее начальство неохотно пускает иностранцев внутрь… Впрочем, для вас, может быть, губернатор разрешит: вы редкие гости". – "Чем же это лучше Японии? – с досадой сказал я, – нечего делать, велите мне заложить коляску, – прибавил я, – я проедусь по городу, кстати куплю сигар…" – "Коляски дать теперь нельзя…" – "Вы шутите, гocподин Демьен?" – "Нимало: здесь ездят с раннего утра до полудня, потом с пяти часов до десяти и одиннадцати вечера; иначе заморишь лошадей". – "Где ж магазин с сигарами! покажите, мы пешком пойдем". – "Есть один магазин казенный, да там не всегда бывают сигары… надо на фабрике…" – "Это из рук вон! ведь на фабрику попасть нельзя?" – "Трудно". – "Где ж берут сигары? мы на улице видели, все курят". – "В частных лавках есть, да дрянные". – "Нет ли у вас?" – "Нет, я не держу, потому что здесь всякий сам запасает себе".

Мы пожали плечами, а Демьен улыбался: он наслаждался нашим положением. "Что ж нам делать теперь – научите". – "А вот отдохните здесь, теперь три часа, в четыре подадут обед: обедайте, если хотите, а после я тотчас велю закладывать экипажи, пораньше, для вас, и вы поедете кататься. Сигар я пошлю купить сейчас же". – "Мы обедали", – отвечали мы. "Завтракали, – поспешно добавил барон, – почему ж не отобедать? Надо же изучать нравы, обычаи…" – "А что это у вас вставлено в рамы вместо стекол?" – спросил я хозяина. "Перламутровые раковины". – "Зачем же?" – "Они мало света пропускают в комнаты и не принимают в себя жара. Да стекол здесь не напасешься от одних землетрясений", – прибавил он.

Мы сели у окна, на самом сквозном ветру, и смотрели на огороженный забором плац с аллеею больших тенистых деревьев, назначенный, по-видимому, для ученья солдат. Дальше виднелись крыши домов с редкою, выглядывавшею из-за них зеленью. С другой стороны, с балкона, вид был лучше. Балкон выходил на Пассиг с движущейся по ней живой панорамой судов, странных лодок, индийцев. Из-за крепостной стены глядели куполы и кресты церквей. В трактир приходили и уходили разные лица, всё в белых куртках, индийцы в грязных рубашках, китайцы без того и без другого. Мимо везли на буйволах разные клади: видно, буйволы, насчет езды по жаре, не входили в одну категорию с лошадьми.