Мы дрались с «Тиграми» - Артем Драбкин

Сотни солдат, наших и немецких, сидят в земле, в блиндажах под снегом. Лишь единицы продрогших на морозе дежурных стоят в окопах у стереотруб и пулеметов. Они то и дело зорко всматриваются в расположение противника. Но ни движения, ни дымка по-прежнему не видно. Все притаилось, замерло. От холода и скуки дежурные подпрыгивают на обеих ногах, хлопают в ладоши и усиленно изображают бег на месте.

Чтобы не обнаружить себя и не подвергнуться минометному обстрелу, днем пулеметы обычно молчат. Зато ночью беспрерывно трещат, выстукивая затейливую дробь в меру фантазии и музыкальных способностей их хозяев.

Молчат и орудия. Стрелять не по кому, да и лимит снарядов в обороне невелик. Только изредка в шум поземки тонким посвистом вплетается звук двух-трех летящих мин и тут же с надрывным треском обрывается взрывом. Поземка быстро заметет черные пятна следов на снегу. И снова тишина. Вреда от таких мин немного, вот только телефонный кабель они часто рвут, и связистам приходится вылезать из блиндажей, бежать по целинному снегу, искать порыв и соединять кабель.

С двумя парами разведчиков и связистов я сижу на передовой в блиндажике на наблюдательном пункте недалеко от КП комбата Абаева. И днем, и ночью двое из пятерых дежурят. Один в землянке у телефона, другой — в траншее у стереотрубы. Случись что, батарея в ту же минуту прикроет своими снарядами позиции батальона в полосе трех километров. Я хорошо изучил оборону противника, знаю расположение всех его блиндажей, пулеметов, траншей, ходов сообщения и «присматриваю» 1за немцами, не позволяю им высовываться из траншей, открывать огонь из пулеметов. Только попробуй ослушаться — сразу же получишь «щелчок по носу»: прилетит и разорвется наш снаряд.

Но вот неделю назад немцы поставили на возвышенности в глубине своей обороны пушку на прямую наводку. Пушка была так хорошо замаскирована, что мы никак не могли ее обнаружить. И теперь с ее помощью немцы уже целую неделю терроризируют всю полосу обороны дивизии на десять километров по фронту и на восемь в глубину. Что бы ни появилось в полосе нашей обороны, пушка с одного выстрела прямой наводкой уничтожает цель: внезапный выстрел — и молчок! Попробуй уследи за ней! Вся дивизия со всех наблюдательных пунктов выслеживает эту проклятую пушку и никак найти ее не может.

От их пушки на нашей стороне все видно вокруг как на ладони. Мы же смотрим в их сторону снизу, будто из подворотни, да еще поземка бьет в глаза, забивает окуляры оптических приборов — ничего не видно, кроме белого снега, и подняться над окопами в полный рост, чтобы как следует посмотреть, тоже нельзя: сразу же превратишься в мишень, и пулемет или та же пушка уничтожат тебя.

Целыми днями я стоял в траншее у стереотрубы и во все глаза. смотрел на немецкий бугор, ожидая выстрела пушки. Обследовал в расположении противника каждую опушенную снегом кочку, но ничего подозрительного не находил. Колючая поземка била в глаза; как наждаком, обдирала щеки. Промерзший до костей, с распухшими глазами, мокрым красным лицом влезал на полчасика в блиндажик, чтобы хоть чуть-чуть согреться в нетопленой землянке, днем ведь не затопишь, — и тут же по телефону гневный голос командира дивизиона Гордиенко: «Так тебя и так! Разведали пушку?!» — и пошло-поехало. Горечь неоправданных потерь, наглость фашистов, оскорбленное самолюбие и какой-то злой охотничий азарт не давали покоя.

Вот и сегодня целый день простоял в траншее, замерз, шапка вся инеем покрылась, глаза и щеки поземка иссекла, но так и не нашел проклятую. Стало смеркаться, залез в блиндажик, развязал шапку, ребята выдолбленную в стене печурку разожгли, чайку согрели. Только принялся за кипяток, как опять Гордиенко вызывает, орет в трубку:

— Хиба тоби повылазыло! Какую-то задрипанную пушку найти не можешь! Тоже мне, бывший разведчик! Лучший командир батареи! Ты что, думаешь, так всю зиму и будет их «дура» нас под страхом держать?! Вчера трех связистов убила, сегодня две повозки разнесла! Смотри мне, ноги повыдергиваю, если не обнаружишь и не уничтожишь! — закончил очередной разнос Гордиенко.

Ночью в блиндажике, когда горит печурка, только и разговоров — о пушке: кого убила, где может прятаться, почему неуловима… Куда девались воспоминания о девушках, довоенных пирушках. Единственное, на чем сходились все, — это на том, что пушка кочует: перевозят ее по ночам, потому что выстрелы слышны что ни день с другого места.

— А сколько бы ты, Хлызов, дал, чтобы обнаружить пушку? — озабоченно, с украинским юмором спрашивает разведчика Штанский.

— Тысячу рублей не пожалел бы, — искренно, не подозревая подвоха, отвечает Хлызов, который, по его словам, никогда в руках не держал более тридцатки.

— Да я бы ничего не пожалел! — вторит ему Яшка Коренной.

— Двенадцать человек уже порешила, проклятая! — сокрушается связист Драчев.

— А связиста-то вчера убило, это же моего дружка из батальона, — грустит Штанский.

Только я хмуро молчу. За целую зиму обитания в блиндаже я еще ближе узнал каждого из своих солдат. Втайне я по-хорошему завидовал Драчеву: он хотя и мой ровесник, но уже женатый, сынишка у него растет, а меня убьет — даже потомства никакого не останется; и я постоянно оберегал этого своего связиста, насколько это возможно на передовой.

Только в очередной раз залез в блиндажик погреться, как одна задругой наверху разорвались две мины.

— Связь порвало, — встревоженно поднял на меня глаза Штанский.

— Сейчас исправим, — скороговоркой проговорил Драчев и тут же метнулся из блиндажика.

— Маскхалат надень! — кричу ему вслед.

Он отмахнулся:

— Да я быстро. — И уже был наверху.

В ту же минуту раздался глухой выстрел «той» пушки и донесся близкий разрыв снаряда. Я встревожился:

— Не по Драчеву ли? Посмотрите-ка, ребята.

Вскоре в блиндажик втащили умирающего Драчева. Пока перевязывали, он скончался. Трудно представить, что делалось в блиндажике. Его обитатели не находили себе места, смерть Драчева потрясла нас.

После очередного безрезультатного дежурства у стереотрубы вернулся под вечер в блиндаж, и тут снова меня вызвал к телефону Гордиенко, без вступления, строго приказал:

— Визьми карту! Квадрат 10–17 бачишь?

— Вижу.

— Шобы у мэнэ завтра утром был з радыстом в сим квадрати, разведал и уничтожил огнем батареи ту пушку! Понял?!

Я всмотрелся в карту, и по телу побежали мурашки: квадрат-то находится за немецким передним краем, чтобы в него пробраться, надо преодолеть минное поле, колючку, траншеи с немцами.