Неожиданная Россия (СИ) - Волынец Алексей Николаевич

Ответ больше всего поразил не Матюшкина, а местных обитателей. Мичман так описал их удивление в письме другу: «Женщины, которые, как и везде, любопытны, спрашивали у меня – что такое голубые глаза? И удивлялись, что у нас в России бывают не человеческие (т. е. не чёрные) глаза. По всей Сибири голубые глаза редки, и шаман также не имел о них понятия…»

«Топоры, как стекло, ломались…»

Путь Матюшкина из Якутска но Колыму занял два месяца, август и сентябрь. Недавний лицеист потрясённо разглядывал и описывал в посланиях к столичным друзьям, как в самый жаркий месяц лета «в темных рытвинах меж холмов лежит вечный снег и лед». Только в октябре 1820 года, когда уже вовсю начиналась морозная якутская зима, он прибыл в городок Среднеколымск, лежащий в 400 верстах к югу от берегов Северного ледовитого океана.

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина от 20 ноября 1820 года со схемой его пути от Якутска до Колымы

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина с зарисовкой города Зашиверска на реке Индигирке

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина с изображением берегов реки Индигирки

Именно Среднеколымск должен был стать базой для экспедиции, и Матюшкин прибыл туда самым первым, на месяц опередив иных участников, чтобы подготовить всё необходимое. Местное начальство, как выяснилось сходу, не смотря на строгие приказы свыше, столичных гостей не ждало, понадеявшись, что посланцы далёкого Петербурга доберутся на Колыму ещё не скоро.

Бывшему лицеисту пришлось экстренно взяться за дело. Как позднее вспоминал начальник экспедиции Фердинанд Врангель: «Колымское начальство о нуждах экспедиции не озаботилось, не было припасено ни одной рыбы, не привезено ни одного бревна для постройки обсерваторий… Такие неисправности могли иметь самые пагубные последствия для наших действий, если бы Матюшкин, во время краткого своего здесь пребывания, похвальной своей деятельностью не успел многого поправить; узнав по прибытии своем о положении дел, он собрал и уложил тотчас половину нужной для экспедиции рыбной провизии, закупив ее у жителей Колымска и окрестностей. По распоряжению его и под его надзором, невзирая на сильные морозы, от которых топоры, как стекло, ломались, была выстроена башня с четырьмя окнами к четырем странам света для астрономических наблюдений…»

Мечтавший о дальних странствиях лицеист оказался хорошим организатором, не страшащимся неожиданных трудностей. Фактически, именно Матюшкин, оказавшись на Колыме, провёл все главные работы по подготовке экспедиции. Предстояло на собачьих упряжках объехать сотни вёрст заледенелых просторов, но снег и лёд на суше отличались от таковых поверх застывшего моря. Выяснилось, что обычные сани с деревянными полозьями хороши для тундры, но не годятся для дальних путешествий по солёному морскому льду. Как позднее в отчёте объяснял начальник экспедиции Врангель: «От выступающей морской воды остается на поверхности льда морской рассол, по которому деревянные полозья весьма тяжело скользят; для предотвращения такого неудобства привязываются под полозья китовые ребра, которые, будучи твёрже дерева, не всасывают в себя соли и не задерживают саней…»

Лучшими мастерами по изготовлению таких специальных полозьев из китовых ребер были чукчи. И хотя жестокие войны с ними ушли в прошлое, этот народ дальневосточного Севера всё ещё оставался малоизвестным и пугающим. Как вспоминали участники экспедиции, на Колыме местное начальство «рассказывало множество примеров коварства чукчей, описывая их людьми самыми опасными и жестокими».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Решили, что к таким опасным людям за китовыми рёбрами, без которых экспедиция становилась невозможной, отправится именно Матюшкин. Бывший лицеист в сопровождении одного казака и якута-переводчика выехал на реку Анюй, восточный приток Колымы. Раз в год там проводилась большая ярмарка, на которую приезжали старейшины чукчей, чтобы выменять русские товары на шкуры полярных животных.

«Произношение чукотского языка чрезвычайно трудно для европейца…»

«Меха, привозимые чукчами, – воспоминал позднее Матюшкин, – состоят из чернобурых лисиц, песцов, куниц, выдр и морских бобров, также привозятся медвежьи шкуры и моржовые клыки. Доставляют они санные полозья из китовых ребер и множество всякого рода готового платья из оленьих шкур. Прежде привозили и каменные топоры… Русские товары состоят из табаку, железных котлов, топоров, ножей, огнив, игол, медной, жестяной, также деревянной посуды и множества разноцветного бисера для женщин. Гораздо охотнее привозили бы сюда купцы водку и вино, но, вследствие запрещения правительства, сии предметы не являются открыто в обороте, а, вероятно, только тайно и в малом количестве. Чукчи страстные любители горячих напитков, особенно хлебного вина, и рады отдать за него лучшие свои товары…»

На ярмарке у реки Анюй, на границе современных Чукотского автономного округа и республики Якутия, бывший лицеист познакомился с несколькими старейшинами заполярных кочевников. «Чукчи еще очень мало известны. Образ жизни, внутреннее управление и понятия чукчей еще не раскрыты, а потому нет достаточных данных для составления точной и верной идеи о характере сего замечательного племени…» – писал позднее Матюшкин.

Вопреки пугающим слухам, аборигены Чукотки оказались общительными, школьный товарищ Пушкина даже побывал у них в гостях. Посещение чукотских яранг в разгар зимних морозов произвело на лицеиста неизгладимое впечатление, поразив разницей обычаев и культур.

Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина от 24 мая 1822 года с изображением одежды чукчей и их оленьих упряжек

Сам Матюшкин так описал свой первый визит в гости к чукчам: «Леут, один из богатейших и почетнейших старшин, пригласил меня к себе, и я радовался случаю узнать внутреннюю семейную жизнь чукчей, но когда я вполз под полог юрты, то проклял своё любопытство. Можно себе представить, какова атмосфера, составленная из густого вонючего дыма китового жира и испарений шести нагих чукчей! Жена и семнадцатилетняя дочь хозяина, сидевшие почти нагими, встретили меня громким смехом, нисколько не стараясь скрывать свои прелести. Они указали мне место, где сесть, и спокойно продолжали вплетать бисер в свои намазанные жиром волосы. После я узнал, что это делалось в честь моего прихода. Окончив, свои занятия, хозяйка принесла в деревянной чашке вареную оленину без соли, и, прибавив к тому порядочную порцию полупротухлого китового жира, ласково пригласила меня закусить. Дрожь пробежала по моему телу при виде такого блюда, но я должен был, чтобы не обидеть хозяина, проглотить несколько кусков. Между тем, с невероятным проворством, хозяин мой руками набивал себе рот мясом и китовым жиром, превознося ломаным русским языком необыкновенный дар своей жены приготовлять китовый жир так, что он получает необходимую приятную степень горечи…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Позднее Матюшкин попробует составить первый словарь чукотских наречий. «Произношение чукотского языка чрезвычайно трудно для европейца, – напишет он, – потому что слова состоят почти исключительно из гортанных и носовых звуков. Многие звуки напоминают гогот гуся, хоркание оленя и лай собаки…»

Не смотря на все культурные и языковые барьеры, Матюшкин сумел договориться с чукчами и купить у них нужное количество китовых ребер, без которых не могла состояться «учёная собачья экспедиция» по северным морям.

«Струганина – лучшее мороженое!»

Вернувшись в Среднеколымск, где по наблюдениям Матюшкина средняя температура зимой опускалась до 39 градусов мороза, а лёд покрывал реку Колыму в среднем 259 дней в году, бывший лицеист в письме к петербургским друзьям не без юмора описал свой заполярный быт: «Вообразите себе юрту, низкую, дымную, в углу чувал, где казак на сковороде поджаривает рыбу, в окнах вместо стёкол льдины, вместо свечи теплится в черепке рыбий жир, вместо постели медвежья шкура, постланная на скамье, и это – мой дворец… Целый угол завален у меня стерлядями, осётрами, нельмами, налимами, чирами, щуками, мужунами, омулями, телятками, линками, сигами, вальками, карасями, каргузами, сельдями и пр., и пр., и пр., там и сям висит на гвоздочках медвежинка и прочая дичина. И оленина теперь есть. А мой повар, здешний казак, стоит всякого французского кулинара. Велю ли ему к обеду мясо изготовить – сырое и несёт на стол. Рыбу ли – очистит чешую, настругает её, вот и готова. Место огня заступает у него мороз, и я признаюсь, что сырая, мёрзлая рыба (особливо стерлядь) гораздо вкуснее, чем вареная или поджаренная… Струганина – лучшее мороженое!»