Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

— Но на самом деле, Святой Петр, бесспорно, что вином зачастую злоупотребляют.

— Так он мне и сообщил, Юрген. А я сказал ему на это, что он бы запретил и производство епископов по причинам, которые он обнаружит в зеркале; и что, помня случившееся на Голгофе, он бы упек в тюрьму всех торговцев пиломатериалами. Так что его увели, не перестававшего подлизываться, — уныло сказал Петр. — Когда я его слушал еще раз, он стращал, что у него есть кто — то, избранный на мое место: но это лишь по старой привычке.

— Однако, мне кажется, там, внизу, я не сталкивался с подобным епископом.

— В Аду твоих отцов? О, нет. У твоих отцов были добрые намерения, но их представления ограничены. Нет, у нас есть совершенно другой вечный дом для таких богохульников — в одном месте, оборудованном еще давным — давно, когда нужда заставила устроить место для усердных церковников.

— И кто же изобрел такое место, Святой Петр?

— В качестве особой любезности нам, двенадцати, — которым приписывается начало и опека таких мерзостей, было разрешено спроектировать и обставить это место. И, конечно же, мы поставили заведовать им нашего бывшего брата Иуду. Он казался подходящей кандидатурой. Равным образом мы установили над этим местом особую крышу, наилучшее подражание Крыше Войны, какое мы только могли выдумать, чтобы ни один из этих ухмыляющихся херувимов не видел, какое длительное возмездие мы, двенадцать, основавших христианство, придумали для этих богохульников.

— Без сомнения, это мудро.

— Будь по — нашему, такая же крыша всегда бы находилась и над Землей. Этот сумасшедший подлиза оставил множество себе подобных, кричащих до посинения у церквей, названных в честь нас, двенадцати, и на кафедрах церквей, названных в честь нас, — а это нас беспокоит. Они, брызжа слюной, излагают доктрину Махаунда, но ни одной доктрины, которые мы проповедовали или слышали. И они должны честно сказать об этом, вместо того чтобы клеветать на нас, бывших апостолами и порядочными людьми. Но получается так, что эти мошенники позволяют себе вольности по отношению к нашим именам, а херувимы следят за их ужимками и подшучивают над нами. Так что не очень — то большое удовольствие быть святым апостолом на Небесах, Юрген, хотя когда — то мы, двенадцать, были вполне счастливы. — И Петр вздохнул.

— Я не понял одного, сударь. Вы только что говорили о Крыше Войны. Что это?

— Это каменная крыша, сделанная из двух скрижалей, врученных на Синае, которые Бог прилаживает над Землей, когда люди идут воевать. Он — милосерден, и здесь многие из нас помнят, что когда — то были людьми. Так что, когда люди идут воевать, Бог отгораживается от того, что они делают, поскольку Богу хочется быть по отношению к ним милосердным.

— Она же, однако, должна препятствовать восхождению всех молитв, творимых в военное время.

— Конечно, это вторичное назначение крыши, — ответил Святой Петр. — Чего ты еще ожидаешь, когда глумятся над словами Учителя? Хотя слухи почему — то просачиваются, ужасно нелепые слухи. Например, я в самом деле слышал, что в военное время к Господу Богу возносятся молитвы, чтобы он поддержал своих любимцев и принял участие в убийстве. Не то, — торопливо сказал добрый Святой, — чтобы я верил, что на такое богохульство способен хотя бы епископ — христианин. Я просто хочу показать тебе, Юрген, какие безумные истории тут распространяются. Все же, я помню, тогда в Каппадокии… — И тут Святой Петр хлопнул себя по бедру. — Но не заставишь же ты меня вечно тут стоять и сплетничать, Юрген, когда души уже выстроились в очередь у главного входа, словно муравьи, облепившие патоку? Давай уходи из Рая, Юрген, в любое место, которое, по твоим представлениям, восстановит для тебя твои собственные иллюзии! А мне позволь вернуться к своим обязанностям.

— Тогда, Святой Петр, я представляю себе Амнеранскую Пустошь, где я выкинул последний материнский подарок.

— Вот Амнеранская Пустошь, — сказал Святой Петр, выталкивая Юргена в маленькую потайную дверь, покрытую барельефами рыб.

И Юрген увидел, что Святой говорил правду.

Глава XLIII

Позы перед тенью

Итак, Юрген вновь стоял посреди Амнеранской Пустоши. И вновь был канун Вальпургиевой ночи, когда случается более чем невероятное. Яркая луна находилась еще низко, и тень Юргена была длинной и узкой. А Юрген искал золотой крест, который носил по сентиментальным мотивам, но не мог его найти, чтобы снова надеть. Но, пока он тщетно искал его, он нашел в великом множестве кусты барбариса и шипы на них. Все время, в течение которого он искал крест, рубаха Несса блестела в лунном свете, и тень Юргена тянулась по земле, длинная и узкая, и передразнивала каждое движение, совершаемое Юргеном. И, как всегда, это была тень худой женщины, голова у которой обмотана полотенцем.

Юрген посмотрел на тень, и она вызвала у него отвращение.

— О, Матушка Середа! — воскликнул Юрген. — Целый год твоя тень ходит за мной по пятам. Много стран мы посетили, и много достопримечательностей мы видели. И под конец все, сделанное нами, есть лишь рассказанная история. И эта история не играет никакой роли. Так что я стою там, где стоял в начале своего зашедшего в тупик путешествия. Твой подарок ничем мне не помог, и мне наплевать, молод я или стар. И я потерял все, что оставалось у меня от матери и материнской любви, и я предал материнскую гордость, и я устал.

Тут на земле послышался тихий шепот, словно там шелестела палая листва. И шепот стал громче (поскольку то был канун Вальпургиевой ночи, когда случается более чем невероятное), и шепот превратился в призрак некоего голоса.

— Ты очень хитро льстил мне, Юрген, ибо ты чудовищно умный малый. — Вот что сухо сказал голос.

— Огромное число людей могли бы сказать это с полным правом, — заявил Юрген, — однако я догадываюсь, кто это говорит. Что касается лести, крестная, то в Глатионе я лишь шутил. По сути, я старался объяснить именно это в тот миг, когда заметил, что твоя тень, по — видимому, интересуется моими праздными замечаниями и записывает их в блокнот. О нет, могу тебя уверить, я торговал совершенно законно и вел дела повсюду честно. Что касается остального, я действительно очень умен. С моей стороны было бы глупо это отрицать.

— Тщеславный глупец! — сказал голос Матушки Середы.

Юрген же ответил:

— Возможно, я тщеславен. Но я несомненно умен. А более несомненный факт состоит в том, что я устал. Посмотри, я по всему свету занимался любовными похождениями в мишуре и блестках взятой взаймы молодости. И я рискнул побывать в краях, не посещаемых другими людьми, играя в чувства с женщинами и приводя в движение государственные механизмы. И я упал в Ад и взошел в Рай, и я втихомолку залез на место Самого Господа Бога, и нигде я не нашел того, чего желал. Даже сейчас не знаю я, в чем состоит мое желание. Но знаю, что мне нельзя снова стать молодым, кем бы я ни показался остальным.