Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Я никогда прежде не думал, что у гоблинов может быть их собственный язык, которым они пользуются, когда нет опасности того, что кто-нибудь из нашего рода может услышать их. Но это открытие не удивило меня. Почти наверняка это был язык людей, на котором разговаривали в том потерянном мире в прежнюю эру, прежде чем цивилизация пала жертвой апокалиптической войны. Немногие из людей, которые пережили тот давний Армагеддон, обратились в дикое состояние и позабыли свой язык, как и многое другое. Но гоблины, которых выжило большее число, помнили его и использовали как свой живой язык.

С учетом их инстинкта к искоренению нашего рода, была некая ирония в том, что они должны были сохранять что-то, что порождено человеком, — кроме себя самих.

— Каково назначение этого сооружения? — упорствовал я.

— ...убежище...

— Убежище от чего?

— ...тем...

— Убежище от темноты?

— ...от черной молнии...

Прежде чем я успел задать следующий — и очевидный — вопрос, гоблин неожиданно забарабанил пятками по каменному полу, передернулся, моргнул, зашипел. Он попытался дотянуться до меня одной рукой. Хотя его суставы больше не были скованы, они все же оставались непослушны ему. Рука упала обратно на пол, пальцы задрожали, точно сквозь них пропустили электрический ток. Действие пентотала соды быстро заканчивалось.

Пока я допрашивал пленника, Райа приготовила еще один шприц. Теперь она воткнула иглу в вену и ввела твари еще дозу. В человеческом теле пентотал сравнительно быстро входил в обмен веществ, и для поддержания нужного состояния требовалось медленное постоянное впрыскивание. Судя по всему, несмотря на некоторую разницу в реакции человека и гоблина, продолжительность действия наркотика была примерно одинакова в обоих случаях. Вторая доза подействовала на существо почти сразу. Глаза его снова затуманились, тело застыло.

— Ты сказал, что это убежище? — задал я вопрос.

— Да.

— Убежище от черной молнии?

— Да.

— Что такое эта черная молния?

Он испустил жутковатое завывание и содрогнулся.

Что-то в этом режущем ухо звуке производило впечатление удовольствия, как будто одна мысль о черной молнии вызывала дрожь наслаждения в теле нашего пленника.

Я тоже содрогнулся, только от страха.

— Что такое черная молния? — повторил я.

Глядя сквозь меня на видение невообразимого разрушения, гоблин заговорил. Голос его сочился злобой и прерывался от благоговения:

— Белое-белое небо — это небо, обесцвеченное десятью тысячами мощных взрывов, одной ослепительной вспышкой от одного края горизонта до другого. Черная молния — это черная энергия смерти, ядерной смерти, обрушившейся с небес, чтобы уничтожить человечество.

Я поглядел на Райю.

Она поглядела на меня.

То, что мы подозревали, — и то, о чем не осмеливались говорить вслух, — оказалось правдой. Угольная компания «Молния» подготавливала редут, где гоблины смогут найти убежище и надежду пережить еще одну войну, уничтожающую мир, вроде той, что они развязали в ту забытую эру.

Нашего пленника я спросил:

— Когда начнется война?

— Может быть... через десять лет...

— Через десять лет с этого года?

— ...может быть...

— Может быть? Ты хочешь сказать, в семьдесят третьем?

— ...или через двадцать лет...

— Двадцать?

— ...или тридцать...

— Когда, черт тебя возьми? Когда?

Под человеческими глазами ярко вспыхнули светящиеся глаза гоблина, и в их проблеске была безумная ненависть и еще более безумный голод.

— Нет точной даты, — сказал он. — Время... нужно время... время, чтобы построить арсеналы... время, чтобы ракеты стали более изощренными... более точными... Разрушительная сила должна быть такой огромной, чтобы, когда вырвется, не осталось никакого человеческого отродья в живых. Ни одно семя не должно избегнуть сожжения в этот раз. Их нужно счистить... смыть с земли и очистить ее от них и от всего, что они построили... очистить от них и от их дерьма...

Он засмеялся горловым смехом, жидким кудахтаньем неподдельного черного удовольствия, и его радость от предвкушения Армагеддона была так велика, что на миг она пересилила обездвижившую его хватку лекарства. Он изогнулся почти сладострастно, дернулся, выгнул спину так, что пола касались только пятки и затылок, и быстро заговорил на своем древнем языке.

Меня охватила дрожь — такая неудержимая, что казалось, дрожит каждая клетка моего тела. Зубы у меня скрипнули.

Гоблин все сильнее втягивался в свое религиозное видение Судного дня, но эффект лекарства не позволял ему целиком поддаться страстям, бушевавшим в нем. Внезапно, точно плотина эмоций внутри него рухнула, гоблин испустил дрожащий вздох — «А-хх-х-х-х-х-х-х-х» и опорожнил мочевой пузырь. Зловонный поток мочи словно вымыл из организма не только пыл разрушения, но и ослабил действие пентотала.

У Райи уже был наготове третий шприц успокоительного. На полу рядом с ней лежали две использованные ампулы, две одноразовые иголки и пластиковая упаковка.

Я удерживал тварь на полу.

Она вонзила иглу в вену, уже дважды проколотую, и начала нажимать на поршень шприца.

— Не все сразу! — бросил я, стараясь удержать тошноту от едкой вони мочи.

— Почему?

— Мы же не хотим превысить дозу и убить его. У меня еще есть что спросить у него.

— Я буду вводить понемногу, — сказала она.

Она ввела нашему пленнику примерно четверть дозы — достаточно для того, чтобы он снова застыл. Она оставила иглу в вене, готовая вбрызнуть в гоблина еще наркотик, как только он начнет проявлять признаки выхода из гипнотического транса.

Я обратился к пленнику:

— Очень давно, в эпоху, о которой люди забыли, в эпоху, когда был создан ваш род, была другая война...

— Война, — тихо сказал он, почтительно, словно о самом святом событии. — Война... Война...

— В ту войну, — продолжал я, — ваш род строил глубокие убежища вроде этого?

— Нет. Мы умирали... умирали вместе с людьми, потому что были творением человека и потому заслуживали смерти.

— Тогда зачем строить убежища сейчас?

— Потому что... нам не удалось... не удалось... нам не удалось... — Он моргнул и попытался подняться. — Не удалось...

Я кивнул Райе.

Она впрыснула чудовищу еще немного наркотика.

— Почему вам не удалось и что? — спросил я.

— ...не удалось стереть с лица земли расу людей... а потом... после войны... нас осталось слишком мало, чтобы уничтожить всех людей, оставшихся в живых. Но на этот раз... о, на этот раз, когда война закончится, когда пламя погаснет, когда с небес упадет весь остывший пепел, когда кислотный дождь и едкий снег перестанет идти, когда радиация станет слабой...