Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Хотя я Атенеец, мне не чуждо предвидение Корвидов и тщеславие Павонидов. И я не отвергаю жестокое искусство Рапторов и Пирридов, хотя их вульгарные методы порой раздражают меня. Свободный адепт Тысячи Сынов способен на многое и является более опасным противником, чем представляет себе кто-либо из здешних обитателей.

Но вводить врага в заблуждение относительно своей истинной силы весьма полезно.

Я слышу мысли своих плененных собратьев: сдерживаемый гнев Ашубхи и лихорадочную ярость его брата-близнеца. Угрюмая мрачность Джитии в небольших дозах даже забавна, как и вздорные диатрибы, сочиняемые Аргентом Кироном. Эти обличительные речи никто не услышит, но его желание оформить свое негодование в слова не знает границ.

Все они разгневаны постигшей нас несправедливостью, но никто не понимает, что иначе и быть не могло. Тагоре до сих пор негодует по поводу оскорбительно малых сил, посланных против нас, но его гнев распыляется: в первую очередь он злится на наших захватчиков, на тех, кто убил его друзей, и на свой легион, его покинувший.

Но больше всего он злится на меня, за то, что я их не предупредил.

Как я могу объяснить ему причину, когда сам ее не понимаю?

Удержаться от действий меня заставили не слова пси-охотника. Его речь имела столь же мало смысла, как случайный шум, производимый обрывками варпа. Нет, меня, скорее всего, остановило видение. Меня заставила задуматься ледяная, освещенная голубоватым сиянием гробница.

В этом видении я иду по обледеневшему подземелью и вижу, что тропа усыпана блестящими осколками костей. Мириады фрагментов непрерывным потоком изливаются из разбитого склепа и покрывают каменные плиты сплошным ковром. Я вижу каждый из них и на каждой стекловидной поверхности вижу одно и то же отражение.

В осколках костей отражается красный глаз.

Я знаю его, прекрасно знаю, и этот глаз говорит об ужасном преступнике, хотя я пока не могу понять, о ком именно он говорит.

Это мрачное место, в котором я оказался, и мрачный свет замерзших во времени факелов, горящих неподвижным безжизненным пламенем. Меня окружают мертвые, я чувствую на себе их взгляды. Тяжесть их обвинений подобна проклятию, если можно воспользоваться бранным словом древних.

Это место, хотя и принадлежит смерти, отличается пугающей красотой. Величественные статуи жнецов в плащах с опущенными на лица капюшонами и злых ангелов с застывшими, но выразительными лицами украшают просторные бульвары кладбища.

На границе поля зрения что-то мелькает, нечто слишком ярко окрашенное для этого унылого места. Существо шныряет между высокими статуями, это падальщик, которого здесь просто не может быть. Я замечаю его вытянутую морду и ржаво-коричневый мех с темными пятнами на кончиках ушей и лап.

Канис люпус. Представители этого вида исчезли тысячи лет назад, и вот один из них оказался здесь.

Я не биолог, но почему-то уверен, что это существо здесь не погибнет. Волчья тень мелькает у меня на пути и приближается с каждым мгновением, хотя я размахиваю руками и громко кричу на него. Убедившись, что волк не намерен отказываться от преследования, я игнорирую его присутствие и сосредоточиваюсь на своей цели.

Моя цель — это чудовищная статуя, которой не было здесь еще секунду назад, но теперь она возвышается над окрестностями, как огромная ракета, поднявшаяся из пусковой шахты. Это фигура крылатого безликого ангела, высеченная из странного матово-черного камня. С широких плеч слетает костяная пыль, и ее накапливается так много, что можно засыпать какой-нибудь из терранских городов-ульев далекого прошлого. Как каждый, кто посвящен в учение Магнуса, я понимаю символизм могущественных сил природы и прекрасно знаю, что они предвещают времена великих потрясений.

Я чувствую чье-то присутствие в статуе, из-под гладкой безликой поверхности выглядывает нечто злобное.

Раз я чувствую его присутствие, оно точно так же чувствует мое приближение.

В небе над только что появившейся статуей возникает блеск тусклого металла и золотых башен. Над городом-мавзолеем неподвижно повисает космический корабль. Его небесно-голубой корпус сильно обгорел, и только перламутровые штрихи опознавательного символа его хозяина напоминают о том, что судно когда-то принадлежало Тринадцатому легиону. Название корабля выгравировано на борту стометровыми буквами, округлые литеры вытравлены на адамантиевой броне в доках Калта.

«Арго».

Мне знакомо это судно. Это корабль-призрак, сожранный изнутри кошмарными существами, рожденными непреодолимым ужасом. У них покрытая красной чешуей кожа, маслянисто-черные языки и глаза, в которых отражается любая дурная мысль. Все, кто был на этом корабле, погибли, и их смерть наваливается огромной тяжестью на сознание осмелившегося приблизиться.

Он убежден, что это его вина. Я это знаю, хотя его уверенность так же непоколебима, как и смехотворна. Что он мог сделать такого, чтобы навлечь на огромный корабль столь ужасную гибель?

Но глупо думать об этом в таком месте, где истина и ложь в одно мгновение могут перенестись на огромные расстояния. Я прибегаю к околичностям, аллегориям и аллюзиям, но заявляю с полной уверенностью — ирония меня еще не покинула.

Только тогда я замечаю, что не один, что вокруг меня есть другие существа.

Я обращаю на них внимание и вижу, что все они мертвы. Это, должно быть, призраки. Они замедляют шаги и пытаются рассказать о том, как они умерли, но их речи безумны, и я не могу их попять. По своей собственной воле они стали отверженными мертвецами. Каждый пришел к смерти по одному ему известным причинам, будь это слава, гордость, тщеславие или жажда знаний.

Исключительно благородные мотивы.

Я вслушиваюсь в их обреченные мантры и отсылаю их к сияющему маяку, свет которого достигает самых дальних уголков Галактики.

Тот, о ком говорило Око, тоже здесь.

Глава 10

ПРЕТОРИАНЦЫ

РАСКОПКИ ПСИХИКИ

КРОВЬ СЕБЯ ЗАЩИТИТ

Глубоко под вершиной, известной под названием Ракапоши[200], находится темница Легио Кустодес, где от всего остального мира надежно изолированы личности, подозреваемые во враждебных намерениях по отношению к Императору. Стены тюрьмы, вырубленные в известняковом массиве, облицованы адамантиевыми пластинами, которые невозможно пробить практически никакими снарядами, и уж тем более их не пронзят вопли невинных.

На древнем, давно исчезнувшем наречии она называлась Кхангба Марву[201] — весьма точное название, к тому же дающее некоторое представление о возрасте сооружения. Подлинное название использовали лишь самые старшие кустодии, но для обитателей камер, куда не проникал солнечный свет, она носила более привычное имя.

Они называли ее просто Склепом.

Кхангба Марву всегда была частью горы, по крайней мере, так считали те, кто вообще о ней слышал. Этот комплекс всегда был местом заключения, секретным объектом, куда направлялись самые жестокие, самые опасные и самые отъявленные злодеи, каких только знал мир. Никто точно не знал, кто первым вырубил камеры и коридоры в теле горы, поскольку происхождение темницы уходило корнями далеко за пределы воспоминаний и срока давности любых документов.

Рассказы о гнусных преступниках, запертых здесь, кочевали из тысячелетия в тысячелетие, и теперь их имена уже ничего не значили и преступления были давно забыты. Но и на памяти живущих людей было немало злодеев, запятнавших своим присутствием стерильные коридоры и умерших в безумии меж бесстрастных стен.

Сюда привезли сподвижников тирана Панпасифика и этнарха Кавказских Пустынь, так называемого «Первого Императора», и существо, известное как Жнец-чудовище, которое в легендах называлось ангелом, посланным искоренить человечество с лица земли. Юлеам Рыжий, деспотический князь-кровопийца из Альбиона, был привезен сюда для казни после поражения в битве Голубого Рассвета. Разъяренные последователи Юлеама завоевали четверть земного шара, но в конце концов были остановлены армией могущественных воинов из Нордафрика, которыми командовал полководец по имени Кибука. Говорят, что он мог призывать молнии из туч и наделял своих солдат сверхчеловеческой силой. Со временем и сам Кибука был закован в цепи в Кхангба Марву, но о том, кто сверг его власть, история умалчивает.

Ходили упорные слухи о личном участии Императора в проектировании камеры для Нартана Дьюма, но она так и осталась неиспользованной, поскольку тиран был уничтожен во время финального сражения против его бесчеловечного режима. Кое-кто поговаривал о том, что Нартан Дьюм был убит на развалинах его империи по настоятельному требованию Константина Вальдора, считавшего, что оставлять жизнь полубезумцу и полугению слишком опасно.