Кузнецкий мост - Савва Дангулов

Хэлл? Как отметил для себя Бардин, у него лицо игуменьи: недоброе, иссушенное заботами, чуждое мирским волнениям. Его антисоветизм, видно, принял форму веры. Хэлл так долго его исповедовал, что уже не в силах отказаться от него, хотя сегодня возносит свои молитвы не так громко. Любая форма участия в русских делах для него крамола. Есть мнение, что он не участвует в переговорах по главным вопросам отчасти и по своей воле. В документе, который подытожит переговоры, он просил это отметить, назвав обсуждаемые вопросы военными. Хэлл избрал эту формулу, чтобы отмежеваться от того, что происходит в эти дни в Белом доме, и объяснить свое неучастие. Такой человек, как Хэлл, не имеет права на существование без того, чтобы у него не было антагониста. В неприязни к Гопкинсу Хэлл черпает силы, чтобы утвердиться в своей позиции.

Нет, решительно, такой человек, чтобы жить, должен иметь антагониста.

Интересно наблюдать за Рузвельтом, когда он сидит, устроившись в углу кресла, чуть-чуть подобрав ноги, укрытые пледом. Он так высох, что его уже не хватает, чтобы заполнить все кресло. Но, как всегда, очень живые глаза, они все видят. Они точно озаряются, останавливаясь на людях, сидящих подле: Гопкинс, Хэлл… Кажется, президент сейчас решает эту задачу человеческую: как соотнести этих людей, а иногда и развести, сделать так, чтобы они разминулись? Вот сейчас у него именно эта цель, чтобы его советники не сшиблись лбами. Что же касается главного — отношения к России, — то президент тут верен себе: Америка признала Советскую Россию по почину Рузвельта, остальное должно быть производным этого факта.

Русским предстояло встретиться с президентом в четвертый раз, последний.

Удалось ли Рузвельту в эти дни связаться с «бывшим военным морским деятелем», обменяться впечатлениями о встречах с русскими? Да, трансатлантический кабель исправен. Если эти контакты имели место, какой результат они дали?

59

Бардин зашел в посольство и встретил Гродко. Александр Александрович ездил на западное побережье и прибыл в Вашингтон только что. Бардину была приятна встреча с Гродко, беседа в наркоминдельской читальне в начале войны запомнилась.

— А я уже хотел обидеться, — сказал Гродко, рассматривая Бардина с печальной внимательностью. — Думаю, забыл, быстро забыл.

— Нет, помню, не могу не помнить, но ведь вас не было. Так? Вчера смотрел на Гопкинса и вспоминал вас. Тогда в этой наркоминдельской читалке были сказаны верные слова.

— Ну, спасибо. Как будет полегче, заходите.

— Да я бы, признаться, не хотел откладывать.

— Тогда сегодня вечером, у нас московское расписание, работаем допоздна.

— Охотно. Благодарю вас.

Вечером Бардин пришел в посольство.

— Пять минут, Егор Иванович, последний абзац. Сейчас сдам на машинку.

— Отчет о поездке? У вас небось старое доброе правило: по горячим следам, не откладывать.

— Да, я люблю сразу. — Он сложил исписанные странички, тщательно пронумеровал. — Чаю хотите крепкого?

— Не откажусь. Как поездка?

— Второй фронт, все страсти вокруг него!

— Америка нас понимает лучше? — спросил Бардин.

— Очевидно, — он сказал «очевидно», хотя было желание сказать более определенно. Он осторожен. — Дело не в том, что американцы прогрессивнее, хотя английская твердолобость, как вы понимаете, явление уникальное. — Он засмеялся, махнул рукой. — Признайтесь, вы сейчас могли подумать так. В Вашингтоне любят говорить об английской твердолобости, в Лондоне, пожалуй, об американской бесцеремонности, ну, об этой способности янки в любой обстановке чувствовать себя, как дома. — Как показалось Бардину, Гродко был чуть-чуть смущен. — Признайтесь, подумали так?

— Нет, хотя, если бы подумал, не отказался, в этом наблюдении есть доля истины, — улыбнулся Бардин.

— Так я говорю, — продолжил Александр Александрович, — американцы спешат покончить с Гитлером, чтобы расправиться с Японией.

— Им надо спешить? — спросил Егор Иванович.

— Да, конечно. Ресурсы Азии, людские и всякие иные, это нечто глобальное. Удар как можно раньше… Я слышу, поливают сад, — взглянул Александр Александрович в окно. — Я открою, не боитесь сырости?

— Нет, наоборот, — отозвался Бардин. Гродко быстро подошел к окну и раскрыл. Было слышно, как внизу бушует вода, шипит в траве и точно трескается, ударяясь о камень. — Гитлер — враг номер один и для Америки? — был вопрос Бардина.

— Да, стратегически удары у американцев распределены именно так: первый удар по Германии, второй — по Японии.

— Не только силами Америки? — Логика беседы подсказала Бардину именно этот вопрос.

— По всему, дело идет к этому.

— Американцы так спешат, что готовы допустить долю риска? — спросил Бардин. Он знал, что американские военные готовы к европейскому десанту и при нынешнем уровне подготовки, в то время как англичане считают операцию осуществимой лишь после реализации плана подготовки, громоздкого, рассчитанного на годы.

— Да, риска, но… риска американского.

— Надо ли это понять так, что американцы что-то недоучитывают?

— Нет, дело, очевидно, в ином.

— В чем именно?

— Американцы считают, что при том преимуществе в силах, которое имеется уже сегодня, не обязательно, чтобы все пуговицы на мундире были застегнуты. Можно, в конце концов, и распахнуть мундир, будет не так жарко.

— Но как далеко американцы готовы пойти, отстаивая свою позицию?

— Вот это, наверно, главный вопрос, — произнес Гродко, казалось, он уже знал следующий вопрос Бардина и понимал, как нелегко будет ответить.

— Могут американцы воспротивиться возражению англичан, серьезно воспротивиться? — спросил Егор Иванович. Вот он, вопрос, которого ждал собеседник Бардина.

Александр Александрович подошел к окну, пошире его раскрыл. Садовник покинул сад, и запах мокрой травы, смешанный с запахом влажной земли, медленно остывающей после полуденного зноя, проник в комнату.

— В таком деле, как второй фронт, американцы зависимы от англичан, — произнес наконец Гродко.

— В чем именно зависимы?

— Десант будет высажен с Британских островов.

— Да, но и англичане зависят от американцев.

— Да, разумеется, — произнес Гродко.

— Разная степень зависимости? — уточнил Бардин, ему показалось, что Гродко хотел сказать именно это.

— Можно ответить и так. Можно, хотя ответ этот мог быть и полнее.

— В каком смысле полнее?

Гродко сейчас вернулся в свое кресло. Свет за окном погас, и листва, только что прозрачно-золотая, стала черной, а вместе с нею черным стало и ночное небо, обсыпанное звездной пылью.