Мурманский сундук - Юрий Любопытнов

Пока Евдокия рассказывала, Вера что-то делала в соседней комнате.

— Ну что, Верунчик, будем собираться? — позвал её Ермил.

— Будем, — ответила она. — Я сейчас Катю уложу спать и приду.

Бабка снова заплакала, громко и слезливо.

Вера подбежала к ней и, обхватив шею руками, стала целовать морщинистое заплаканное лицо.

— Бабушка, не плачь. Я буду к тебе приезжать. Правда, папка? — обратилась она к Ермилу.

У Ермила ком подступил к горлу. Он отвернулся, чтобы не видели навернувшиеся на глаза слезы. Это было, наверное, оттого, что Вера не знала, что едет в детский дом, и что она там останется. Для нее это было приятное путешествие с «папкой» в далёкий для неё город с загадочным названием Москва, о котором она слышала на каждом шагу, и это путешествие сулило ей много радости. Поэтому она легко собиралась и легко расставалась с бабушкой, думая, что ненадолго и что в любое время, когда она захочет, то увидит бабушку. Ермил расчувствовался из-за того, что Вера верит ему, а приходится её обманывать.

Появился запыхавшийся Саша. Лицо было красным. Он переступил порог и снял шапку. Волосы были мокрыми.

— Думал, что опоздал, — выдохнул он, вытирая рукой лоб. — Часы подвели… Собираетесь?

— Да вот помалу, — ответил Ермил. — А что Вася не пришёл? Он хотел зайти?

— Он на вокзал придёт, — ответил Саша.

— Да, — вдруг вспомнил Ермил про свёрток. — Вера, смотри, какое платье тебе купила Полина Андреевна. Это от всех штамповщиков. Тебе.

Он развернул свёрток и примерил платье.

— Тебе идёт. Нравится?

— Нравится, — ответила Вера. А это кому, — спросила она, беря связку голубых бус, лежавших на дне коробки.

— И это тоже тебе. И Саша, и Вася, и все штамповщики дарят их тебе, чтобы ты не забывала их.

Он взял ожерелье и надел на неё. Бусы переливались, мерцали завороженным блеском, словно множество маленьких свечек горели у них внутри.

Вера обмотала их ещё раз вокруг шеи и посмотрелась в зеркало.

— Нравятся? — спросил Лыткарин.

— Да, — ответила Вера.

Собралась она быстро. Её вещи были уложены в маленький чемоданчик, стоявший возле комода.

— Присядем перед дорогой, — сказала Евдокия и присела на стул.

Её примеру последовали и мужчины. Вера прислонилась к бабке.

— Ну, пора! — через минуту провозгласил Ермил. — Пошли, а то на электричку опоздаем.

— Пора, — прошептали губы Евдокии.

Саша взял чемодан, припасённый бабкой, Ермил — Веру, одетую в пальто, за руку, и они вышли на улицу. Вслед вышла Евдокия.

— Ну, прощай, внучка, — сказала она Вере. Нагнулась, поцеловала в щёку и лоб. — Не забывай меня! — Она перекрестила её. Рука дрожала. — Ермил, ты уж довези её. Потом мне расскажешь. О Господи, господи…

Вера уткнулась в бабкину юбку. Её взял за руку Ермил, и они пошли. Евдокия простоволосая стояла у крыльца, её рука была поднята немного да так и застыла, сложенная в троеперстие. Пока видна была бабушка, Вера шла и оглядывалась. Потом в последний раз махнула рукой и скрылась за поворотом.

Шли полем. Дорогу передувало. Это была не дорога, а скорее, узкая тропинка, натоптанная жителями поселка для своих нужд, напрямую на станцию. Навстречу попались только молодая женщина с ребёнком на санках, закутанным по глаза в тёплую шаль, видимо, едущая из больницы, и худощавый мужичок в серых валенках с галошами, с рюкзаком за плечами и кривой палкой. Было морозно. Но это был не злой декабрьский или январский мороз, от которого перехватывало дыхание и мёрзли нос и щёки, уши, а мороз предвесенний, сильный в утренние часы, и совсем расслабленный в часы полуденные, когда начинает ярко светить солнце, а то и припекать, выдалбливая возле стволов чёрных деревьев небольшие лунки. Это значит, что весна не за горами, скоро начнут тенькать синички, сидя на ветках или на наличниках окон.

Они вошли в вокзал, взяли билеты и поднялись на платформу. Их догнал Казанкин, в пальто с поднятым воротником, в кепке и белом кашне. Чинно поздоровался со всеми, в том числе и с Верой за руку.

— Значит, отбываете? — не то сказал, не то спросил он.

Ермил не ответил ему, лишь шумно вздохнул.

Стайки шустрых воробьев прыгали, а голуби важно ходили по оснеженной платформе, утоптанной сотнями людей, подбирая корм.

— Обратно сегодня? — тихо спросил Лыткарин у Ермила, когда они остановились у скамьи.

— Наверное, приеду. Конечно, приеду. Час до Москвы, там ещё час… Приеду. Но поздно.

Вера ходила по платформе, смотрела на голубей, которые семеня розовыми лапками, разгуливали по утоптанному снегу, поворачивали головы, взирали на людей бусинками глаз и совсем не боялись. Лишь иногда вспархивали и отлетали прочь, чтобы не попасть под ноги. Найдя семечку подсолнуха, ловко раздалбливали оболочку, доставали зернышко и проглатывали. Рядом с ними чудно подпрыгивая на платформе на не гнущихся ногах сновали вездесущие воробьи, опасливо улетая при каждом близком появлении прохожего.

— Папка, а их лапкам не больно? Они не замёрзли? — спросила Вера, подойдя к Ермилу.

— Конечно, замёрзли. У них нет тёплых сапожек. Но они привыкли. Скоро весна, им опять будет тепло.

Подошла электричка. Саша отдал чемодан Ермилу и тот вошёл в тамбур, ведя за руку Веру. Они обернулись, и Вера помахала рукой ребятам.

— Счастливого пути! — прокричал Саша, когда двери электрички закрывались.

— До свидания, Муана Лоа, — крикнул Вася.

Машинист дал гудок, потому что много прохожих переходило линию возле платформы, и поезд тронулся. Саша видел, как по вагону прошла высокая фигура Ермила. Вагоны замелькали, и скоро хвостовой вагон, мелькнув красными полосами, пропал за поворотом, но ещё долго слышался отдаленный шум электрички.

Саша, засунув руки в карманы, вместе с Казанкиным побрёл по платформе. Сойдя со ступенек, они распрощались, и Лыткарин направился вдоль линии домой.

Он брёл по насыпи. Ветер шевелил верхушки пожухлой травы, не заметённой снегом, а ему было грустно и казалось, что поезд унёс частицу его самого.

22.

Ермил с Верой приехали в Москву в двенадцатом часу. Ещё на перроне Вера взяла его руку и не отпускала. Она молчала, не привыкшая к столичной вокзальной сутолоке, только широко открыв глаза, глядела по сторонам, оглядываясь на носильщиков с тележками в руках и бляхами на груди, везущими тяжёлые чемоданы. Всё для неё было новым.

— Ты ни разу не была в Москве? — спросил её Ермил.

— Бабушка говорит, что мы ездили, но это было давно, я не помню, — ответила Вера и крепче сжала руку Ермила.

— Сейчас мы поедем на метро на другой вокзал, — сказал он девочке. — Ты увидишь, какое метро красивое. Оно под землей, но там чисто, светло и хорошо.

В метро он помог ей стать на эскалатор, и она прижалась к нему, не высвобождая свою руку из его руки, и смотрела, как одни люди поднимались, а другие опускались по лестнице вниз. Её маленькая тёплая ладошка, как птенчик, крутилась в руке Прошина.

На Курском вокзале он купил полкило конфет и пряников.

— Папка, — сказал ему Вера. — Зачем ты так много купил конфет? Теперь мы будем жить с тобою, и деньги надо беречь.

— Ладно, ладно, — потрепал девочку по плечу Ермил. — У нас хватит денег. А не хватит, я ещё заработаю.

Он задумался и надолго замолчал.

Он посмотрел в бумажку, что ему дали в районо, прочитал адрес и после этого купил два билета, детский и взрослый, посмотрел расписание, и они стали ждать поезда.

Электрички ходили в эти часы редко. Ермил хотел зайти в вокзал, боясь, что девочка замёрзнет на открытой платформе, но Вера отказалась.

Он смотрел на Веру, на душе было тоскливо и пасмурно, как и вокруг. Посыпанный солью перрон был в снежной каше. Ходить было неудобно и противно. А Вере всё было не по чём. Она прижималась к его ногам и, улыбаясь, смотрела кругом. Множество людей, объявления по радио, шум отъезжающих и приезжающих электричек — всё было ей ново и интересно.

До отхода их поезда оставалось не больше двадцати минут, а он ещё не прибывал на свой путь. Ермил взял Веру за руку и пошёл к табачному киоску. Захотелось очень курить, так, что терпеть было не вмочь. Он купил пачку сигарет «Новость», они только недавно были пущены в производство и пользовались всенародной популярностью. Надорвал пачку, вытащил сигарету с белым бумажным фильтром и закурил, стоя невдалеке от урны. Выкурив сигарету, он почувствовал, что ему стало спокойнее, и он стал смотреть по сторонам не с таким безразличием, как прежде.

Увидев продавщицу мороженого, спросил Веру:

— Мороженое хочешь?

Она пожала плечами, сощурила глаза.

— Знаю, что хочешь, только стесняешься сказать… Сейчас купим по мороженому.

Он купил два пломбира в стаканчиках для себя и для Веры.

Вскоре подошла электричка. Они вошли во второй вагон и сели у окна. Вагон показался Ермилу холодным, и он перешёл в другой. Тот был теплее, окна были чистыми, морозного инея на стеклах не было. Пассажиров было мало. Кто-то читал газету, книжку, девушка с парнем ели пирожки с мясом.