Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Успокойся, Сармат! Успокойся!
Постепенно сознание возвращается к Сарматову. Оглядевшись вокруг, он, кивнув на срезанные пулями ветки, спросил у Метлоу:
– Что произошло?..
– «Духи» на двух бронетранспортерах мимо прокатили! Пришлось пострелять немного.
Лицо Сарматова исказила судорога.
– Почему не вышел к ним?! – зло спросил он. – Может, уже хватит, полковник, доказывать свое благородство?!
– Не ори! – невозмутимо парирует Метлоу. – Я у тебя не на допросе и ни в чем отчитываться тебе не обязан!.. Вставай и пошли, пока темно!
– Куда?.. Если бы мы были кому-нибудь нужны, нас бы давно из космоса засекли!..
– Любая дорога куда-нибудь приводит, – подавив приступ злости, ответил Метлоу. – А нужны, не нужны… Главное, чтоб человек самому себе, своим детям был нужен…
И вновь они вдвоем ковыляют по освещенной бледным лунным светом, размолотой траками танков дороге.
Восточный Афганистан
30 июня 1988 года
Ручеек тонкой прохладной струйкой падает с высоты и исчезает в выгоревшей траве, которой порос склон. Набрав в пригоршню воды, Метлоу плеснул ее на лицо улыбающегося во сне Сарматова. Тот ошалело вскочил и схватился за пулемет.
– Где мы? – озираясь, спросил он.
– Все там же – за хребтом Гиндукуш! – невесело усмехнулся Метлоу, протягивая ему выстроганный из корявого деревца костыль. – Вот тебе еще одна нога!..
– Думаешь, поможет?..
– Если нам кто и может помочь, то только Всевышний… – ответил американец. – Пора в путь.
– Подожди, полковник! – всматриваясь в белесое небо, сказал Сарматов. – Слышишь, жаворонок заливается! То-то мне Дон-батюшка снился! – улыбнулся Сарматов. – Ишь, как будто над родной степью наяривает, стервец!
– Донская степь… Я только слышал и читал про нее… Какая она? – спросил Метлоу.
– Много неба, ковыль русалочьими косами стелется, орлы и коршуны высоко-высоко кружат… А на перекатах по весне алые маки и тюльпаны расцветают всех цветов радуги… еще татарник растет…
– Что это – татарник? – удивленно поднял брови полковник.
– По поверьям там, где казак татарину голову срубил, вырастает колючий красный цветок.
– Интересно, а здесь что будет расти? Душманник?.. – Метлоу грустно ухмыльнулся. – А оренбургская степь какая?
– Такая же, лишь простора еще больше да климат покруче. Там выжить было труднее…
– Почему?
– Народы, которые осмеливались выйти на житье в степь, погибали. В степи не укроешься – или бой принимай, или…
– Но казаки-то выжили!
– Выжили! – усмехнулся Сарматов. – Даже до сегодняшнего дня дожили. Видел я каких-то ряженых в Москве, с саблями и крестами… Не разобрал – то ли артисты, то ли и впрямь осколки казачества…
– Странно как! – задумчиво протянул Метлоу. – Мы с тобой, как ты говоришь, осколки одного народа, а в то же время офицеры двух враждебных государств… И виной тому те, кому мы хотим помочь выпутаться из безнадежной ситуации… Еще в Оксфорде я понял, что защищать интересы Америки – мой долг. Хотя бы потому, что она приняла изгнанных из России моих предков, дала им возможность быть равными среди равных. Было и чувство мести… Что уж тут говорить. Ведь и ты, Сармат, наверняка меня осуждаешь за то, что я русский, а в ЦРУ работаю против вас?
– Я никому не судья!.. Я слишком много в этой жизни перевидал, слишком много сам убивал и видел, как убивают другие, чтоб еще кого-то осуждать. Но не надейся на то, что все окажутся такими же терпимыми и понятливыми, – ковыляя к ручью, бросил Сарматов.
– А что мне могут предъявить? Я ведь вроде как не присягал на верность России…
– Был бы человек, а статья найдется! – усмехнулся у ручья Сарматов. – Что значит «не присягал»? Был бы ты наш, русский, не говорил бы – не присягал, мол! Я лично присягал Дону-реке, Москве-городу, тайге красноярской, кладбищу станичному, которое подонки по скудоумию запахали…
– Но ведь ты этим же подонкам служишь!.. Ну хоть стал бы инженером, врачом, юристом, что ли…
– Не мог! Тут уж как бы само собой: коль казачьего рода – впрягайся в военную сбрую и паши, как предки от десятого колена пахали…
– На большевиков пахать?.. Но ты ж их и сам не больно-то любишь…
– Знаешь, что моего деда-есаула с ними примирило? – вскинулся Сарматов. – В сорок третьем, после Сталинграда, под нашей станицей окружили итальянцев, румын, мадьяр. Представь себе, из сплошной пурги вынеслась наша конница, и закипела на станичных улицах сабельная круговерть… В наш двор заскочили несколько всадников, и дед увидел на них погоны – наши, русские, а на одном аж золотые! Офицер, стало быть! И заплакал, старый, на колени перед ними упал! Возвращение погон тогда многих казаков с большевиками примирило…
– И опять я не понимаю вас, русских!.. Ну погоны, и что?.. Это же атрибут! За ним может скрываться любая идеология, любая низость!
– Вас! – хмыкнул Сарматов. – Я и толкую, дорогой сэр, зря ты в наши дела суешься… Ты – ломоть для нас отрезанный!..
– Это мои проблемы! – пробурчал Метлоу, закидывая за плечи рюкзак.
– Не обижайся! – все еще продолжая сидеть, сказал Сарматов. – У меня к тебе будет просьба. Если, как вчера, напоремся на «духов» и я уйду в отключку, то ты…
– То что я?.. – насторожился полковник.
– Ты меня застрелишь.
– Не буду я в тебя стрелять, Сармат!
– Что, никогда не делал этого?.. – ухмыльнулся Сарматов.
– Уж больно случай необычный…
– Посуди сам, полковник, нового для себя ЦРУ из меня ничего не вытащит, а заживо гнить в пакистанских зинданах, сам знаешь, перспективка не самая обнадеживающая!
– Будем уповать на промысл Божий! – безапелляционно заявил американец.
– До таких, как я, ему дела нет, полковник!..
Скоро их фигуры потерялись среди причудливо выветренных скал, похожих на каменных истуканов, над которыми рассыпались радостные трели жаворонка.
Восточный Афганистан
1 июля 1988 года
Над разбитой дорогой висел серебристый диск полной луны. Откуда-то совсем рядом неслись смертельно уже надоевшие вопли шакалов. Среди каменных истуканов блуждали их свечи-глаза и мелькали неясные тени. Дорога то круто уходила вверх, то ныряла в глубокие, затянутые туманом расщелины. По холодку идти было легче, но дороги почти не было видно.
Сарматов еле плелся, опираясь на палку и сильно прихрамывая. Внезапно он вскрикнул и остановился.
– С тобой все в порядке? – спросил американец.
– Все бы ничего, да только глаза слипаются, не вижу, куда иду! – ответил тот.
– А ты не молчи, матерись, анекдоты рассказывай.
– Какие анекдоты? Вся наша жизнь – сплошной анекдот. Как тебе, например, вот этот: полковник из ЦРУ и майор КГБ по Афгану рядышком шкандыбают! – усмехнулся Сарматов. – Бред сивой кобылы!..
– Я буду петь, а ты подпевай, – не обращая внимания
