Солнце (ЛП) - Андрижески Дж. С.

Кивнув в сторону видящей с серебристыми глазами, которая сидела на бревне с Тореком и улыбалась ему, пока тот говорил, Чандрэ хмыкнула.

«Например, сегодня, если Торек успешно затащит её в постель».

Старик усмехнулся, снова не смутившись от её злости.

«А какие ещё у тебя есть дела? — подумал он в ответ. — Или это, или снова ошейник. Почему бы не пойти со мной? Отпугнёшь волков ещё на одну ночь. А завтра, может быть, этот твой брат сможет вырезать тебе сердце».

Раздражённо выдохнув, Чандрэ съела ещё несколько кусочков чили, запив водой из кружки, которую передал ей старик. Осушив кружку, она вернулась к чили, энергично жуя лепёшку и куски мяса.

Он накормил её. Он хорошо накормил её. Чили из оленины и бобов было лучшей едой, что она ела за последние месяцы. Даже лепёшка была вкусной — домашняя, хрустящая снаружи, мягкая внутри, с приятным привкусом дымка. И всё стало ещё вкуснее, когда её свет освободился от ошейника.

И что ещё важнее еды, он был первым из этих людей, кто вообще попытался поговорить с ней, не считая допросов.

И, как он и сказал, у неё не имелось дел поважнее.

Только лежать в её хижине, смотреть в потолок и надеяться, что этой ночью Деклан не придёт за ней.

«Ладно, старик, — послала она, глянув на него искоса. — Я соглашусь на твоё вуду на одну ночь. Если твои боги решат меня убить, так тому и быть».

Усмехнувшись, старик ласково шлёпнул её по колену.

— Хорошо, — сказал он вслух, улыбаясь ей.

Старика звали Макс.

Когда Чандрэ нахмурилась и спросила, почему другие зовут его Медведем, он признался, что это тоже его имя. Он сказал, что в детстве его звали Злым Медведем отчасти потому, что он вечно ввязывался в драки.

Он усмехнулся, добавив:

— Теперь слишком старый, чтобы драться. Теперь просто Медведь.

Чандрэ фыркнула, но не потрудилась ответить.

Теперь она сидела напротив него, вытянув ноги перед собой, поскольку она не могла сидеть со скрещенными, как остальные. На ней были те же армейские штаны и майка, что она носила на улице, но без куртки, ботинок, носков и плотной фланелевой рубашки, что она надевала для защиты от холода ночной пустыни. Луриаал дала ей эту рубашку, но она выглядела мужской, так что Чандрэ подозревала, что она принадлежала кому-то из людей.

В подземной постройке уже было жарко.

Стены состояли из брёвен, покрытых глиной.

Дверной проём и ступени, ведущие на нижние уровни восьмиугольной постройки, состояли из высушенных на солнце глинобитных кирпичей. Дыра в потолке находилась прямо над открытым огнём — квадрат, через который Чандрэ видела крошечные точки звёзд, хотя теперь они затмевались дымом от горячих углей внизу.

Вокруг огня лежали раскалённые камни, светившиеся почти белым.

Чандрэ наблюдала, как человек ещё старше Макса выливает черпак воды на один из этих горячих камней, порождая шипение и водяной пар.

Другой человек, сидевший рядом, пихнул её в руку и передал слегка помятую металлическую кружку.

— Пей, — сказал он. В отличие от Макса, у него почти не было акцента. И всё же он, похоже, посчитал, что она не говорит по-английски. Он стал жестикулировать рукой, изображая процесс питья из жестяной кружки. — Пей всё, светящиеся глаза.

Слегка вздохнув, Чандрэ несколько секунд посмотрела на жидкость, помедлив, чтобы по привычке понюхать. Что бы там ни было, пахло плохо, как плесень, которую обмакнули в лошадиный навоз.

Мужчина снова пихнул её.

— Пей всё, — он опять изобразил процесс. — Всё. Пора.

Пробормотав себе под нос короткую молитву на прекси, Чандрэ вздохнула, затем залпом осушила кружку, запрокинув голову.

Поначалу она не ожидала ничего, кроме дурного запаха и вкуса, но когда она опустила подбородок, по ней ударила волна головокружения. Когда сидевший рядом мужчина протянул руку, она отдала ему кружку. Улыбнувшись ей, он кивнул, затем налил себе кружку этой субстанции из бурдюка из коровьей шкуры и тоже выпил залпом.

Чандрэ наблюдала, моргая от дыма и пара, как он передал бурдюк с дурно пахнущей жидкостью следующему человеку в круге.

Она осознала, что была здесь единственной женщиной.

Она также была единственной видящей.

Отбросив этот факт, она настроилась ждать.

Но её разум рассматривал вероятность, что эти люди обратятся против неё — может, по привычке. Она пожалела, что не потрудилась добыть себе нож или другое оружие. Конечно, они отобрали у неё всё оружие, когда Луриаал и остальные впервые наткнулись на неё в пустыне.

Деклан всё равно потребовал бы этого, если бы Луриаал сама этого не сделала.

Вытерев пот со лба, Чандрэ уставилась на бело-красные угли в костре.

Она не ожидала, что что-то случится.

Человеческие организмы были слабыми. Что бы они ей ни дали, скорее всего, доза недостаточно сильна, чтобы как-то на неё повлиять.

Но в киве стоял жар и сильная влажность.

Она уже просидела здесь слишком долго. Старик рядом теперь вообще не смотрел на неё, а уставился прямиком в огонь. Его карие глаза отражали золотистое и красное пламя. Что-то в его неподвижности нервировало Чандрэ.

От пара она начала испытывать клаустрофобию.

Её майка насквозь промокла от пота. Каждый вдох ощущался горячим и влажным в её лёгких, отчего казалось, будто она тонет. Чандрэ отодрала майку от влажной кожи, пытаясь вызвать какое-то движение воздуха, но тут ничего не было.

Может, так они собирались её убить.

Накачать наркотиками. А потом задушить влажным воздухом и запахом своих тел.

Они с самого её детства хотели её смерти.

Однако она не могла уйти. Она не могла выбежать отсюда. Больная нога ей не позволит, даже если она захочет. Они помогли ей спуститься по лестнице, забрали трость.

В любом случае, Чандрэ подозревала, что они этого и хотели.

Если она уйдёт, это послужит дополнительным доказательством.

Доказательством, что она зло. Доказательством, что она несёт в себе «тёмный дух», о котором говорила Луриаал, когда они её нашли. Тот же дух был причиной, по которой старые червяки делали жест защиты от зла, когда видели её. Как будто она была чумой. Как будто что-то в ней было заразным.

Она посмотрела на огонь, и на долю секунды зрение сыграло с ней шутку. В клубящемся белом пару она увидела танцующих духов — мужчину, держащего перья; его руки были покрыты перьями, он шаркал ногами вокруг костра, а его голову покрывала гигантская маска птицы.

Чандрэ сморгнула пот с глаз, и человек-птица исчез.

Теперь она мало что видела.

В глубине души ей хотелось закричать.

Жёсткий узел душил её, давя на грудь. Она хотела прокричаться, орать и рыдать в ту дыру в крыше. Этот крик казался более давним, чем Лэнгли, чем события в тех зданиях, которые она не помнила и не хотела помнить. Это казалось давнее её сознательной памяти, первобытным в своей ярости, бездонным в своём горе.

Она хотела умереть.

Пар клубился, ослепляя её, искажая её зрение.

Всюду вокруг неё был свет. Золотистый свет, сиявший вместе с углями на дне костра. Она видела света людей, сидевших с ней вокруг костра. Она вообразила, будто слышит, как они напевают вместе с мужчиной в маске орла, но в подземном помещении царила тишина, если не считать шипения пара и потрескивания костра.

Старая рука взяла черпак, вылила ещё воды из деревянного ведёрка, послав ещё больше облаков пара, заставляя Чандрэ задыхаться от горячего влажного воздуха. Её руки липли к бокам, её ноги и босые ступни потели на земле.

Она умрёт здесь.

Она умрёт.

Возможно, это и было той услугой, что оказал ей старик.

Она закрыла глаза…

Капитулируя перед этим подарком.

Глава 41. Тигрица

— Она слишком тёмная, — сказал крепко сложенный мужчина, трогая пальцами её подбородок, поворачивая лицо то в одну сторону, то в другую. — Её глаза слишком странные. Она слишком выделяющаяся.