Собрание сочинений в 9 тт. Том 10 (дополнительный) - Уильям Фолкнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они приехали в Сан-Антонио, штат Техас, имея сто пятьдесят два доллара и несколько центов. Здесь было тепло, здесь было почти как в Новом Орлеане; перцовые деревья оставались зелеными всю зиму, олеандр, мимоза, лантана уже цвели, а кабачковые пальмы взрывались скупыми красками, как и в Луизиане. Они сняли комнатку со старенькой газовой плитой в обветшалом деревянном доме, куда вела наружная лестница. И теперь они действительно поссорились. — Ты что, не понимаешь? — сказала она. — У меня должны быть месячные. Сегодня. Завтра. Сейчас самое подходящее время, чтобы сделать это. Как ты сделал это ей… как ее звали? ту сучку? Билл. Она же Билли. Тебе не следовало посвящать меня в подробности. А то теперь я знаю, когда самое удобное время, и беспокою тебя.
— Ты несомненно узнала бы об этом и без меня, — сказал он, пытаясь сдержать злость, проклиная себя: Слушай, ты, скотина, ведь это она попала в беду, не ты. — Я уже все решил. Я сказал «нет». Это ты первая… — Но тут он все же заставил себя замолчать, обуздал себя. — Слушай. Есть какие-то таблетки. Их принимают, когда приходит время месячных. Я попытаюсь достать их.
— Где?
— Где? А ты не знаешь, где ими пользуются? В борделе. О, господи. Шарлотта! Шарлотта!
— Я знаю, — сказала она. — Мы ничего не можем с этим поделать. Мы теперь уже не мы. Вот почему, неужели ты не понимаешь? Я хочу, чтобы мы снова стали самими собой, как можно скорее. У нас так мало времени. Через двадцать лет я уже не смогу, а через пятьдесят мы оба будем мертвы. Поэтому поспеши. Поспеши.
Он никогда прежде не бывал в борделе и даже никогда не искал туда дорогу. И поэтому только теперь он узнал то, что многие узнали много раньше: что бордель найти очень нелегко, что можно прожить с соседями бок о бок десять лет и только потом обнаружить, что выползающие после полудня из своих дверей дамы вовсе не служат телефонистками в ночной смене. Потом ему пришло в голову то, что, кажется, самый тупой деревенщина наследует с молоком матери: он обратился к водителю такси и тут же был доставлен к дому, очень похожему на тот, в каком поселился и он, он нажал кнопку, что не вызвало никакого ответного звука, хотя в то же мгновенье упала занавеска на узком оконце рядом с дверью, упала так быстро, что он готов был поклясться — она упала за целую секунду до того, как кто-либо мог кинуть на него взгляд. Потом дверь открылась, черная горничная провела его по полутемному холлу в комнату с голым обеденным столом, обитым фанерой, на котором он увидел сосуд для пунша из дешевого стекла под хрусталь, столешница была вся покрыта белыми круглыми метинами, оставленными мокрыми ножками бокалов, здесь же стояла пианола с щелью для монеток, двенадцать стульев вдоль четырех стен были аккуратно выровнены, точно могильные плиты на военном кладбище, здесь горничная оставила его, он сидел и разглядывал литографию сенбернара, спасающего ребенка из снежной лавины, и еще одну — президента Рузвельта, наконец в комнату вошла женщина неопределенного возраста лет за сорок с двойным подбородком и крашеными светлыми волосами, на ней был не очень чистый сатиновый халат сиреневого цвета.
— Добрый вечер, — сказала она. — Вы чужой в нашем городе?
— Да, — ответил он. — Я спросил у водителя такси. Он…
— Не извиняйтесь, — сказала она. — Все водители такси — мои друзья.
Он не забыл данный ему на прощанье водителем такси совет: «Поставьте пива первому белому, кто к вам выйдет».
— Не хотите ли пива? — предложил он.
— Что ж, пивка можно выпить, — сказала женщина. — Может, оно нас освежит. — И сразу же (Уилбурн не видел, как она вызвала ее) появилась горничная. — Два пива, Луиза, — сказала женщина. Горничная вышла. Женщина села. — Значит, вы в Сан-Антонио приезжий. Знаете, самая прелестная дружба, которую я когда-либо знала, возникла за одну ночь, а точнее, в течение одного разговора между двумя людьми, которые за час до этого даже не знали друг друга. У меня здесь есть американские девушки и испанские (заезжие любят испанских девушек, по крайней мере на первый раз. Я всегда говорю — это влияние кино) и одна итальянка, которая только что… — Вошла горничная с двумя кружками пива. Вероятно, она принесла пиво оттуда же, где находилась, когда женщина в сиреневом неслышно позвала ее, потому что она опять появилась мгновенно. Горничная вышла.
— Нет, — сказал он. — Мне не нужна… Я пришел сюда… Я… — Женщина разглядывала его. Она уже подняла кружку, но теперь снова поставила ее на стол, разглядывая его. — Я попал в беду, — тихо сказал он. — Я подумал, может, вы поможете мне.
Женщина отняла руку от кружки, и теперь он увидел, что ее глаза были ничуть не мутнее и ничуть не холоднее, чем крупный алмаз, сверкавший у нее на груди. — А с чего вы взяли, что я смогу или захочу помочь вам в вашей беде, какой бы она ни была? Водитель вам и об этом сказал? Как он выглядел? Вы его номер записали?
— Нет, — сказал Уилбурн. — Я…
— Ладно, бог с ним. Так что у вас за беда? — Он объяснил ей, просто и спокойно, а она рассматривала его. — Так, — сказала она, — значит, вы, не успев приехать в город, вынюхали у таксиста, который привез вас прямо к моим дверям, что здесь можно найти доктора, который решит ваши проблемы. Ну и ну. — И теперь она позвонила в колокольчик, не бешено, а просто резко.
— Нет-нет, я не… — У нее даже врач здесь есть, подумал он. — Я не…
— Несомненно, — сказала женщина. — Это ошибка. Вы вернетесь в гостиницу или где вы там остановились и обнаружите, что вы все это выдумали — и что у вас жена
