Земля зеленая - Андрей Упит

— Ну, как твое здоровье, как себя чувствуешь? — сразу начала она допрашивать Осиса. Не голос, а топленый мед и дуновение херувима. — Не стало лучше?

— Как может стать лучше, если не было хуже? — ответил Осис по возможности добродушнее и начал искать трубку, хотя курить давно уже не тянуло.

— Ох, так! Значит, все хорошо? Ну, слава богу, слава богу. — В сладком голосе все же чувствовалось разочарование. Битиене повернулась к Янке. — Гляди, как барахтается, карапуз маленький. Ну, на ножки такой не скоро станет.

Осис покосился на Мару, в уголках его глаз пробежала улыбка, — разве она на этот раз не найдется, как ответить соседке. Осиене поднялась, такая же ласково-ехидная.

— Да так только кажется, — подтвердила она, кивнув, — а на деле не то. Ест он у меня, как жеребенок, пять сосок в день, верите или нет. Хлеб пли творог с сахаром — ему все равно. Вот только что несла с выгона, знаете, даже рука отекла. Такой тяжелый.

Это было совсем не то, что хотела услышать Битиене. Что-то забулькало у нее в горле, но промолвить не могла. Снова разгладила передник — потому что соседка все еще не догадывалась похвалить.

— Такой пустячок, — посмеялась она, — тоненький, гладкий, совсем не чувствуется, что надет. Но сегодня Янов день, нельзя иначе, праздник.

Мара Осис опять кивнула головой.

— Ну, конечно, конечно! — И засмеялась точь-в-точь как соседка. — То-то я слышала, как ваша дочка кричит! Этой молодежи каждый свой пустяк золотом кажется, пальцем не дает дотронуться.

В масленых глазах Битиене промелькнуло что-то зловещее, по она сдержалась, только в голосе сладости поубавилось.

— Ах! Да зачем же это я прибежала? Не видали ли вы здесь моей курицы с цыплятами? С обеда не могу найти. Боюсь, как бы не унес ястреб, — проклятый Айзлакстский лес так близко, там их без счета.

— Нет, сегодня не видала, — поспешила уверить Осиене.

— А вот вчера побывала она в пашем капустном огороде со всей своей бандой, — сказал Осис, закуривая трубку.

— А позавчера в конопле, — добавила Мара. — Не бойтесь, милая, такую ни один ястреб не поймает. Теперь, наверное, у хозяйского дома или в Ритерах. Настоящая бестия, комком земли в нее никак не попадешь.

Соседка немного надулась, разговор повернулся в нежелательную сторону, не за тем она пришла. Глаза, как у ласки, забегали по гладко обтесанной двери с красивыми резными узорами и по окрашенным желтой краской переплетам оконных рам, потом остановились на белой драночной крыше, где блестели прямые ряды серебристо-серых, еще не заржавевших шляпок гвоздей.

— Ну, а как в дождь? Не протекает? — спросила она со скрытой надеждой.

— Нет, — Осис выпустил, какой только мог, густой клуб дыма. — Ни капельки. Спички можно на чердаке хранить.

— А-а… — протянула Битиене разочарованно. Потом перевела взгляд дальше, на другой конец постройки, где над амбарами и хлевом были приколочены свежеобтесанные жерди. — Ну, а эту часть соломой покроете?

Осис покачал головой и ответил с такой гордостью, на какую только был способен.

— Н-нет! Мой хозяин соломенных крыш теперь не признает. Осиновые чурки у меня уже заготовлены, Пусть подсохнут на солнце, пока кончим с сеном, тогда привезем станок из Крастов и нарежем дранки.

Видно было, что Битиене чувствует себя все более разочарованной.

— Наш Приц все же говорит, — сказала она громко (Придало ее зять Фриц Бауман). — Наш Приц говорит, что соломенные крыши куда дольше держатся. — И она повернула голову в сторону домика Лауски, над которым блестела крытая весной желтая крыша.

— Бауман, — Осис подчеркнул, что он говорит «Бауман», а не «Приц». — Бауман еще ни одной соломенной крыши не пережил. Раньше-то так оно и было. На подсеке рожь росла с крепкими чуть не синими стеблями, которые не гнили целый век. А теперь — посмотрите, через пять лет ветер уже рвет крышу в клочья.

Осиене в подтверждение кивнула головой, словно опытный кровельщик.

— Успевай только подставлять лестницу и лазить наверх чинить.

Соседка сделала вид, что не расслышала, старалась вернуть голосу прежнюю мягкость.

— Ну, как новая плита? Тянет?

Вот лиса! Осис незаметно плюнул. Уже разнюхала, что Данцису на этот раз не удалась работа — плита действительно тянула плохо. Но он напрасно расстраивался, Мара знала, чего соседка добивается, и сумела ответить.

— Это у Данциса-то тяги не будет? Сначала, пока не просохло, как будто капризничала немного. А теперь только треск идет. Так тянет, что страшно, как бы в трубе не загорелось. Зайдите-ка, посмотрите!

Слегка подталкивая соседку под локоть, она ввела ее в дом. Плита чисто прибранная, побеленная, в углу стоял железный крюк, чтобы снимать конфорки. Рядом маленькая дверь в кладовку. Когда хозяйка Яунбривиней распахнула дверцу, стали видны полки с расставленными на них кринками, мисками, караваями и разными съестными припасами. Битиене смеялась, но как-то глухо.

— Ну, милочка, ведь все это совсем как у землевладельцев, все как у землевладельцев!

Мара Осис не отрицала. «Да, это почти так. Трудно даже себе представить, до чего нужна такая кладовка! Хлеб в ней по черствеет, молоко не киснет, слой сливок настаивается толще». Гостья не могла спокойно стоять на месте, каждое слово будто по живому резало; в комнату зайти не пожелала. Но Осиене не отпускала ее и потянула за рукав.

— Загляните, загляните, милая, вы так редко к нам заходите.

Комната большая, чистая, с двумя светлыми окнами и еще не закопченными стенами; пахло смолой, с вечера развешенными венками, сплетенными к Янову дню, и еще не завядшими березами. Кровати аккуратно застелены; у большого нового стола — только с одной стороны скамейка, с другой — три новых ясеневых стула, с красиво выгнутыми спинками. Даже старые часы тикали веселее, чем в Бривинях. Все же самой большой гордостью был пол — из белых выструганных досок, он так и сверкал на солнце. Битиене закашлялась, деланный смешок застрял в горле.

— Нет, нет! Дальше не пойду! У меня ноги не такие уж чистые. А вы, должно быть, метлу из рук не выпускаете.

— Метлой нельзя, — поправила Мара Осис, — можно поцарапать. Тале протирает по утрам мокрой тряпкой.

Дольше Битиене выдержать не могла и выскочила, как ошпаренная. Мара подмигнула Осису, тот уже совсем не ощущал боли под ложечкой, мог бы и громко рассмеяться, если бы вообще не забыл, как смеются. У соседки не было больше времени, — ведь прибежала только курицу поискать. Их Приц теперь работает пильщиком в Сунтужах, надо ему на неделю испечь хлеба и зажарить немного мяса.

Опять суется со своим Прицем! Тут Мара Осис вспомнила, что Бауман болеет грыжей, и Битиене страдает от этого больше, чем он сам.

— Ну да, тогда уж нечего делать, — сочувственно покачала она головой. — Приработки необходимы, двум семьям на таком маленьком клочке земли — ни работы, ни заработка. Но ведь за пилой приходится руками махать и напрягаться, — не трудно ли ему это?

Попала метко, Битиене прикусила губу.

— Ему-то трудно? Кто сказал? У него пояс из желтой кожи, с подушечкой и медными пряжками, — как его наденет, другие едва успевают за ним. К тому же он в паре со шурином Гулбисом. Гулбис внизу, наш Приц сверху на бревне, там не надо руки высоко поднимать, только следить, чтобы пила шла прямо, как по нитке. Хороший глаз нужен. У нашего Прица…

Но и у нее самой глаза были неплохие. Она указала пальцем на Марины грядки, которые, к счастью, были не лучше ее собственных.

— Батюшки, да у вас бобы уже в цвету! Это, должно быть, особый сорт.

Мара утвердительно кивала головой.

— Это совсем особый сорт, такие высокие, в куст вырастают, ранние — около Мартынова дня стручки уже чернеют. Семян дал Иоргис из Вайнелей.

— Осенью обещал ржи на посев, — не утерпел и Осис. — У него растет чистая, без единого стебелька метлицы.

— Да-а, — протянула Битиене, но вдруг ее голос снова стал сладким. — Как поживает Андр в Вайнелях? Навещает вас или нет? Всю весну что то не видала его, Альма, бедняжка, конечно, не может — где ей в такую даль. Да-а… тут уж нечего делать, у каждого свой крест.

Она хотела соболезнующе вздохнуть, но не успела. На лугу, за домиком Лауски, вдруг поднялся шум. Вверх по горе бежал Бите, крича и грозя кулаком. Внизу, по лугу, пробирался старый Озолинь, пригнувшись, втянув голову в плечи, как будто уклоняясь от летевших ему вслед комов земли. На дворе Бауман со своей Марой тоже размахивали руками. Битиене помчалась на помощь мужу. Не добежав до усадебной дороги Ритеров, уже принялась кричать, будто знала, из-за чего вышла ссора. Это был уже не прежний умильный голос, он визжал, словно точильный брусок, шаркающий о лезвие косы.

Осиене смотрела, сложив на груди руки.

— Ах ты, господи! Даже в воскресенье! Ну и пустили же Озолини цыганскую банду в дом. Узнать бы, чего они так кричат!