Фашисты - Майкл Манн

целом прирост численности произошел в средней прослойке. В Саморе 26 % членов «Народного действия» составили рабочие, ремесленники и слуги, 8 % — крестьяне, 16 % — служащие, 13 % — представители интеллигентных профессий, 18 % — священники, 19 % — предприниматели и торговцы. Из двух местных сельских представительств в одном состояли 70 % фермеров и 20 % рабочих (в основном сельскохозяйственных), состав другого был более разнообразен, но преобладали предприниматели и рабочие. Участие церкви способствовало тому, что в партию попадали представители низших и средних слоев; такая картина, в частности, наблюдалась в женской организации (Mateos Rodnguez 1993). Именно церковь и оказывала самую мощную поддержку испанским консерваторам вне зависимости от классовой принадлежности.

В начале 1933 г. большинство консервативных партий объединились в Испанскую конфедерацию автономных правых (ИКАП).

Вскоре конфедерация огласила свою численность, составившую 735 тысяч человек; таким образом, она стала крупнейшей в стране политической партией. Неофициально считается, что именно она оказала наибольшую поддержку во время военного переворота 1936 г. Национальные и региональные лидеры ИКАП были из интеллигентов и крупных собственников, в некоторых регионах преобладали банкиры и сановники. Если брать рядовых партийных активистов, то на уровне средних классов их состав был еще разнообразнее: из 77 членов местных комитетов по всей Испании 33 % составляла интеллигенция, 20 % — госслужащие, 13 % — торговцы, 9 % — конторские служащие, 9 % — помещики/фермеры и 12 % — рабочие (табл. 9.1 Приложения, строка 4). Отличавшееся большой численностью молодежное движение автономных правых, по сообщениям современников, состояло преимущественно из учащихся среднего достатка, хотя точных цифр на этот счет нет.

Помимо классовой принадлежности большую роль играли религия, пол, а также факт занятия сельским хозяйством. По данным мадридского филиала, 45 % его членов составляли женщины — ситуация совершенно уникальная на фоне других партий того времени (Payne 1993: 168), хотя в большинстве провинций основной костяк активистов был из крестьянских семей. Ключевую роль в мобилизации женщин и фермеров играла церковь: все они были активными прихожанами и участвовали в церковной жизни. Автономные правые подчеркивали, что для них восстановление величия церкви превыше всего остального. Многие в конфедерации правых открыто заявляли о своей религиозности; эти люди пришли в партию из мирских католических организаций, более крупных, чем местные профсоюзы (данные по Мурсии см.: Moreno Fernandez, 1987; по Саламанке: Vincent, 1989: 83). Крупнейшей дочерней организацией автономных правых была католическая ассоциация фермеров со штаб-квартирой в Кастилии. Ее руководители ставили целью привлечь в свои ряды видных людей всех социальных слоев, главным образом тех, кто занимался церковными делами, а также благотворительностью (Castillo, 1979).

Материальными интересами автономные правые отнюдь не пренебрегали. Руководители конфедерации настаивали на нерушимости права собственности, которому был привержен и землевладелец, и капиталист, и мелкий буржуа. Что касается крестьян, составлявших ядро партии, то здесь лидеры играли на обычных отраслевых интересах, связывавших крестьян и землевладельцев, — это были высокие цены на продукты и низкое жалованье (Montero, 1977: 419–449). При этом классовые и отраслевые интересы интерпретировались в моральных категориях более широкого порядка, вокруг интегралистско-националистской идеологии, которая гарантировала порядок и безопасность, обещала преодоление и подавление классовых и региональных конфликтов и беспорядков. Призывы христиано-социалистического крыла партии не забывать о судьбе бедных играли важную идеологическую роль во время выборов, но фактически христианские социалисты не оказывали глубокого влияния на политику конфедерации. С особой осторожностью подыскивали для человека социальный ярлык: так, за термином «labrador» (буквально «пахарь») или «agricultor» («хлебороб», «фермер») чаще всего скрывался отсутствующий на земле собственник, но благодаря такому значимому почетному наименованию можно было подумать, что этот человек — действительно трудяга от сохи. Именно в силу этой терминологии по книгам конфедерации трудно восстановить классовое происхождение активистов, причем сделано это специально. Хотя в филиалах автономных правых часто преобладали люди старого режима, в сельских районах с более религиозным населением и старых административных центрах Кастилии партия собирала голоса представителей всех классов. Иначе говоря, электорат партии не ограничивался пролетарскими гетто, светской буржуазией и сепаратистскими движениями.

Отношение к демократии у Конфедерации автономных правых оставалось идеологически «акциденталистским». Частично это было связано с необходимостью избежать конституционных споров между тремя основными разрозненными фракциями: христианскими демократами, «касикам» и авторитарными активистами (Tusell Gomez, 1974). Вопросы конституций обсуждались в рамках конфедерации преимущественно не как принципы, а как «тактические возможности»; демократия при этом рассматривалась как «меньшее из зол» (Montero, 1988: 17; Preston, 1986: 111–126). Конституция имела меньшее значение (то есть была «акцидентальна») по сравнению с целями, которым она служила; это убеждение, конечно же, разделяли и на левом фланге. Руководители правых настаивали на том, чтобы республика пересмотрела свою конституцию в части отношений церкви и государства, а затем расширила условия. Если бы республика была способна гарантировать порядок, неотъемлемость собственности, права церкви, межклассовый мир и целостность Испании — автономные правые готовы были согласиться на демократию. В противном же случае партия — негласно, но очевидно для всех — склонялась к варианту военного режима. Однако конфедерация правых была готова терпеливо подождать до четвертой годовщины республики (то есть до декабря 1935 г.), после чего добиться внесения поправок в конституцию можно было бы просто по праву большинства в парламенте. Лидер автономных правых Хиль-Роблес, поставивший на парламентаризм, рисковал своим положением, но даже он считал нужным сыграть ва-банк. В декабре 1933 г. он еще заявлял следующее:

Сегодня я намерен оказать содействие в создании правительства центра; завтра, когда придет время, я потребую полномочий и проведу реформу конституции. Если мы не получим власти, если история покажет невозможность поступательного консервативного развития, то республика заплатит сполна. Это не угроза, а всего лишь предупреждение.

К октябрю 1935 г. в его «предупреждении» появляются фашистские нотки:

Мы должны основать новое государство, очистить отечество от жидовствующих франкмасонов… Переход к новому государству потребует от нас исполнения долга и многих жертв. Но что значат они для нас, если мы готовы пролить кровь!.. Нам нужна вся полнота власти, вот наше требование. И мы придем к этой цели, не теряя время на возню с архаичными формами. Демократия — не цель, но средство для обретения нового государства. Придет время, и либо парламент передаст нам власть, либо мы его ликвидируем (Preston, 1978:98, 48).

За исключением упоминания масонов, которое выдает в ораторе католика, эта речь вполне подошла бы Гитлеру или Муссолини.

С этого времени республиканцы и социалисты стали называть Конфедерацию правых «фашистской» и заявлять, что в коалиционном правительстве им не место. Фашистской Конфедерация автономных правых, конечно, не была.

Она выступала за традиционные государственные институты и особо отвергала парамилитаризм. Автономные правые были не менее разношерстны, чем партия социалистов, с той лишь разницей, что, ведомая церковью, Конфедерация отличалась большей дисциплинированностью. Республиканцы предприняли попытку расколоть ее,