Небо над бездной - Полина Дашкова

— Молчать. Сейчас молчать, — процедила сквозь зубы Соня.

Она увидела, как через фойе быстро направляется к ним господин Хот собственной персоной.

— Убью, — хрипло прошептал Ник, перехватив ее взгляд.

— Это не так просто, как ты думаешь. Тихо, не дергайся. — Она уставилась в упор на Хота и громко спросила:

— Куда вы дели Савельева?

— Софи, вы еще здесь? Я думал, вы уже отдыхаете. — Он повернулся к Нику: — В чем дело? Почему ты не отвел даму в гостевой дом?

— Потому что я никуда не пойду с ним! — крикнула Соня так громко, что проходившая мимо парочка обернулась. — Вы приставили ко мне куклу, марионетку, а мне нужен мой Савельев!

За спиной Хота Соня заметила пожилого господина из службы безопасности, того, что перед концертом обсуждал по рации, куда кого рассаживать, и крикнула во все горло:

— Эй, уважаемый, можно вас на минуту? Пожилой подошел к ним, слегка поклонился:

— Да, слушаю вас.

— Тут, во дворце, пропал человек, мой охранник, его фамилия Савельев, вы его видели, разговаривали с ним. Скажите, где он?

— Хорошо, сейчас выясним.

— Софи, успокойтесь, прекратите этот спектакль, — быстро, тихо проговорил Хот.

Соня заметила, что смотрит он при этом не на нее, а на Ника. Ник сидел все так же, низко опустив голову. Лицо его было багровым, он сжимал кулаки, щурился и кусал губы.

— Софья Дмитриевна, я распорядился, вашего охранника ищут, — доложил пожилой.

— Спасибо. Как ваше имя отчество?

— Валерий Иванович.

— Очень приятно. Скажите, Валерий Иванович, как вообще могло случиться, что тут у вас, на территории дворца, пропал человек?

— Территория большая, гостей много. Может, выпил лишнего, заснул где-нибудь. А вы бы ему позвонили.

— Он не пьет. Я бы давно позвонила, но у меня нет с собой телефона.

— Возьмите мой.

— Я не помню его номера наизусть.

«Интересно, этот Валерий Иванович кто? — подумала Соня, вглядываясь в приятное, умное, прямо таки профессорское лицо. — Не могут они все здесь быть марионетками. А Хот почуял, что Ник вышел из под контроля. Кажется, сейчас Ник беспокоит его даже больше, чем я. Господи, ведь его прикончат, как прикончили Макса. Что ж он, дурачок, притвориться не может?»

Из ресторана стали выходить гости, шумная толпа рассыпалась по фойе, у Валерия Ивановича запищала рация.

— Простите, мне нужно идти, — сказал он и быстро зашагал прочь, исчез в толпе.

Соня отвлеклась всего на секунду. Когда она опять взглянула на Ника, увидела, что он сидит все так же, но голова поднята, взгляд устремлен вверх, на Хота, который стоит над ним неподвижно и смотрит ему в глаза. Сквозь гул толпы, голоса, смех, звонки мобильных Соня вдруг различила странный звук, шипение, как будто вода капает на раскаленную сковородку. Звук этот издавал Хот, непонятно, каким образом, губы его были плотно сжаты.

— Что вы делаете? Прекратите!

Хот никак не отреагировал, не шевельнулся, только шипение слегка усилилось.

— Ник! — громко позвала Соня, протянула руку, тронула плечо несчастного красавца.

Она лишь слегка прикоснулась, но он вдруг стал заваливаться набок, как тряпичная кукла, перевесился через подлокотник кресла. Хот приподнял его за плечи, усадил ровно.

— Что вы с ним сделали? — Соня вскочила, схватила запястье Ника, пытаясь найти пульс.

Не нашла. Кожа была влажной и холодной.

— Оставьте его, Софи, не суетитесь.

Соня почувствовала, как струйка ледяного пота пробежала между лопатками. Пальцы Хота сжали ее левый локоть, и показалось, что ледяные крепкие когти сжимают ей сердце. Тело Ника сидело в кресле. Люди сновали мимо, туда, сюда, очень много людей, но они вдруг стали таять, потеряли плотность и ясные очертания, превратились в призраков, вроде тех дымчатых фигур, которые носились по ресторанному залу перед началом трапезы.

Кричать, звать на помощь не имело смысла, призраки не помогут.

Глава двадцать седьмая

Голоса долетали, как сквозь вату, Федор понимал, что говорят по русски, несколько раз прозвучало его имя, но о чем шла речь, сколько человек участвовало в разговоре, он определить не мог.

Голова почти не болела, однако продолжался странный гул в ушах. Губы и ноздри горели. Кляп, смоченный нашатырем, обжег кожу. Впрочем, никакого кляпа уже не было. И руки развязали. Только на глазах осталась повязка.

Прежде чем шевельнуться, Федор прислушался, принюхался. Следовало решить, стоит ли выдавать себя? Или будет разумнее притвориться, что он все еще без сознания?

Разговор закончился пару минут назад. Прозвучали тяжелые мужские шаги по чему-то мягкому, вероятно, пол в помещении был покрыт толстым ковром. Хлопнула дверь.

Он уже определил, что лежит на диване. Где-то справа приоткрыто окно, оттуда веет свежим ветром. Куртку и ботинки с него сняли, но брюки и джемпер не тронули. Значит, письмо должно быть на месте, в нагрудном кармане сорочки под джемпером.

Федор смутно помнил, как его затащили в машину. Помнил, как вынесли из машины, уложили, ощупали, вывернули карманы брюк.

«Кажется, письмо на месте, а все-таки не худо проверить», — подумал он, и тут низкий мужской голос произнес по русски:

— Ну, ну, Дисипль, хватит притворяться. Вы уже очнулись, можете снять повязку.

Федор резко сел, сорвал повязку, увидел небольшой, уютный, дорого обставленный кабинет. Письменный стол. Напротив дивана кресло. В кресле пожилой мужчина, длинный, худой, но с большим животом, совершенно лысый, в добротном сером костюме. Верхний свет не горел, только лампа на столе, потому не сразу удалось разглядеть лицо, казавшееся слишком темным для европейца.

Не удержавшись, Федор быстро провел ладонью по груди. Он так надеялся почувствовать под джемпером сложенный вчетверо листок почтовой бумаги, но тут же понял, что письма все-таки нет.

— Письмо у меня, — утешил его незнакомец, — вот оно.

Глаза привыкли к полумраку. Теперь он видел, что незнакомец рябой, черты грубые, тяжелый взгляд исподлобья. В правой руке, между толстыми короткими пальцами, подрагивает бесценный листочек.

— Вы должны быть благодарны мне, Дисипль, — изрек он и обнажил в улыбке мелкие желтоватые зубы, выпуклые бледные десны, — товарищ Радек известный шутник, но его головорезы шутить не любят. Если бы я не вмешался, вас бы допросили с пристрастием, а потом… Ладно, не будем о грустном, к тому же времени у нас в обрез. Вы должны успеть на поезд.

Маленькие, глубоко посаженные глаза смотрели прямо на Федора. Цвет глаз какой-то неопределенный, студенистый.