Наследство последнего императора - Николай Волынский

Внезапно отворилась дверь. На пороге стояли Авдеев и двое солдат. Они были встречены таким взрывом смеха, что Авдеев обескуражено остановился.

– Прекратить! Тишина! – крикнул он, махнув рукой. – Что такое? В чем дело? Почему шум? Беспорядок?

– Это все вы! Все из-за вас! – заявила Мария.

– Как? Что-то я тебя, барышня, не понял!..

– Просто вы, глубокоуважаемый гражданин красный комендант, так хорошо подняли нам настроение при встрече, что мы никак остановиться не можем, – с невинной улыбкой сообщила Мария.

Авдеев насторожился, но потом решил не ввязываться: он уже понял, что эта царская дочка остра на язык и с ней лучше в перепалки не вступать.

– Все! – скомандовал он. – День окончен. Отбой! Уже десять часов. Теперь всегда так будет – в десять часов проверка, отбой и спать!

– Но ведь на самом деле еще рано, – попытался запротестовать Николай. – Ведь еще свет на дворе.

– Комендант дважды приказы не повторяет! – угрюмо сказал Авдеев. – Тут вам не Зимний дворец.

Мария всплеснула руками.

– Ой! Какая я вам благодарная! Какое вам спасибочко большое! – поклонилась она в пояс. – А то я уже целых три часа всех уговариваю спать идти, режим соблюдать, а никто меня не слушает!.. Никакой дисциплины, представляете? Спасибо, хоть вы помогли мне…

Авдеев подозрительно посмотрел на нее, но промолчал. Постоял, попыхтел и, не сказав ни слова, ушел.

– Ну, Машка! – покачал головой Николай. – Конечно, хорошо, чтобы мизерабли не радовались, надеясь, что испортили нам настроение! Но, – погрозил он пальцем, – поосторожнее. У этой публики нет чувства юмора.

– Я тебя очень люблю, папочка! – Мария поцеловала его в щеку. – Но сознайся, неужели ты все масло слизал с бутерброда Евгения Сергеевича, а он ничего не заметил?

– Сознаюсь!.. – виновато вздохнул Николай. – Тут правду не скроешь.

Екатеринбург 17 мая 1918 г.

От в. кн. Марии Романовой – З. С. Толстой

Дорогая моя! Поздравляю Вас со светлым праздником. Извиняюсь, что так поздно, но мы как раз уехали перед праздниками. Это было для нас очень неожиданно. Алексей был как раз болен, так что сестрам пришлось остаться с ним. Они должны к нам скоро приехать. Скажите Рите (Хитрово), что не очень давно мы видели маленькую Седюшу[127]. Сегодня три недели, как мы выехали из Тобольска. Так грустно без других, в особенности, теперь, и на праздниках. Устроились мы пока хорошо. Домик маленький, но чистый, жаль, что в городе, потом сад очень маленький. Когда придут другие, не знаю, как мы устроимся, комнат не очень много. Я живу с Папой и Мамой в одной, где и проводим почти целый день. Только что выходили в сад, погода серая и идет дождь. А в дороге погода была чудная. До Тюмени 260 верст ехали на лошадях. Дорога была ужасная, трясло ужас как. Бумага, в которой были завернуты вещи, местами протерлась. Табак высыпался из папирос. Но как ни странно, ничего стеклянного не разбилось. У нас были с собой лекарства[128] и это доехало благополучно. Ехали мы два дня, ночевали в деревне. Через Иртыш проехали на лошадях, а через Туру пешком и несколько сажень до берега – на пароме. Мама перенесла эту дорогу удивительно хорошо, но теперь, конечно, чувствует усталость и почти каждый день болит голова. С нами приехал доктор Боткин, у него бедного в дороге сделались колики в почках, он очень страдал.

Мы остановились в деревне, там его положили в избу, он отдохнул и поехал с нами дальше. К счастью, боли не повторились.

Крепко целую Вас, Риту и детей. Желаю Вам всего хорошего. Храни Вас Господь. Ужасно было грустно, что нам ни разу не удалось быть в соборе и приложиться к мощам Св. Иоанна Тобольского.

Твоя М.

22. ВЗЛОМ ГРОБНИЦЫ

ПАВЕЛ Николаевич Петров, человек неопределенного возраста – ему можно было дать одновременно и двадцать пять, и пятьдесят – бросил телефонную трубку на аппарат и шепотом, но от души выругался. Эта ведьма способна любого покойника из гроба поднять, довести до белого каления, снова загнать в гроб и еще молотком заколотить крышку. Сколько денег он на нее извел – на телефонные разговоры – и напрасно. Между тем минута разговора с Канадой – 10 американских долларов. Правда, госкомиссия обещала компенсировать расходы – с прошлого года все обещает, но пока ни копейки не дали. Поэтому, когда ему приносили телефонные счета, он, вглядываясь в очередную сумму, каждый раз приходил к мысли, что наступил конец света.

А кто подсчитает, сколько нервных клеток было безвозвратно сожжено за все то время, когда он уговаривал Куликовскую-Романову и даже уверял, что готов сию минуту стать перед ней на колени (виртуально, разумеется!), чтоб она согласилась дать материал на экспертизу.

Объяснить ее упрямство одной лишь дворянской спесью или каким-то там действительным или мнимым желанием строго выполнить волю только что умершего мужа – значит, ничего не объяснить. Конечно, мотивами могут быть и все перечисленные, но это – объяснения для дураков. Здесь что-то еще. Скорее всего, она злится оттого, что ее обошли на вороных, хотя с самого начала она могла войти в дело. Ей и ее тогда еще живому супругу намекали. Они намеков не поняли. Нет, конечно, только притворялись, что не поняли. А теперь признаваться поздно.

Вдова племянника императора Николая II, судя по всему, привыкла играть первую роль – и не только у себя на кухне. «Нет, мадам! Свободная Россия – это тебе не кухня твоя, это немножко другое», – мстительно подумал Петров.

Павел Николаевич считал себя человеком в жизни умудренным – и не без оснований. И был убежден, что несговорчивость Тихона Куликовского-Романова, а теперь, после его смерти, железное упрямство его вдовы – не что иное, как самый обычный коммерческий торг. Но удивляло его и раздражало его не то, что племянник Николая II решил сорвать свой куш. А то, что и он, когда был еще жив, и его вдова упорно не желали в том признаваться и договариваться, как принято между нормальными деловыми людьми. Еще лет двадцать назад он поверил бы в бескорыстие мотивов русско-канадских родственников царя, да и любых других на их месте, да и в собственное бескорыстие поверил бы! Но тогда была другая жизнь, другие нормы, другая мораль, и считалось, что есть на вещи важнее денег. Теперь такое может утверждать либо большой идиот, либо большой игрок, который рассчитывает на львиную долю и ради нее притворяется либо бедным евреем, либо обиженной вдовой. И это он не сам придумал. Такова мораль в цивилизованном мире. Такова она теперь и в России. И опыт новой жизни привел его к твердому выводу: потри щеткой любого идейного и принципиального упрямца, и под его идеями обнаружишь только желание денег. Все дело лишь в уровне притязаний. Не зря самый гениальный за всю историю Франции дипломат, циник, казнокрад и вообще негодяй – князь Талейран высказался: «Если кого-то нельзя купить за деньги, его можно купить за большие деньги. А если и тогда нельзя, то можно за очень большие». Его формула почти через два века блестяще подтверждается в России.

Так что все дело в том, считал Павел Николаевич, какие деньги хочет получить Куликовская-Романова за генетический материал своего почившего супруга. Миллион? Два? Или обошлась бы сотней тысяч долларов? Американских, а не канадских. Но так могло быть раньше. А вот сейчас ей, конечно, никто ничего не даст. Потому что именно сегодня, ровно пять минут назад, вдова канадского Романова отрезала все пути к соглашению. Мало того, что дает направо и налево интервью крупнейшим газетам мира, в которых обвиняет его и других очень серьезных людей, занятых в проекте, в сознательной фальсификации. Интересно, бывает несознательная?

Пусть бы только на него замахнулась и на его коллегу Холла. Но ведь она бросила камень в огород английского королевского дома и дополнительно громадный кирпич – прямо в окно московского Кремля. А сейчас и вовсе заявила, что отказывается вообще вести какие-либо разговоры, если в группу генетиков, где уже преобладают спецы из Пентагона и министерства обороны Великобритании, не будут включены ее люди.

Он поднял с пола газету, положил на стол и расправил. Вот, «Русская Канада», огромная статья: «Неравный поединок. Корреспондент газеты Нора Вилькицкая беседует со вдовой племянника последнего русского Государя Императора Николая Второго Ольгой Куликовской-Романовой.

Н. Вилькицкая: Миссис Куликовская-Романова… Или ваше сиятельство? Или высочество?

О. Куликовская-Романова: Прошу вас, будем проще! Титула у меня нет. И мы с вами русские люди, а ведь только у русских есть такая замечательная форма обращения друг к другу – по имени и отчеству… Тут и уважение, и определенное взаимная предупредительность, и одновременно исчезают официальные перегородки…