Кровь драконов - Робин Хобб

– Что «Смоляной» будет очень недоволен. И Арбук тоже. – Когда он неохотно кивнул, Малта тихо добавила: – Драконы в любой форме – ревнивые создания, Алум. Ты вручил свою жизнь дракону и тем самым отказался от многих возможностей…

– Арбук того стоит! – выпалил он, перебив Малту.

– Не сомневаюсь, – подтвердила она и неумолимо продолжила: – А Скелли может сказать то же самое про «Смоляного». Ты бы оставил Арбука, чтобы последовать за Скелли и путешествовать вместе с ней?

По выражению его лица было видно, что он никогда даже не задумывался ни о чем подобном.

– Не торопи ее, – посоветовала Малта. – Ты же знаешь, что впереди у тебя целая долгая жизнь. Сотни лет, Алум. Так что наберись терпения. Прислушайся к себе… И представь себе следующее: вдруг она будет выжидать десять лет, не принимая никакого решения? А что, если тогда она уже перестанет быть тебе нужна? Но если она к тому времени станет ради тебя Старшей, то примешь ли ты ее? Не дави на нее, не отрывай от всего, что у нее есть, ради своей мечты, Алум.

Он плотно сжал губы, а во взгляде его появилась странная печаль. Теперь он напомнил ей обиженного ребенка. Малта постаралась не сожалеть о своих резких словах. Она должна была его предупредить.

– Конечно же, вы правы, королева Старших, – глухо проговорил он. – Я боялся идти с вами советоваться, хоть и не понимал почему. А сейчас мне все ясно. Я хотел узнать у вас, можно ли мне обращаться к моему дракону, когда тот вернется, и просить его об услуге… Ну, чтобы он изменил Скелли. И еще мне нужно было выяснить кое-что насчет Старших… Вдруг вам обидно делить Тинталью с другим человеком? – Он покачал головой, укоряя самого себя. – Это не мне выбирать, да?

Малта кивнула.

Он встал и низко ей поклонился. Она едва не сказала ему, что она ничья не королева, но потом решила, что лучше с ним не спорить. Если ему так спокойнее, нет ничего плохого в том, что он считает ее столь важной персоной. Он уже собрался уходить, но вдруг остановился и полез в поясной кошель.

– Мы с Карсоном добрались до холмов. Там весна. Я ничего подобного в жизни не видел. Земля сухая, и повсюду растет трава. Мне казалось, что, проведя здесь зиму, я понял, что такое суша, но… – Он изумленно развел руками. – Карсон нашел их и собрал. Он попросил меня, чтобы я отдал их вам, раз вы столько времени проводите в оранжереях.

Юноша выудил из кошеля тонкую колючую веточку. На ее конце висели сморщенные коричневые комочки.

– Шиповник, – улыбнулась Малта. – Плоды дикой розы.

– Да! Он сказал, что, может, вы захотите попробовать их посадить.

Малта взяла шиповник и прищурилась. Три высохшие ягодки. Она повернулась и посмотрела на десятки пустых грядок.

– Начало положено, – произнесла она.

– Верно, – согласился он.

Для Тимары это стало почти ритуалом. Каждый вечер перед заходом солнца она поднималась на башню, где хранилась карта, и смотрела на город.

Зал сильно изменился с того раза, как она впервые сюда попала. Однажды девушка потратила целый день, чтобы помочь Элис оттереть все стекла снаружи и внутри. Элис была очень недовольна грубым куском выскобленной шкуры, которым затянули разбитое окно, но Карсон извиняющимся тоном сообщил, что ничего лучше он предложить не может. Он хотя бы защищал помещение от ветра и дождя.

Стол, который Карсон соорудил для древней карты, упавшей на пол, тоже оказался примитивным, но теперь карту нельзя было по неосторожности затоптать. Она была ветхой, и некоторые ее куски уже рассыпались, однако она была правильно составлена, и хранители часто ею пользовались. Карсону никогда не надоедало ее рассматривать: он неоднократно заявлял, что карта способна рассказать им гораздо больше, чем они способны у нее спросить. Тимара над такой возможностью не задумывалась. Она поднималась по бесконечным ступеням не ради карты, а ради вида на Кельсингру.

Она любовалась изменчивыми окрестностями. Высохшие травы диких лугов за городом сменились зелеными. Лесистые склоны приобрели новые цвета благодаря листве. Даже цвет Дождевой реки уже не был белесо-серым, который она знала прежде. Вода, текущая между холмистых зеленых берегов, казалась серебристо-коричневой.

Однако Тимара каждый вечер вглядывалась в небо, надеясь заметить яркую драконью стаю.

Она услышала шум шагов на каменных ступенях и повернулась – на пороге застыл Татс.

– Что-нибудь видишь? – спросил он вместо приветствия.

– Только небо. Я понимаю, что приходить сюда довольно глупо. С чего бы им прилетать на закате, а не днем? – Она покачала головой, словно сама себе удивляясь. – И даже если бы они и вернулись, с земли я их бы точно разглядела. Иногда я думаю, будто единственное, что я могу делать, – это тревожиться, как будто мое беспокойство помогает им оставаться живыми.

Татс недоуменно заморгал.

– Девушки мыслят странно, – пробормотал он без всякого ехидства, а потом подошел к окну. – Драконов нет, – подтвердил он зачем-то. – Интересно, они уже добрались до Калсиды? – Его взгляд лениво скользнул по панно между рамами. Они были оформлены так, чтобы служить продолжением карты. – Этот зал создали для какой-то цели, – заявил он Тимаре.

– Или для множества разных целей. А Карсон сказал правду: карта не сможет дать нам ответы, пока мы не научимся задавать вопросы.

Татс кивнул, и уставившись на реку, поблескивающую внизу, спросил:

– Ты очень по нему скучаешь, да?

Она нахмурилась.

– По Рапскалю? Да. По Теллатору? Нисколько. – Она прижала руку к груди. Ее сердце заныло. Это ощущение стало для нее привычным. – Татс! Кто из них к нам вернется? Рапскаль или Теллатор?

Он не стал к ней поворачиваться.

– По-моему, их уже нельзя разделить, Тимара. Бесполезное занятие. Рапскаль изменился навсегда.

– Наверное, ты прав, – неохотно проговорила она.

Однако себе она призналась в том, что никогда не будет считать Рапскаля и Теллатора одним и тем же человеком. А потом ее посетила новая идея. Как и ее беспокойство, эта мысль проистекала из пустого убеждения, что, думая определенным образом, она превратит свои мысли в действительность. Внезапно Татс что-то произнес – негромко и хрипло.

– Что?

Он откашлялся и набрал в легкие побольше воздуха.

– Я сказал: «Я считал, что ты любишь Теллатора. Ведь он – любовь всей жизни Амаринды. А такие влюбленные не расстаются ни в прошлой жизни, ни в последующей». – Он поколебался и, опустив голову, пробурчал: – По крайней мере так мне все объяснил Рапскаль.

Она приглушила свой гнев, не желая высказывать его вслух. После долгого напряженного молчания она уточнила: