Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

Стандартные теории ничего не говорят о том, какие политические меры могли бы решить проблему стагнации производительности и заработной платы и тем самым облегчить их влияние на занятость. Их модели были задуманы для того, чтобы показать, как краткосрочные налоговые вмешательства могут сгладить пики и провалы короткого цикла, сопровождающие восходящий тренд,— а не для того, чтобы бороться с неустойчивыми переменами в динамизме, которые вызывают стагнацию.

Таким образом, политические меры, принимавшиеся в Вашингтоне и в других столицах, просто лечили симптомы с помощью искусственно создаваемых рабочих мест или же предлагали паллиативное лечение в форме пособий и налоговых льгот. Как воскликнул Ховард Стрингер, глава Sony, в марте 2011 года в интервью Фариду Закарии: «Это, конечно, прекрасно, заботиться о пассажирах и команде, но кто-то же должен спасать корабль!» Ответные политические меры, которые принимались в Америке — во время двух президентских сроков Буша и первого срока Обамы — или в Европе, не содержали в себе ничего похожего на радикальные изменения, способные переломить тенденцию к замедлению инноваций, а значит и производительности, определяющую снижение заработной платы, сокращение рабочих мест и ощущение недостаточной вовлеченности в экономику. Политические круги не предприняли шагов, которые должны были, по их словам, восстановить дух «желаний и мечтаний», выступавший двигателем экономик Запада в их лучшие времена.

Если западные страны хотят снова вернуться к уровню занятости, вовлеченности в экономику и удовлетворенности трудом, наблюдавшемуся до стагнации, им нужно найти выход из нее. Решение, собственно, состоит в том, чтобы подстегнуть «инновации», как об этом говорили некоторые экономисты и другие специалисты. Но у этого слова есть целый ряд различных значений, и разговоры о том, каким образом страны могут увеличить объем инноваций (в правильном смысле слова) только-только начались. Поиски мер для ускорения инноваций потребуют от западных стран базового понимания причин их появления в современной истории.

Я полагаю, что представленная в этой книге позиция, новизна которой заключается в том, что на первый план в ней выдвигаются низовые инновации и связанные с ними общественные ценности, а также в том, что она подчеркивает преимущества трудовой жизни, обусловленной этими инновациями, может прояснить то, как мы очутились в нашем нынешнем положении. Что еще важнее, она может показать пути возвращения к поиску, риску и самовыражению, к ежедневным открытиям и инновациям, которые, собственно, и были величайшим достижением Запада.

В каком-то отношении эта книга — рассказ о современных экономиках, которые возникли в XIX веке и боролись за свою жизнь в XX столетии, то есть экономиках, обладающих низовым динамизмом, порождающим внутренние инновации. Впервые я задумал эту книгу как анализ того ядра современной системы, которое лежит в основе бурного потока инноваций, предполагая, что такой анализ поможет сохранить то, что еще работает. Однако в процессе ее написания я увидел, что система в значительной степени деградировала, поставив в опасное положение и себя, и «славную историю». Поэтому в итоге в этой книге пришлось рассказывать не только о возникновении современных экономик на Западе примерно два столетия тому назад, их материальном прогрессе, обеспечиваемой ими вовлеченности в экономику и человеческом процветании. В ней также пришлось рассказать об упадке современной экономики. В Америке этот упадок начался около сорока лет назад: устойчивое замедление роста, снижение вовлеченности в экономику — сначала среди рабочего класса, потом и среди работников со средним доходом, — и утрата удовлетворенности трудом — все это симптомы снижения динамизма и, следовательно, среднего темпа инноваций. В Европе исчезновение собственных инноваций произошло раньше и носило более глубокий характер, хотя и было замаскировано заимствованием инноваций из Америки. Поэтому сокращение инноваций в Америке в конечном счете привело к резкому замедлению европейских экономик, особенно в Италии и во Франции. В поисках причин этого явления в этой книге я обращаюсь одновременно и к институтам, которые способствуют или препятствуют динамизму, и к ценностям, которые его поощряют или, наоборот, отвращают от него.

Динамизм современной экономики опирается на ряд современных институтов. В частном секторе формирование законов о собственности и компаниях позволило людям, которые хотят быть инноваторами, открывать новые фирмы и так же быстро их закрывать, независимо от взглядов общества на сей счет, если таковые у него вообще имеются. Фондовые рынки, банки и патенты шли навстречу долгосрочным замыслам, а следовательно и инновациям, крупным и мелким. В государственном секторе немногие имевшиеся в те времена институты и программы были сориентированы на далекое будущее. Ряд мер на протяжении нескольких десятилетий привел к расширению ресурсов, доступных для инвестиций и инноваций, от займов под крупномасштабные проекты и выделения земли поселенцам-первопроходцам до освобождения рабов и создания законов для защиты инвесторов и кредиторов. Существовали политические привилегии и имели место случаи подкупа, но они не способны были остановить предпринимателей и задушить инновации. Потом все это изменилось.

Теперь в некогда современных институтах все прогнило. В производстве и финансах — а не только в правительствах — процветает краткосрочное мышление. В частном секторе генеральные директора больше не имеют долгосрочных интересов в своих компаниях, а у паевых фондов есть лишь краткосрочный интерес к тем акциям, с которыми они работают. В результате практически все инновации могут появиться лишь благодаря аутсайдерам — стартапам и индивидуальным венчурным инвесторам, конкурирующим с давно сложившимися компаниями и отраслями. Это краткосрочное мышление сокращает предложение инноваций — инновационность, рисковый капитал и число смелых конечных потребителей, которые необходимы для инноваций. В государственном секторе корпоративизм из Европы пришел в Америку и дал метастазы в виде кумовства, блата и покровительства, так что взяточничество стало наименьшим из зол. Корпоративизм также привел к резкому увеличению количества всевозможных правил, грантов, займов, гарантий, налогов, вычетов, исключений и расширений патентов, направленных главным образом на то, чтобы служить группам интересов, приближенным и друзьям политиков. Защита групп интересов лишает аутсайдеров с новыми идеями возможности пробиться на рынок. Все это еще больше сокращает приток инноваций. И это еще не все. Контакты корпоративистского государства с политическими сторонниками и лоббистами также сокращают долю рынка, доступную для новаторов. За прошедшее десятилетие совместные усилия крупных банков, крупных компаний и правительства в Америке и Европе привели к стремительному росту задолженности по ипотеке, наращиванию суверенного долга и необеспеченных социальных обязательств. Таким образом, Америка вслед за Европой получила параллельную экономику, получающую подпитку от идей политических элит, какими бы они ни были, а не от новых коммерческих идей. Все это сокращает преимущества инновации, то есть спрос на инновации.