Простые смертные - Дэвид Митчелл

– И это был мужчина европейской внешности, лет шестидесяти с виду, которого на самом деле не существует.

– Да. Энцо, собственно, и выбрали, потому что он говорил, будто Санта вполне может оказаться и настоящим. Так что Ривас-Годой пообещал мальчику, что возьмет его в Лапландию и познакомит с Сантой. Так что на этот раз Путь Камней оказался самой короткой дорогой к Северному Полюсу, а Часовня превратилась в столовую Санты, ну и Тьма вокруг… она, в общем, заменила полярную ночь… и все это было названо Лапландией. Энцо никогда не покидал своей фавелы, так что… – Д’Арнок протяжно выдохнул сквозь зубы, – …ничего лучше он и не видел. Ривас-Годой сказал, что я ветеринар, который лечит оленей Санты, если они вдруг заболеют, и Энцо пришел в дикий восторг, а Ривас-Годой предложил ему: «Хочешь посмотреть на отца Санты? Он изображен вон на той картине. Это волшебная картина, она умеет разговаривать, так что подойди и поздоровайся». Я думаю, эта последняя минута в жизни Энцо и стала самой счастливой. А потом, когда в день Солнцестояния состоялась процедура Возрождения, и мы пили Черное Вино, Ривас-Годой стал со смехом рассказывать, какой «тупой задницей» оказался этот бразильский мальчонка… и я лишь с огромным трудом сумел опустошить свой бокал.

– Но ведь все-таки сумели, не так ли? Ну, разумеется, сумели.

– Я же Анахорет высшего ранга! Да и потом, разве у меня был выбор?

– Достаточно было сделать шаг в сторону от Входа и рухнуть в глубины Марианской впадины. Вы бы не только избавились от чувства вины, но стали бы полезным вкладом в пищевые запасы местной аквафауны, а меня избавили бы от ваших – о, таких сверкающих! – крокодиловых слез.

Д’Арнок прошептал срывающимся голосом:

– Процедура сцеживания и изготовления Черного Вина должна быть прекращена!

– Энцо, мальчик из Сан-Пауло, должно быть, оказался и впрямь невероятно привлекательным и милым, что вас так разобрало, Д’Арнок. Вам, кстати, следует знать, что я совсем не уверена, что наш разговор через данное устройство нельзя про…

– Я же главный хакер Анахоретов, так что никто нас подслушать не сможет. Дело не только в Энцо. И не только в Оскаре Гомесе, который попался сегодня. Главный вопрос – это существование Анахоретов. С того самого дня, когда Пфеннингер впервые рассказал мне о Слепом Катаре, о том, что он создал, и о том, как это действует, я всегда был их соучастником… Послушайте, Маринус, если вы так уж хотите, чтобы я употребил слово «злодеяние», то я им воспользуюсь: я был соучастником их злодеяний. Я, разумеется, прибегал к определенной анестезии, чтобы не испытывать особой душевной боли. Я глотал их ложь. Я запросто переваривал все их дерьмовые утверждения: «Что значат какие-то четыре штуки в год по сравнению с восемью миллиардами?»… Но всему есть предел. И теперь меня просто тошнит от всего этого. От выискивания источников, от постоянного ухода за собственной внешностью, от убийств, от уничтожения душ. Меня тошнит от зла. Хорологи правы. Вы всегда были правы.

– А что вы скажете, Д’Арнок, когда ваша юношеская привлекательность станет убывать и совсем исчезнет?

– Но тогда я снова стану по-настоящему живым, а не… таким, как сейчас.

Снаружи на крыльце что-то потрескивало. Неужели вся эта сцена подстроена? Я осторожно выглянула наружу – енот.

– Вы поделились своими новыми взглядами с мистером Пфеннингером?

– Если вы и дальше намерены сидеть там и смешивать меня с дерьмом, Маринус, то я лучше первым повешу трубку. Отступничество, измена – это самые тяжкие преступления согласно кодексу Пути Мрака. И, между прочим, вам следовало бы использовать этот факт. Вы ведь понимаете, что для меня единственная возможность выжить – это помочь вам уничтожить ваших вечных врагов прежде, чем они уничтожат меня.

Да будь ты трижды проклят, Элайджа Д’Арнок! Но мне все же пришлось спросить:

– И как именно вы предлагаете нам уничтожить наших вечных врагов?

– С помощью взрыва психической энергии, который разрушит Часовню Мрака.

– Этим мы уже пробовали воспользоваться. И вы прекрасно знаете, чем закончилась наша попытка.

Хотя я и сама теперь, получив посылку из Норвегии, не была так уж уверена, что знаю, чем именно все это закончилось.

– Да, Хорология тогда потерпела поражение, но ведь вы впервые нарушили границу и еще толком не знали, с чем имеете дело. Ведь так?

– Так вы намерены нас просветить? Так сказать, излечить нас от невежества?

На этот раз молчание Д’Арнока длилось долго, очень долго.

– Да, намерен, – наконец сказал он.

Я бы, пожалуй, сказала, что акт отступничества Элайджи Д’Арнока был искренним процентов на пять, не больше, но Эстер Литтл, видимо, успела увидеть в Сценарии именно эту сцену и, если я правильно ее поняла, хотела, чтобы я обращалась с Д’Арноком как с возможным союзником или, по крайней мере, сделала вид, будто почти поверила ему.

– Я вас внимательно слушаю, Д’Арнок.

– Нет. Для подобного разговора, Маринус, нам нужно встретиться лично.

Так. Теперь уровень его искренности снизился максимум до одного процента. Он, разумеется, предложит мне встретиться с ним в очередной ловушке для людей, и ее челюсти захлопнутся намертво.

– Где же вы предлагаете встретиться?

Енот на крыльце повернулся ко мне своей мордочкой, очень похожей на маску Зорро.

– Не старайтесь поймать меня с помощью ваших «глубоководных» приемов, Маринус. Если честно, то я сейчас разговариваю с вами из вашей машины, которая стоит на подъездной дорожке. И тут так холодно, что у меня даже яйца отмерзли. Подбросьте, пожалуйста, дров в камин, если вам не трудно?

3 апреля

Воздух на станции метро «Покипси» был, пожалуй, чуть более резким и холодным, чем на станции «Гранд-Централ», но солнце уже взошло, и под его лучами на платформе уже таял последний зимний снег. Вместе с толпой студентов, обсуждавших катание на лыжах в Европе, стажировки в «Гугенхейме» и вирусные заболевания, передающиеся от животных человеку, я прошла по пешеходному мосту, миновала всевозможные турникеты и зал ожидания, похожий на церковь 1920-х годов, и наконец оказалась на тротуаре, где меня уже поджидала какая-то женщина в теплой черной жилетке, державшая в руках табличку «д-р А. Фенби». Она была, пожалуй, на несколько лет старше меня и стояла возле очередного гибрида «Шевроле» с чем-то еще. Ее пышные волосы были выкрашены в рыжевато-каштановый цвет, но у корней отчетливо просвечивала седина, а нездоровый цвет лица только усугубляли очки в дурацкой бирюзовой оправе. Недобрый человек, описывая ее внешность, мог бы сказать: «такая уж точно никому бы не приглянулась».

– Доброе утро, – сказала я ей. – Я доктор Фенби.

Женщина-шофер напряглась.

– Вы доктор Фенби? Вы?

С чего это она вдруг так удивилась? Только потому, что я чернокожая? И это в студенческом городке 2020-х годов?

– Да, а что? Надеюсь, это не вызывает никаких проблем?

– Нет. Нет. Нет, что вы! Садитесь. Это и весь ваш багаж?

– Я приехала всего на один день.

Все еще озадаченная, я села в «Шевроле». Она устроилась за рулем и пристегнула ремень безопасности.

– Значит, сегодня прямо в кампус Блитвуда, доктор Фенби? – Голос у нее был хриплый – видимо, больные бронхи.

– Совершенно верно. – Неужели я неправильно оценила ее недавнюю реакцию? – Можете провезти меня мимо президентского дома? Знаете туда дорогу?

– Запросто провезу. Я, должно быть, раз сто возила мистера Стайна туда-сюда мимо этого дома. Так вы сегодня с президентом встречаетесь?

– Нет. Я встречаюсь… с другим человеком.

– Ну и хорошо. – Ее водительское удостоверение, прикрепленное над передней панелью, свидетельствовало, что ее зовут Венди Хангер. – Ну что, поехали? Эй, «Шевроле», зажигание!

Автомобиль завелся сам собой, замигали огоньки на приборной доске, и мы поехали. Венди Хангер и на фотографии водительского удостоверения выглядела несколько нервной. Возможно, жизнь никогда не позволяла ей терять бдительность. А может, она только что отработала четырнадцатичасовую смену. Или просто пьет слишком много кофе.

Мимо мелькали автостоянки, авторемонтные станции, супермаркет, школа; промелькнуло какое-то строение, украшенное пышной лепниной. Эта женщина-шофер явно не отличалась разговорчивостью, что меня совершенно устраивало. В мыслях я то и дело возвращалась к состоявшейся прошлым вечером встрече на галерее дома 119А. Уналак, будучи местной, приехала туда раньше меня; Ошима прилетел из Аргентины; Аркадий, который теперь мог путешествовать более свободно, поскольку ему уже исполнилось восемнадцать, прибыл из Берлина; Рохо – из Афин и Л’Охкна – с Бермуд. Мы уже несколько лет не собирались все вместе. Садаката подвергли Акту Хиатуса, и обсуждение началось. Мои пятеро коллег внимательно слушали рассказ о визите Элайджи Д’Арнока, который два дня назад заявился среди ночи к дверям моего дома в Клейнбурге. Естественно, я подробно перечислила все его аргументы в защиту своего желания дезертировать и помочь осуществлению нашей Второй Миссии. Мои друзья отреагировали весьма скептически.