Мемуары - Лени Рифеншталь

Вслед за этим 8 мая 1952 года мой адвокат Гричнедер подал апелляцию в суд первой инстанции Мюнхена по поводу оскорбления, клеветы и злословия. Но и после подачи жалобы господин Гричнедер до последнего оттягивал момент официального возбуждения дела, мы все дожидались публикации опровержения в «Ревю».

Однако вместо извинений Киндлер предпочел разыскать еще какой-нибудь, отягощающий мою участь материал. Я узнала, что представители «Ревю» всячески пытались получить обо мне информацию от разных не известных мне лиц. Из-за всевозможных уловок адвоката Штаубитцера судебное разбирательство все время откладывалось, сначала на недели, потом на месяцы.

Ситуация становилась все более невыносимой — и не только по финансовым соображениям. Мы жили теперь втроем (днем даже вчетвером) в одной 16-метровой комнате на Тенгштрассе. На софе спала мама, Ханна и я — на полу. В течение дня приезжал мой бывший муж, чтобы поддержать меня. Петер помогал мне разбирать со мной деловую корреспонденцию, а мать в той же комнате готовила еду.

В эти безрадостные дни меня навестил Джон Эггенхофер, добрый друг из Америки, не раз помогавший нам. Этот необыкновенный человек, замкнутый и весьма чувствительный, необычайно любил кошек, которых в его нью-йоркской квартире насчитывалось более двадцати. Джон привез целый чемодан подарков, просил меня воспрянуть духом и обязательно отдохнуть — в горах или на море. Для этого он дал мне 300 долларов — по тем временам вполне приличную сумму.

Но прежде чем я надумала, куда поехать, все решило за меня письмо из Италии. Поль Мюллер, мой испытанный друг, просил, если возможно, в ближайшее время прибыть в Рим: некоторые итальянские бизнесмены вознамерились серьезно переговорить со мной насчет фильма «Красные дьяволы». Долго не раздумывая, я уже на следующий день отправилась на поезде в Рим.

Снова в Риме

В тот раз в итальянской столице в конце июня стояла невыносимая жара — 40 с лишним градусов в тени. В моей небольшой комнате в гостинице «Бостон» была температура как в инкубаторе. Хотя время отпусков еще не наступило, каждый, кто мог, уже сбежал из Рима на море в Остию.[409] Поль Мюллер всячески заботился обо мне. Прежде всего он привез меня в офис «Минерва-фильма». В результате переговоров было достигнуто соглашение: «Минерва-фильм» как компаньон берет на себя половину производственных затрат, в сумме составивших 750 000 марок. Единственное условие: совместное согласование кандидатур главных действующих лиц. Меня попросили еще раз приехать через несколько дней, собираясь за это время составить предварительную смету. Все участвовавшие в переговорах выражали свое восхищение материалом будущего фильма.

Пауль тем временем познакомил меня со многими интересными людьми. Например, с Теннесси Уильямсом[410] — любящим выпить, сумасшедшим, но гениальным драматургом, из-под пера которого вышли и «Трамвай „Желание“», и «Кошка на раскаленной крыше», и многие другие восхитительные пьесы. Поскольку Уильямс в то время жил в том же доме, что и Поль, вблизи улицы Венето, мы часто встречались, и проводили вместе приятные часы за беседой.

Мне удалось понаблюдать за потрясающей игрой Джины Лоллобриджиды[411] во время съемок кинокартины «Хлеб, любовь, и фантазия». Ее партнер по фильму Витторио де Сика вновь заверил меня, что возьмет на себя роль Харриса в «Красных дьяволах».

Затем я встретила Анну Маньяни, единственную в своем роде актрису, всегда вызывавшую у меня восхищение. Она пожаловалась мне на патологическое отсутствие добротных сценариев и просила подыскать для нее что-нибудь подходящее в моих фильмах. Позже совместно с Германном Мостаром я написала специально для нее увлекательную роль испанской матери в сценарии «Три звезды на мантии мадонны». Но Анна Маньяни отклонила мое предложение, заявив буквально следующее: «Для роли матери я еще слишком молода, мой персонаж должен источать изрядную долю сексуальности». Ее мнение не удивило меня — Анна обладала жгучим темпераментом.

В Риме я встретила старого знакомого — Георга Пабста. В последний раз мы виделись десять лет назад и, рассорившись, разошлись. Но Пабст оказался незлопамятным и остался добрым другом, таким же как и до съемок «Долины». В Италии он снимал фильм с многомиллионным бюджетом. Мне частенько доводилось наблюдать, как он руководит съемками в нескольких студиях киноателье «Чинечитга». Никогда не забуду вечера, проведенные вместе с его семьей в Трастевере на отдыхе. Здесь царила атмосфера, которую так мастерски передал Федерико Феллини в фильме «Рим».

Пабст познакомил меня с актером Жаном Маре,[412] который казался идеальным исполнителем для фильмов типа «Красные дьяволы»: молод, талантлив, прекрасный лыжник.

Когда жара в Риме стала совсем невыносимой, я на несколько дней ретировалась на Капри. Мне давно полюбился этот маленький остров. Нетрудно понять тех, кто, впервые увидев Капри, хотел бы остаться на этом острове навсегда. Там мне попался Генри Наннен, приехавший сюда с женой из Позитано на пару часов. Я рассказала Генри, что один английский издатель хотел бы опубликовать мои мемуары, и попросила совета. Наннен полагал, что в этом случае договор следует заключать обязательно: будет лучше, если эта книга выйдет сначала за рубежом. В момент нашего тогдашнего разговора трудно было представить, что десятилетия спустя мой собеседник подвергнется жестоким наладкам как «наци» из-за незначительного участия в работе над моей «Олимпией». Генри озвучил одну небольшую фразу за кадром — и это все. Логически рассуждая, многие репортеры и иностранцы также постоянно что-то произносят в этом фильме. Они тоже «наци»?!

Письмо от Жана Кокто[413]

Я опять в Мюнхене. Какая противоположность моей жизни в Италии! Мы с матерью все еще проживали в небольшой комнате. В это время Луиза Ульрих предложила мне подработать, написав для нее сценарий по роману Эрнста Вихерта[414]«Служанка Юргена Доскосила». Луизу вдохновил образ главной героини — роль, о которой она давно мечтала.

Мне был великодушно выдан аванс, но работа как-то не продвинулась, и я вернула Ульрих деньги.

Тут произошло чудо — я получила письмо от Жана Кокто. Ранее мне не довелось познакомиться с этим великим художником. Кокто писал:

Монтпенсье, 36 Париж, 26 декабря 1952 года.

Моя дорогая Лени Рифеншталь!

Как не стать Вашим поклонником, если Вы — гений кино и мастерски поставили его на такую высоту, которой оно редко достигает?! Меня бы очень обрадовало знакомство с Вами, но вдали от того вздора, который сейчас заполнил мир кинематографа… Я приветствую Вас от всего сердца и буду счастлив получить от Вас несколько строк о Ваших проектах и о Вас.

Я была приятно удивлена. Какой восхитительный жест! И какая противоположность унижениям, которые выпадали на мою долю годами. Это письмо вызвало у меня небывалый внутренний подъем. Так что, несмотря на повторный отказ от сотрудничества фирмы «Герцог-фильм», я на следующий же день позвонила господину Тишендорфу и договорилась с ним о встрече в Италии. Прибыла я отнюдь не с пустыми руками — привезла в Рим решение в мою пользу Берлинской аттестационной комиссии, кроме того, письменное согласие Витторио де Сики и Жана Маре на участие в съемках «Красных дьяволов», а также документально заверенное рабочее соглашение с «Минерва-фильмом». Мне, страстно убежденной в своей правоте, удалось преодолеть все сомнения, мучившие господина Тишендорфа по поводу этого, безусловно, рискованного кинопроекта. Уже через несколько дней мы подписали договор, обязывавший меня через шесть недель предоставить полностью подготовленный к съемкам сценарий. И именно письмо Кокто помогло мне добиться желаемого.

Последняя битва за «Долину»

Наконец-то пришло время заняться интеллектуальным трудом. Я решила поискать пристанище в горах, опять-таки в Кицбюэле. И очень скоро нашла как раз то, что нужно: две уютные комнатушки и небольшую кухоньку в деревянном доме, великолепно расположенном. Под ним лежала запорошенная снегом долина, вдали виднелась горная цепь. В начале декабря я намеревалась уже начать работу над сценарием, но мой покой опять был нарушен.

Однажды утром в домике объявился запыхавшийся Отто Ланчнер, один из моих прежних сотрудников. Обычно спокойный, скорее даже флегматичный, на этот раз Отто отчего-то заметно волновался. Едва войдя, Ланчнер огорошил меня:

— Лени, извини за раннее вторжение, но это очень важно. Из Инсбрука позвонил Ули Ритцер и сообщил, что сегодня ты располагаешь, вероятно, единственной возможностью предотвратить уничтожение «Долины». Ведь французы решились на это окончательно. Ты должна в ближайшее время обязательно сесть в скорый поезд до Вены, в котором сейчас находится австрийский министр финансов Камитц.