Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1 - Наталия Ильина

В 1758 г. В.К.Тредиаковский в «Трех рассуждениях о трех главнейших древностях российских», наряду с мнениями С. Герберштейна, югослава М. Орбини (1601 г.), М. Претория, Б. Латома и Ф. Хемница, придерживающихся южнобалтийской версии происхождения варягов, привел заключения француза Ф.Брие, связавшего в 1649 г. Рюрика с Данией, Г. 3. Байера, шведов О. Рудбека и Г. Валлина (1743 г.), выводивших его из Скандинавии. На этот раз Тредиаковский резюмировал, ведя речь о диссертации Миллера, что она, «освидетельствованная всеми членами академическими нашлась, что как исполнена неправости в разуме, так и ни к чему годности в слоге». Важно также подчеркнуть, что ученый, увидев чем грозит науке подмена свидетельств исторических источников лингвистическими домыслами, довел последние до совершенного абсурда, специально высмеивая и тем самым дискредитируя эту широко распространенную ложную практику[143].

В 1761 г. Миллер в «Кратком известии о начале Новагорода и о происхождении российского народа, о новгородских князьях и знатнейших онаго города случаях» заметил в адрес шведа О. Далина, перу которого принадлежит многотомный труд «История шведского государства» (40-е гг. XVIII в., вскоре был переиздан в Германии), что он был неправ, «когда немалую часть российской истории внес в шведскую свою историю» (во время дискуссии 1749-1750 гг. ученый, следует сказать, был очень высокого мнения об этом произведении)[144]. На нелепые «погрешности» Байера было указано в 1767 г. издателями Кенигсбергского списка: приняв в какой-то летописи слово «ковгородци» «за наименование народа, начал искать онаго в истории. По многим догадкам попал он на Кабарду, а того не рассудил, что писец ошибся и что надлежит читать новгородци»[145].

В 1764 г. в своем плане работы над русской историей А. Л. Шлецер, обязуясь начать «сокращение исторических сочинений покойнаго Татищева на немецком языке», отметил: «Отец русской истории заслуживает того, чтобы ему отдали эту справедливость; и правила методы требуют такого сокращения. Нужно иметь связную систему прежде, чем желать усовершенствовать ея части». На следующий год он предложил И.И.Тауберту издать «Историю Российскую» ученого, при этом подчеркнув, в какой-то мере предвидя то, мягко сказать, недоброжелательство, какое будут демонстрировать по отношению к нему его же соотечественники, что Татищев - «отец русской истории, и мир должен знать, что русский, а не немец явился первым творцом полного курса русской истории»[146].

В 1767 г. Ф.Эмин, в «Российской истории» во многом дискутируя с М.В.Ломоносовым, признал, что он «лучше и основательнее описал нашу древность, нежели многие чужестранные историки», а также заключил, что мнения норманистов «не имеют никаких доказательств», ибо никто из древних авторов не причислял варягов к шведам. При этом он очень тонко спародировал A. Л. Шлецера, старавшегося вывести многие русские слова из германских языков (что должно было, по его замыслу, лишний раз подтвердить правоту норманской теории), заметив, что сходство слов Knecht и князь равно тому, если немецкое Konig, «у вестфальцев произносимое коиюнг», сопоставить с русским «конюх»[147].

В 1768 г. Шлецер в книге «Probe russischer Annalen» («Опыт анализа русских летописей»), оставшейся, что не позволяло воспользоваться всем наследием историка в варяго-русском вопросе, незнакомой большинству ученых России, значительное внимание уделил критике прошлой и современной ему историографии русской истории. И, характеризуя большую часть ее представителей как «фантазеров» и «высокомерных невежд», которые «дерзко блуждают... в сумрачных дебрях по ту сторону летописей» («фантазируйте, придумывайте, мечтайте, пишите романы, но и называйте это романами! Имя Истории свято - не оскверняйте его!»), заключил, что еще «не существует русской истории».

С особенной силой эта критика звучала в адрес шведов и в первую очередь О. Рудбека, выводы которого называются «снами» и «галлюцинациями», а их автор «шутником», «начитанным дикарем» (в полной мере досталось и другим: что «в попытке выяснить происхождение финской нации и языка шведский граф Бонде переплюнул даже Рудбека» и что книга Ф. И. Страленберга «История северной и восточной части Европы и Азии», вышедшая в 1730 г. в Германии и переведенная на английский, французский и испанский языки, «совершенно убогая и невероятно неправдоподобная, привнесла в историю России огромное количество ошибок, неточностей и бессмысленных утверждений, которые не исправить за долгие годы, и стала классической в Германии, Франции и Англии»).

Ведя речь о накале фантастических представлений шведского общества о собственном прошлом даже в середине просвещенного XVIII в., ученый пояснил, что когда О. Далии «позволил себе усомниться в утверждении своих предшественников, что уже Гомер и Орфей воспевали шведов, то группа священников пришла 12 ноября 1747 г. в риксдаг, выразив недовольствие новшествами Далина и предложив среди прочего исправить его книгу. На роль корректора предлагался г-н Гиоранссон, чья шведская история... начинается с 1951 года от сотворения мира». Шлецер, сказав об «усилиях», которые прилагал Далин, чтобы вписать историю Руси в «Историю шведского государства», отметил, что ни он, ни его соотечественники, утверждая о шведской природе варягов, не приводят тому доказательств. И, конечно, достойно внимания его мнение о «двойном заблуждении», которое привело к такому заключению Далина и с которого, как уже говорилось, началась норманская теория: «Сначала он предположил, что варяги были шведами, а затем, исходя из этого, посчитал, что Русь в ту эпоху да и потом еще долгое время находилась под господством Швеции. Вот так логика!».

Констатируя, что слово «варяг» «давно стало крестом для исследователей древней истории северных народов» и что «Моллер, Байер, Скарин и Биорнер написали подробные, полные учености труды об одном и том же», резюмировал: «Недоказуемым остается, что варяги Нестора были именно шведами» (по словам Шлецера, только Ире «удачно проследил этимологию слова «варяг»... согласно ему оно является буквальным переводом слова «Foederati»). Рассуждая на тему происхождения названия русского народа, он заметил как по поводу известной тенденциозности, так и по поводу того, чему она так кардинально противоречит: «Те, кто считает Рюрика шведом, находят этот народ без особых трудностей. Ruotzi, - говорят они, именно так и сегодня называется Швеция на финском языке, а швед - Ruotzalainen: лишь слепой не увидит здесь русских! И только Нестор четко отличает русских от шведов. Более того, у нас есть много средневековых известий о шведах, а также тщательно составленный список всех их названий: ни одно из них не указывает, что когда-то какой-либо народ называл шведов русскими. Почему финны называют их Ruotzi, я, честно признаться, не знаю».

Говоря так, Шлецер специально подчеркнул один принципиально важный момент, который затем независимо от него будут подчеркивать другие специалисты: «...Мне кажется невероятным, что целый народ заимствовал для собственного обозначения иностранное название другого народа, только потому, что его князья принадлежали к последнему» (отрицая также мысль, что русские - это роксоланы, он связал их с югом Восточной Европы и сблизил с румынами, хазарами, болгарами, аланами и лезгинами, поясняя при этом, что русские не «были ни славянами, ни готами» и что греки «называли их скифами, таврами, тавро-скифами»).

Труды Байера, заключал Шлецер, делают «ему чести больше, чем самой Академии», и которые могли бы использоваться «новыми авторами российской истории в большем объеме, чем это происходит сейчас». Но вместе с тем было указано, что «русский язык он понимал не достаточно хорошо и потому не допускал даже идеи написания критики русских источников!» и что «собранные без проверки и осмотрительности фрагменты (русских летописей. - В.Ф.) он понимал и переводил часто неверно».

Еще неизданная «История» Татищева, на взгляд Шлецера, сослужит «хорошую службу тем, кто довольствуется лишь общими знаниями о древней русской истории. Однако добросовестному, критичному или, как еще говорят, педантичному историку, который не принимает на веру ни одной строчки и к каждому слову требует свидетельств и доказательств, от нее нет никакого проку. Татищев собрал все известия в одну кучу, не сообщив, из какого манускрипта взято то или иное известие» (к тому же «иностранные источники, очень ценные для исследователя русской истории, у него отсутствуют полностью»). По словам Шлецера, которые проливают для непредвзятого исследователя достаточно света на проблему научной состоятельности как диссертации Миллера, так и ее критики оппонентами, в первую очередь Ломоносовым, «Миллер поначалу также посвятил себя древней российской истории, как следует из объявления, где он в 1732 году анонсирует выход Saml. Russ. Gesch. Однако, как известно, затем последовало его десятилетнее путешествие по Сибири, вернувшись из которого он занялся другими темами».