Правда и блаженство - Евгений Шишкин

— Почему так? В могиле?

— Когда бандиты на двух джипах к конторе подкатили. С «калашами», Алексей Василич, я, как ты меня учил, сразу в туалет сдернул. Да ума-то хватило, в женский завернул! В кабинку спрятался, съежился… Там и отсиделся… А вот Денис-то — хлоп! Он полез Осипа защищать… Потом Осип выскочил из конторы, у него в кабинете черный ход был…

— Правда? Я и не знал!

— Правда! Осип во двор выскочил — в свой «мерседес», а он — бах! И взорвался… Царствие им Небесное… Помянуть их надо. — Давай за упокой Дениса и Осипа… А Глеб-то Митков в Израиль уехал. У него двойное гражданство было… А секретарша твоя Светка, ну Альбертовна-то, замуж за итальянца выскочила, теперь в Милане… А тебя-то, Алексей Василич, мы уж так оплакивали! Говорили, что в Чечню тебя продали, в рабство, там ты и кончился… — Тут радость опять переполнила Рудольфа, стопка с водкой в руке задрожала, пролилась… — Жизнь мне спас! Внука в твою честь! Пускай такой же, как ты, растет…

Опустошая графин с водкой, они бойко говорили втроем все разом и умудрялись друг друга слушать и, похоже, понимать досконально:

— Осипа Наумовича тоже бес водил…

— Сперва провидение на него снизошло. Деньги его любили… Он их тоже любил. Даже руки тряслись. Как молодой любовник трясется перед свиданием…

— Смотришь, бывало, на наших бизнесменов и дивишься… Всё у них есть. Как говорится, всё им катит. Деньги, должности. А вдруг раз — и нету никакого бизнесмена.

— Когда денег много, святости мало.

— Я ведь любил Осипа. Про себя я со студенческой скамьи называл его ласково — Ослик.

— Может, провидение от него к другому перешло?

— Бес примазался…

Уже под утро, когда Москва сонно зафыркала под окнами машинными моторами, Рудольф — Бурый Нос, действительно, с бурым от алкоголя носом откланялся. Напоследок сообщил:

— Вспомнил! Тебя, Алексей Василич, летом какой-то майор разыскивал. Спрашивал, когда ты из-за границы вернешься? Говорит, по поручению генерала Ворончихина, брата твоего.

— Пашка! Генералом стал?

Захмелелый, ватный Алексей позволил себя раздеть Варваре. Делала она это с подобострастием и заботой.

— Алексей Васильевич, можно я с вами немного полежу? Минут десять. Только мы с вами делать ничего не будем. Я так, с краешку… Какая я счастливая!

— Провидение… — пробормотал Алексей.

Он спал. В безумном вихревом цветном сне перед ним разноперым потоком лились картинки игрового автомата. Они ядовито пестрели, дразнили, завораживали. Все время хотелось от них отвернуться, прекратить пляску бесовских картинок, перезвон игрового автомата. «Паша!» — зовя на помощь, выкрикнул Алексей в сон. В тот же миг в игровой зал ворвался Павел в форме фельдмаршала с эполетами и кистями на мундире, с мушкетом в руке и стал расстреливать посетителей. Они, словно бескровные ватные куклы, падали с высоких табуретов. Тут дуло мушкета нацелилось на самого Алексея. «Паша! Пашка! Это же я! Твой брат!»

Пройдет несколько месяцев — братьев Павла и Алексея воссоединит на время смерть матери Валентины Семеновны Ворончихиной, в девичестве Смоляниновой, чей век оказался не короток, не длинен.

Часть третья

Николай Семенович Смолянинов, попросту — Череп, не оказался пророком. Он твердил на всех углах, что Ельцина из Кремля можно выпереть только в гробу. При этом известие о смерти «гаранта» кремлевские мазурики оттянут на пару дней, чтоб успеть прибрать к рукам, что в палатах плохо лежит и липко льнет к загребущим лапам ельцинского окружения и родни.

Нет! Президент Борис Николаевич Ельцин уплелся из Кремля сам. По-старчески тихо покряхтывая и попердывая, он добрался до черного мерседесовского «членовоза» и навсегда укатил в новогоднюю ночь… Перед уходом помямлил в телекамеру отвальную кощунственную чепуху: «Ваша боль — это моя боль…»

Острослов-народ в Вятске имел свободу обсудить грандиозную «рокировочку».

— Сам бы Ельцин ни за што не сполз с трону! Видно, яйца так ему скрутило, что невмоготу.

— Танюха, евонная дочерь, с носастым Березовским сторговалась. Тот ей втюрил лимончиков, она батьку сдала, как хряка, на живодерню.

— Погоди… Полгода пройдет, и позабудут этого Ельцина, как не бывало. Сталин — вот фигура! А этот алкаш, разрушник… Сталин-то принял Россию с сохой, а оставил с ядерной бомбой!

— Оставьте свою идиотскую демагогию про Усача! Если так судить, то выйдет: Ельцин принял Россию с пустыми прилавками, а оставил с компьютером в каждом доме и мобильным телефоном в каждом кармане!

— По мильёну русских в год мрёт! Какие тут, лять, телефоны?

— При Сталине-то чего, не мёрли? Прогресс — всегда на костях. При Петре Первом на треть население сбавилось, зато — подвижки…

— Глаза-то разуй, сукин ты либерал! Заводы стоят, поля заросли, армия развалена… Страна по уровню жизни рядом с Мозамбиком. По числу миллиардеров — на втором месте после Америки!

— Чего говорить? Печать иуды и кровопийцы будет лежать на роду Ельциных. На детях, внуках и правнуках его!

— Да-а, поганца хуже его в истории России не сыскать. Разве что предатель Горбачев сравнится…

— Важно, куда нынешний поведет?

— Больно уж он худощав, некорисен. Вида у него нету… Как шарышик.

— Этот шарышик еще даст прокакаться. Он гэбэшник.

— Пост человека взращивает… Погодь-ка вот, скоро ему такие словеса запоют — вырвет от ихней лести.

— Что росточком мал — не беда. Ельцин — вон какая дубесина, да гниль! Володька скоро политического росту наберет!

— Ежли лигархи дадут, тогда наберет.

— Лучше маленький стоячий, чем большой лежачий, елочки пушистые!

В конце двадцатого века Россия находилась на очередном переломе. Всякий раз, когда высшее кремлевское кресло занимал новый человек, страна жила в коконе иллюзий, надежд на перемены. То были мечтательные перемены, или перемены, о которых мечтают. Мечты не могут быть худыми! Тем более когда прокатилось по стране эпохальное ельцинское разорение.

Возможно, сама многовековая история России требовала от страны порядка и стабильности. История не позволяла обществу долго жить в смуте и повальном воровском грехе. Ельцин, окруженный либеральными резонерами, оказался ничтожным реформатором. Он дал волю дельцам, аферистам и проходимцам разграбить наработанное народом ради рыночного капитализма. Что это такое — он знать не мог, ибо был партийным функционером.

В России никогда не боялись секиры закона и суда. Закон в России столь же неустойчив, что и власть. Власть — и есть закон! Власть — и есть суд! В шаткие времена Ельцина в стране витали надежды: «ну не навсегда же так!» Исторический порядок утеснял грабительский ельцинский устой. Казалось, праздник для мошенников вот-вот кончится. Потому награбленное в России текло валютными реками за границу. Виллы в Испании, Франции, на Кипре, во Флориде — целые «воровские» анклавы втирались на карты богатых побережий; отпрыски воров и казнокрадов осели в лондонских кембриджах… Россия становилась промзоной, которой правила частно-государственная олигархия. При этом всем казалось: «Ну не навсегда же так!»

Появление нового человека на олимпе власти требовала не только историческая ситуация, но и политический бомонд. Российской демократии нужен был преемник, либерал по духу, который узаконит ельцинские достижения. Народ же наивно чаял, что новый ставленник твердо скажет: «Стоп, господа! Наворовались!» Но народ в России — не в ладах с властью, поступков политиков не разумеет, «царя» не выбирает… Внутренний, личностный мотив исторического персонажа таинственен, а частно физиологичен. На объявление преемником Путина повлияли болезнь и деградация Ельцина, отчасти его трусость и опасения «родни»: как бы потом чего-то не вскрылось…

Хрен редьки не слаще. Историю России не угадать.

Скоро преемник вошел в полновластную власть.

Вятское кафе-закусочная на улице Мопра, наново отстроенное старшим Жмыхом, Витькой, вернее, предпринимателем Виктором Михайловичем Жмыховым, гудело политическими разговорами в теплом пивном и винном пару. Панкрат Большевик, ездивший в столицу как ветеран и орденоносец на юбилей Победы, описывал мужикам парад:

— Мавзолей Владимира Ильича весь цветными тряпками обколотили, ничё не видать. А парад двое принимали. Ельцин, бледный, как в обмороке стоял. Да этот питерский, ельцинский ставленник-от… Вот до чего довели, мужики! У меня на груди, на медалях и орденах — Ленин и Сталин выбиты, да и у всех ветеранов тоже. А мы должны идти и равняться на этих, кто их предал… Хотите верьте, мужики, хотите нет: я равненье на них не держал. Носу не повернул. — Все, кто слушал за столиком и кто слышал за столиками ближними, поглядели на большой пунцовый нос Панкрата. — Всё прикарманили! Победу нашу тоже в карман к себе запихнули… Гвоздичку вялую на могилу Иосифа Виссарионовича не положили. Подлецы! Да кто ж Победу-то ковал?