Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словом, у поэта не было ни одного издания, которое бы радовало его и содержанием, и успехом на книжном рынке.
Державин (можно добавить банальное: как истинный поэт) боялся закостенеть. Он искал новых троп в поэзии, присматривался к «сентименталистам». Дружил с Иваном Дмитриевым, уважал Карамзина и Муравьёва — и их «новая поэзия» чем-то его привлекала. Тонким налётом легкомысленности? Смешением иронического и печального? Державин считал себя прародителем этого стиля — как-никак «Фелица» и «Видение мурзы» это шедевры и по канонам сентиментализма! Непринуждённый разговор с читателем-собеседником у Державина получался поядрёнее, чем у нашенских талантливых любителей Стерна. Державин создавал в стихах свой психологический автопортрет. Сентименталисты только стремились к этому. Державин похваливал Карамзина, но понимал, что тот не хватает звёзд с неба. Николай Михайлович — стихотворец своеобразный, обогативший поэтическую речь, но где там высокий полёт? Где силушка? Хотя и писал Карамзин про Илью Муромца, сам в поэзии не был богатырём. «Приятный» — вроде Храповицкого. Только Храповицкого Державин назвал: «Приятный, острый», а Карамзин скорее заслуживал определения «приятный, плавный».
Княжнин ещё давно писал:Я ведаю, что дерзки оды,Которы вышли уж из моды,Весьма способны докучать.
Чем же заменить оду — главный жанр серьёзной поэзии? Ещё Ломоносов пробовал себя в анакреонтике — и не без блеска. Какие лёгкие, летучие ямбы получались у поэта-академика:
Ночною тишиноюПокрылись небеса.Все люди для покоюЗакрыли уж глаза…
Но Ломоносов демонстрировал анакреонтику «с последующим разоблачением». Есть у него «Разговор с Анакреоном» — оригинальный диалог в стихах. Анакреон (в переводах Ломоносова) прославляет любовные утехи, а от своего собственного имени русский просветитель отвечает ему патриотической программой:
Хоть нежности сердечнойВ душе я не лишён,Героев славы вечнойЯ больше предпочтён.
Он не «подыгрывал» себе в дуэли с легкомысленным греком: анакреонтические отрывки написаны вдохновенно. Но государственное для Ломоносова важнее личного — и он это не просто ощущает, но и декларирует. Для Ломоносова разделение высокого и низкого — это суть творческого метода.
Державин тоже ставил служение государству выше суматошной личной жизни. Но к любому жанру относился без пренебрежения и считал наилучшим служением Отечеству и словесности «забавный русский слог», с которым — и в пир, и в мир. Воссоздавая эпикурейский мир Анакреона, Державин работал с таким же ощущением полёта, как и при сочинении торжественной оды — скажем, на победы Суворова в Польше. Анакреонтика Державина пропитана политическими ассоциациями и намёками.
«Анакреонтические песни» стали одной из первых русских поэтических книг, без которых в начале XIX века нельзя было представить ни одну почтенную библиотеку. Зайдите в любой дом-музей, связанный с той эпохой, — и вы заметите этот том на книжной полке. Золотой век русской литературы вышел из «Анакреонтических песен» Державина. Если это и преувеличение, то умеренное. Русская проза ко времени воспитания Жуковского, а чуть позже — Пушкина, Баратынского, Дельвига пребывала в младенческом состоянии. А вот поэзия — от Ломоносова и Тредиаковского до Державина и Княжнина — была их школьным классом. Да, они увлекались и французской, и немецкой, и английской литературой. Как правило, с детских лет они владели европейскими языками и учились у Парни, Вольтера, Поупа, Мильтона… Всем известно лицейское прозвище Пушкина — «Француз». Жуковский всю жизнь переводил и немцев, и англичан… Иногда они и сами слагали стихи по-французски или по-немецки, но эти упражнения ни для кого не стали магистральной дорогой в литературе. То были времена наибольшего увлечения иностранными языками — для многих наших аристократов французский язык стал роднее русского. Но русские поэты всё-таки выбрали русский язык — в том числе и под впечатлением от «Анакреонтических песен».
Одно из анакреонтических стихотворений Державина известно многим, хотя автора назовут единицы:
Если б милые девицыТак могли летать, как птицы…
Чайковский, «Пиковая дама», песенка Томского. Либретто Модеста Чайковского по повести Пушкина — и вдруг Державин, «Шуточное желание». Братья Чайковские пытались воссоздать атмосферу XVIII века — галантного, распущенного, припомаженного. Там ведь и императрица появляется — во всей красе, в окружении фаворитов.
Это безгранично игривое «Шуточное желание» Державин написал в 1802-м. Гаврила Романович тогда не пребывал в опале и забвении, никто не мешал ему «петь героев». Более того — он находился в гуще политической борьбы, был влиятелен, как никогда, хотя и противники у него водились влиятельные и опасные: «молодые друзья» и старинные враги. Это отступление — чтобы мы договорились: в анакреонтику Державин нырнул не со скуки, не из-за павловского диктата или отставки при Александре. Просто этот жанр его не отпускал. В нём всегда жил острослов и эксцентрик, озорник и жизнелюб. Этот шаловливый повеса никогда не руководил Державиным, но оставался его постоянным собеседником.
В поэзии Державин стремился к полноте палитры. Создавал новый жанр — «забавной» оды, работал над громогласными батальными одами, создавал духовную и философскую лирику, ну и — анакреонтику. Не все девизы державинской анакреонтики нужно воспринимать всерьёз: эти стихи он писал «в образе», в маске.
И в анакреонтике Державин демонстрировал привычную походку: неровную поступь. Вслед за удивительно гармоничными, спаянными строфами идут случайные (на первый взгляд!) отрывки, которые вроде бы не грех и вырезать рукой опытного редактора. Но Державин дорожил некоторой неряшливостью. Он любил принимать гостей в домашнем халате.
Державин облысел, но, вопреки моде, которая сложилась после французской революции, не любил появляться в обществе без парика. Анакреон и должен быть плешивым да седым. Он не переставал любоваться красавицами — и не только любоваться.
А теперь — для вас, дорогие максималисты и ханжи. Как можно после оды «Бог» увлечься воспеванием фаллических символов? «Я хотел бы быть сучочком, чтобы тысячам дево́чкам» — что это, если не языческое поклонение Эросу? Шалости простительны в юности, в резвой молодости, но со старика Державина иной спрос. И в то же самое время он слагал гимны Христу, не сомневаясь в своём праве на них! Здесь есть доля истины: Державин никогда (видимо, с казарменных лет) не гнушался «поэзией телесного низа» — правда, эта поэзия никогда не доминировала в его сознании.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});