Фаза ингибиторов - Аластер Престон Рейнольдс

последние два дня сигнал слабел, а периоды молчания удлинялись. Впрочем, он и не играл уже существенной роли. Мы с Пинки сузили радиус области, где могла находиться леди Арэх, до десяти километров; добравшись туда, мы воспользуемся пассивными датчиками для поиска скафандра.

Пинки тревожился из-за ослабевающего сигнала. Я ему сочувствовала, но приободрить ничем не могла. Он однажды пережил потерю леди Арэх, потом ему вернули надежду, что она все еще жива, а теперь его сила духа подвергалась очередному испытанию при мысли, что он может найти дрейфующее в космосе мертвое тело.

– Вряд ли Вселенная так с нами поступит, – прошептала я. – Может, она и безразлична, но на самом деле не жестока.

Кажется, на какое-то мгновение я и впрямь в это поверила.

Еще через пятьдесят два часа леди Арэх смолкла. За последующие двое суток мы с Пинки, кажется, не обменялись ни единым словом. Не то чтобы мы упали духом, но нервы обоих были напряжены до предела.

Наконец «Коса» заметила леди Арэх – движущееся теплое пятнышко величиной с человека. Достаточно ли теплое, чтобы быть живым? Я предпочла об этом не размышлять. Не столь давно леди Арэх побывала внутри звезды; возможно, мы наблюдали лишь медленное угасание огарка, падающей в космическую бездну искорки.

Я вела «Косу», пока мы не оказались примерно в километре. Хотя мы давно покинули орбиту Арарата, сияния Яркого Солнца еще хватало, чтобы освещать скафандр. Мы с Пинки молча следили за ним, медленно вращающимся, из рубки управления. Прежде я представляла себе, как леди Арэх мчится в космосе, повернувшись визором к звездам, но реальность оказалась не столь величественной. В какой-то момент скафандр закувыркался, но никаких других движений заметно не было. «Коса» фиксировала активность некоторых систем скафандра, улавливала тепловые и электромагнитные сигналы, но для моих нейроощущений он оставался полностью немым. Диагностические запросы не получали ответа. Не ощущалась и какая-либо деятельность мозга леди Арэх. Лишь одно обстоятельство давало нам какую-никакую надежду: леди Арэх сжалась в позе эмбриона, прижав что-то к животу. Наверное, девятый камень был при ней, хотя никаких признаков бронеткани не наблюдалось.

– Пойду я, – без предисловий заявил Пинки.

Я не стала спорить. К этому времени он достаточно освоил управление скафандром и шлюзом. Несколько минут спустя я уже смотрела, как он удаляется от корабля в сторону кувыркающегося силуэта, используя маневровые двигатели. Естественно, его скафандр был меньше, чем у леди Арэх, и поначалу ему не удавалось остановить вращение, но с помощью выбросов холодного газа он наконец стабилизировал и себя, и ее, а затем начал буксировать никак не реагирующий скафандр на корабль. Я облегченно вздохнула – дело сделано, теперь мы можем уйти в глубокий космос. И все же я нервничала, пока не закрылся шлюз.

Доверив «Косе» какое-то время управляться самой и предпочтя ничего не оставлять на долю роботов, я спустилась к шлюзу и встретила появившегося оттуда Пинки. Он тащил за собой второй скафандр, что было непросто даже в условиях временной невесомости.

– Плохо дело, – сказала я, оценивая видимые повреждения.

Внешний слой почернел и покрылся пузырями, наименее пострадавшие части отливали бронзой. Визор подернулся туманом, никакие индикаторы не горели. Я медленно вздохнула, напомнив себе, что у леди Арэх вряд ли имелись причины включать видимость индикаторов в настройках системы.

– Сам вижу, что ничего хорошего. – Пинки уже выбрался из скафандра, и тот самостоятельно вернулся на отведенное ему место. – Может, расскажешь о том, чего я не могу увидеть собственными глазами, Воин-Сидра?

Скафандр не открылся автоматически. Осторожно разжав руки леди Арэх, я извлекла из них гидеонов камень и ощупала его голыми пальцами, вновь почувствовав знакомые шершавость, твердость и холод. Внутри все так же пульсировал алый огонек, хотя и слабо.

– Он спит, – тихо проговорила я. – Но вряд ли мертв. Думаю, отдал немало сил, унося ее от Яркого Солнца, и теперь пребывает в восстановительной фазе.

– Леди Арэх нуждалась в нем, после того как улетела от звезды?

На этот вопрос у меня не нашлось уверенного ответа.

– Она летела достаточно быстро, и ее защищал только скафандр. Бронеткань пригодилась бы при встрече с микрометеоритами. Но ни с чем крупным она встретиться не могла.

– Иначе бы ее здесь не было.

– Бронеткань предохранила бы ее, но вряд ли смогла бы помочь при внезапном торможении. – Я провела ладонью над обгорелой поверхностью скафандра. – Повреждения на вид серьезные, и ясно, что скафандр не располагал ни запасом энергии, ни материалами, чтобы их залечить. Но это ничего не говорит о том, что внутри.

Пинки посмотрел на меня или, вернее, в точку на лбу чуть выше глаз:

– Ты все еще ничего не чувствуешь?

– Нет.

– Скафандр ведь должен был раскрыться сам?

– Не должен, если он не знает, где находится или что произошло. Может, его датчики сильно повреждены и он считает, что все еще дрейфует в вакууме. – Хмурясь, я применяла разные управляющие протоколы в попытках преодолеть вполне разумный инстинкт скафандра, требовавший сохранить жизнь его обитателя. Но мои сигналы не вызывали никакого отклика, будто утратившие свою силу заклинания.

Я тяжело вздохнула.

– Что? – спросил Пинки.

– Придется резать. Другого выхода нет. Скафандр мертв, не считая слабой низкоуровневой функциональности, которая может означать все что угодно или ничего не означать.

– Умеешь ты порадовать, Воин-Сидра.

Нужно было как-то его отвлечь.

– Сходи в оружейный архив, Пинки. Принеси ножи и резаки ближнего действия. Может, даже бозерный пистолет.

– Это приказ?

– Дружеская просьба.

Он на секунду задумался.

– Ладно.

Свин ушел, что мне и требовалось. Естественно, ни в каком дополнительном оборудовании я не нуждалась – все необходимое для вскрытия уже имелось в самих скафандрах. Вызвав свободный скафандр, я вошла в него и провела минимальные тесты, затем отсоединила шлем и отложила в сторону. Сейчас мне были нужны лишь встроенные инструменты и оружие, и я решила, что Пинки будет легче, если он увидит мое лицо, вернувшись до того, как я закончу.

Усевшись верхом на леди Арэх, я приказала моей правой перчатке включить функцию резака. Указательный палец удлинился, его кончик расплющился и заострился, обретя форму скальпеля. Коснувшись лезвием верхушки шлема леди Арэх, я осторожно, медленно сделала разрез, при этом следила за поступающими от резака диагностическими данными. Перчатка слегка вибрировала – это работали скрытые в лезвии микроскопические механизмы. Являясь одновременно инструментом и лабораторией, лезвие бы отключилось, едва встретив нечто похожее на живую ткань. Чрезмерно полагаться на его безотказность я, однако, не осмеливалась.

Лезвие с умеренным сопротивлением рассекало слои скафандра, чему помогала совместимость технологии и общие принципы, на которых та