Новый взгляд на историю Русского государства - Николай Морозов

„Выезжали, бывало, караваны из Харезма (Хорасана) и ехали себе на телегах спокойно[350] без страха и опаски вдоль до самого Крыма“...

„Не возили они с собою ни продовольствия, ни корму для лошадей и не брали проводника вследствие многочисленности тамошних народов, да обилия еды и питья у живущих там людей. Путешествовали они от одного племени до другого и останавливались только у того, кто сам предлагал у себя помещение... Ныне же в тех местностях, от Харезма (Хорасана) до Крыма, никто из тех народов и людей не живет и нет там другого общества кроме газелей (их тут никогда не было!) и верблюдов“.

„Столица Дешта—Сарай[351]. Это город мусульманской постройки, чудной крепости. Султан Берке, да помилует его Аллах, приняв ислам, построил его, избрал столицею своего царства и возлюбил его. Он побудил народы Дешта ко вступлению на пастбище Ислама, и вот почему Дешт стал сборным местом всякого добра и блага, так что к прежнему прозванию „Кипчак“ прибавилось еще прозвание „Берке“ (т.е. Благодатный). А теперь Хаджи Исаи-еддин, сделавшийся начальником в Самарканде, продекламировал мне следующее свое стихотворение в Астрахани, одном из Дештских городов, претерпев на пути туда разные невзгоды:

„— Я слышал, что Берке находится в степи, прозванной по своему султану — степью благодати. Дал я верблюдице моего путешествия остановиться на одной из окраин этой степи, но не нашел там никакого Берке (т.е. благодати)“.

Мне кажется, что здесь мы видим уже разочарование человека, начитавшегося про чудеса в Дештском царстве, но не нашедшего их при действительном путешествии.

А далее мы видим, что в этом царстве было введено „ханефейское“ (т.е. ханобожеское) правоверие, „допускающее употребление вина“. Считая, что имя Иоанн, по-испански Хуан, сократилось (по мавро-арабски) в Хана и стало синонимом духовного властелина, мы можем предположить, что здесь под именем ханифеев (т. е. хуанобожников) подразумеваются Иоанниты. И это тем более уместно, что духовно-рыцарский орден крестоносцев-иоаннитов, носивший черные плащи с белым крестом на груди, был основан в Иерусалиме Раймондом Дюпюи в 1118 году и продолжал работать на ближнем Востоке до 1522 года, после чего Иоанниты, возвратившиеся в Европу, стали называться Мальтийскими рыцарями, а оставшиеся в Крыму переродились, по-видимому, в Караимов. Рассмотрим же на этом фоне дальнейшие сообщения „сына арабского шаха“.

„Когда Берке-хан, — продолжает он,— был пожалован почетною одеждою ислама и водрузил в Дештских землях знамена в честь ханефейского исповедания, то он пригласил к себе ученых из всех краев и шейхов со всех сторон и концов, чтобы они научили людей уставам своей религии и указали им за это богатые подарки, и на тех из ученых, которые пришли на его призыв, излил целые моря даров. Он оказывал покровительство науке и ученым, уважал законы бога всевышнего и уставы пророков. Были у него в это время, а после него у Уз-бека и у Джани-бека наш мулла Кутбеддин, ученейший Эррази и другие знаменитости ханефейские и шафийские...“ „При содействии этих сеидов Сарай сделался средоточием науки и рудником благодатей. В короткое время в нем набралось[352] здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, и всяких людей заслуженных, подобная какой не набиралась никогда ни в разных частях Египта[353], не в деревнях его. Между построением Сарая и разрушением его и тамошних мест прошло 63 года. (А Латинская крестоносная империя на Балканском полуострове существовала около 60 лет, от 1202 до 1263). Это был один из величайших городов по своему положению и населеннейший по количеству народа. Рассказывают, что у одного из вельмож его сбежал невольник и, поселившись на месте, отдаленном от большой дороги, открыл там лавочку и торговал в ней, снискивая себе пропитание. Так прожил этот негодяй около 10 лет, и господин его ни разу не встречал его там, не сходился с ним и не видел его вследствие величины города и многочисленности жителей его. Он был на берегу реки, отделившейся от реки Итиль (считаемой за Волгу), относительно которой путники, летописцы и странствователи согласны, что больше ее нет ни одной в числе проточных рек и пресных нарастающих вод. Выходит она из земли Русских и нет от нее никакой другой пользы, кроме той, что она радует души. Впадает она в море Кользумское (Каспийское), хотя оно закрыто и окружено несколькими Персидскими владениями: Гиляном, Мазендараном, Астерабадом, Ширваном. Имя Саранской реки — Сингиля (а не Ах-туба, как у Волги), через нее переезжают не иначе, как на больших судах, не вступает в нее нога ни пешехода, ни всадника. И сколько рукавов отделяется от этой длинной и широкой реки, а каждый рукав больше Евфрата и Нила!“

„Расскажу теперь и о том, как настал этот потоп (т. е. Тимурово нашествие) и смыл Дештские (Deutsch'cKne) народы. Прибыл Тимур (из Туркестана — стана турок) в этот край с войсками несметными — нет! — с морями бурными, с обладателями стрел летучих, мечей секучих и копий зыбучих, со львами задушающими и тиграми нападающими, со всякого рода настигателями, вымещающими на неприятеле свою месть, защищающими добро свое и соседей своих, логовище свое и убежище, добычу свою и род свой, со ввергающимися в пучины боевого моря и противоборствующими его волнам и потокам“.

„А Дештский царь Токта послал гонцов к старейшинам своих людей и к начальникам своих народов, к жителям своих песчаных степей и обитателям своих окраин, к главам своей родни — к коренным зубам своим, приглашая к сопротивлению и бою с Тимуром. Влача за собою одежду повиновения и устремившись к нему со всех весей, они собрались по племенам и родам, конные, пешие, вооруженные мечами и стрелами, надвигаясь и наступая, отражая и поражая своим острым мечом и копьем. Эти люди самые отборные и меткие стрелки; метатели их не дают промахов. Как только они натянут тетивы, так и попадут в жилы и достигают цели, сидит ли она неподвижно или летает. С ними Токта двинулся в бой и приготовился к битве с войсками Тимура, похожими на песок по многочисленности своей и на горы по громадности своей“.

„Когда оба строя противостояли друг другу и обе рати вступили в бой, то из войска Токты-Мыша выступил один из вождей правого крыла, имевший злобу на одного из эмиров, и потребовал разрешения убить его. А Токта сказал ему:

— Твое желание будет уважено, но ты видишь, что случилось. Так оставь нас в покое, пока мы не управимся и добьемся того, чего желаем. Тогда я предоставлю тебе твоего соперника, и ты выместишь на нем твою злобу и удовлетворишь твои притязания.

Но тот ответил:

— Нет! Мне нужен он сейчас. А коли нельзя, то нет тебе от меня ни послушания, ни повиновения!

Токта возразил ему:

— Мы находимся в тяжком горе, которое озабочивает нас более твоего желания, мы в мрачном положении, которое кручинит нас более твоей беды. Так потерпи и не торопи, успокойся и не бойся. Ни от кого не уйдет то, на что он имеет право. Не заставляй же слепого искать убежища на обрыве и не будь из тех, которые чтут бога ради барыша. Ты теперь, как после ночи несчастия, уже минувшей, и после зари благоденствия, уже занявшейся. Так оставайся же на своем месте и нападай на своих противников, наступай и не отставай, вершай, что тебе приказано.

Но князь не послушался и ушел с громадной толпой. За ним последовали все изменники и отступники и все его племя, которому имя Актау. Он отправился в Румские владения, пришел в Адрианопольские земли и поселился там.

Расстроилось войско Токты и стрелы желания его не попали в то место, в которое они пускались. Не видя возможности уклониться от стычки с Тимуром, он подбодрил свое войско, отбросил свою спесь и свое легкомыслие, выставил вперед удальцов из своих ратей, выстроил конницу и пехоту, укрепил центр и фланги и наладил свои стрелы и мечи. Что же касается до войска Тимура, то оно обошлось без этих приготовлений, потому что положение его было ясно и на челе его знамени были начертаны слова победы и власти. Обе рати сошлись, ударили друг на друга, смешались и запылали огнем сражения.

Столкнулись враги с врагами, простерлись шеи под рубящими мечами и подставились груди бьющим копьям. Помрачили свои лица и оскалили свои зубы боевые волки и завыли; ожесточились злобные тигры и выпрямились к прыжку; сцепились львы и встали дыбом; покрылись кожи перьями стрел и вздрогнули; опустились чела вождей и головы главарей в обряде битвы, как бы преклоняясь к молитве, и простерлись на земле; закрутилась пыль и взвился прах; погрузились в морях крови и знатные и простые; летание стрел во мраке пыли казалось метанием снарядов в бесовских вождей, а сверкание мечей в тучах праха казалось блестящим сиянием над царями и султанами. Кони смертей не переставали носиться и крутиться, а львы отрядов нападать на врагов; взвивалась на воздух пыль от копыт и лилась по степи кровь от мечей, так что земель казалось шесть, а небес восемь, как морей.