Вампиры. Опасные связи - Ингрид Питт

На другой стороне он замечает ла Хайра, прижатого к двери свечной лавки, но, не останавливаясь, отводит взгляд, чтобы не выдать их знакомства разгоряченной толпе. Похоже, здесь никто не питает особой склонности к Комитету, который, как безостановочно скандируют люди, «украл нашу кровь, чтоб добыть себе хлеба».

(Однако в этом есть какая-то доля символичной симметрии.)

Толпа увлекает его за собой, мимо проститутки, мимо кучи мусора и кафе, и выносит на мощеную мостовую.

Жан-Ги оступается на краю канавы, подворачивает ногу и едва не падает, но выпрямляется. Кричит, пытаясь преодолеть шум толпы.

— Граждане, я!.. — Ему никто не отвечает. Жан-Ги кричит громче: — Послушайте, граждане, я не намерен с вами ссориться, у меня здесь дело!.. — И еще громче: — Граждане! Дайте… мне… пройти!

Но никто из соседей по толпе опять не отвечает — ни высоченный и явно пьяный мужчина с пикой, украшенной трехцветной лентой, ни две женщины, старающиеся набрать и свои фартуки побольше булыжников и не обращающие внимания на орущих за спинами младенцев. Ни даже этот оцепеневший молодой человек, раз в жизни вообразивший себя — скорее всего, по ошибке — лидером этого сборища, а теперь увлекаемый своими «последователями» то в одну сторону, то в другую. У него светлые выпученные глаза и длинные тонкие руки, едва держащиеся на дрожащем теле.

Вот цена уличного ораторства. Жан-Ги печально вздыхает. Дешевые слова, поспешные поступки; беглый перечень реальных идеалов — и стремлений, и в награду краткий миг славы, аплодисментов и власти…

Причина провала Революции в двух словах.

А затем…

…над ним нависает тень, мягкая и мрачная, как едва слышный шепот в кошмаре, но удивительно и неожиданно тяжелая, давящая на плечи — и оставшаяся на долгие годы.

На него сзади — почти бесшумно — надвигается красный экипаж.

Отлично.

Он проталкивается мимо копьеносца, между двумя женщинами, получает тычки и ругательства, иногда отвечает тем же и, схватившись за ближнюю дверцу, забирается на подножку экипажа. Потом достает из кармана трехцветное удостоверение и тычет его в лицо единственному пассажиру…

— Я реквизирую этот экипаж именем Комитета общественного спасения!

Жан-Ги поспешно проскальзывает на переднее сиденье, и обитая мягкой тканью дверца быстро, но бесшумно захлопывается. А едва различимая фигура напротив него внезапно чуточку наклоняется вперед — всего лишь красно-белый силуэт на красном фоне, в полумраке задернутых занавесей.

— Именем Комитета? — слышится тихий голос. — Что ж, мой экипаж к вашим услугам…

…Гражданин.

Жан-Ги ошеломленно всматривается. И наконец замечает руки Прендеграса, нависающие над ним: обшлага рукавов украшены вышивкой — серебро на красном, красное на красном, выделенные на фоне толстого бархата случайно пробившимся лучом солнца.

1815 год.

Жан-Ги чувствует, как новая теплая струйка течет по руке, пропитывает ткань и окрашивает манжету в красный цвет. Его военные раны опять открылись, реагируя на близость… чего? Его собственных разрозненных воспоминаний, ускользающих и мимолетных, словно капли на стекле? Этого зловещего мрачного дома, где Дюморье, словно какой-то тропический паук, заманивал аристократическим именем своего господина все новые и новые жертвы в свою паутину, а потом связывал их, прежде чем использовать для утоления фамильного голода шевалье?

Кровь течет с запястья на ладонь, заново увлажняет стену; кровь из-под языка наполняет горло, и, когда он кашляет и сплевывает на пыльный пол, позабыв в момент спазма обо всех приличиях, слюна оказывается тоже красной.

Сгусток крови в пыли — словно законченный алый иероглиф: влажный, отталкивающий, бесконечно тягучий. Абсолютно… непонятный.

Я оставил на тебе свою метку, гражданин.

Кровь на воротнике, на его соске. Его …плоти.

В твоей плоти остался мой крючок.

Жан-Ги ощущает, как он тянет его вниз, в водоворот.

1793 год.

Экипаж. Прендеграс сидит прямо напротив Жана-Ги, на расстоянии вытянутой руки. Он кажется тонким и слабым, и дьявольски медлительным в этом роскошном красном бархате; его волосы зачесаны назад, завиты и напудрены так тщательно, что Жан-Ги не мог бы определить их истинный цист, если бы не принял во внимание общую блеклость обрамленного ими лица. Кроме того, словно в насмешку над гражданином Робеспьером, шевалье тоже носит очки с за-к-мненными стеклами…

…только не цвета морской волны. Эти маленькие темные прямоугольники отсвечивают в полумраке рубиновым оттенком.

Мозг Жана-Ги подсказывал выиграть время, но делал это с нехарактерной мягкостью. Казалось, заговори он громче, и шевалье сможет подслушать мысли. Надо притвориться, что не узнал его. Затем медленно вытащить револьвер и сделать пре'дупредительный выстрел, привлечь внимание окружающей толпы…

…тех самых людей, от которых ты спрятался в экипаже…

…чтобы они помогли арестовать его.

Он едва не рассмеялся вслух, прежде чем успел остановиться: можно подумать, что агент таких внушительных размеров должен опасаться смехотворных усилий этого бывшего щеголя в кружевных манжетах, в аккуратных туфлях на красных каблуках и с чернеными пряжками, на которых виднелись пятна, удивительно похожие на…

…кровь?

Не может быть.

И все же…

— А ты, как мне кажется, гражданин Санстер, — внезапно роняет шевалье.

Господи.

Жан-Ги, опомнившись, сдержанно кивает.

— А ты — предатель Прендеграс.

— И еще я думаю, что ты тянешься за револьвером.

— Правильно.

Удар, пинок, крик о помощи или какое-то спрятанное оружие: Жан-Ги напрягается, готовый к любому из перечисленных действий. Но шевалье только кивает, кажется, его ничуть не пугает выражение нескрываемой агрессии на лице Жана-Ги. Его пассивность — это тоже проявление высокомерия, холодный и неторопливый вызов значительно более горячему и беспокойному окружающему миру. Потом он чуть-чуть наклоняется вперед; почти незаметно, просто мгновенное нарушение неподвижности, такое незначительное, что не стоит и беспокоиться. И Жан-Ги едва улавливает движение, даже не сразу понимая, что он делает, и невольно повторяет его.

Он наклоняется, но слишком медленно, чтобы останавливаться и прервать движение. Наклоняется, а очки шевалье опускаются, неумолимо сползают вниз, открывая бледный выступ надбровной дуги, потом веко и глазную впадину. Он наклоняется ниже и видит сначала один глаз, потом второй: открытый, но непрозрачный, пугающе пустой. Глаза без белков (без радужной оболочки и зрачков), только такие же красные пятна от нижнего века до верхнего, как и маскирующие их очки.