Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

Внезапно он почувствовал, как волна подхватила его и закружила, словно щепку. Река, берега, лес, оставшиеся уже далеко позади мост, форт и солдаты – все смешалось воедино в головокружительном калейдоскопе. Место предметов заняли цвета, круговые горизонтальные мазки – более он не видел ничего. Он угодил в водоворот, скорость вращения которого все увеличивалась, и он понял, что его вот-вот стошнит. Но через несколько мгновений его выбросило на самый край усеянного галькой левого – южного – берега реки, а небольшой выступ скрыл его от глаз врагов. Резкое прекращение движения и боль в оцарапанной о камни ладони привели его в чувство, и он едва не всхлипнул от облегчения. Набрав полные пригоршни гальки с песком, он подбросил ее над собой и закричал от восторга. Камешки переливались, словно настоящие бриллианты, рубины и изумруды, они казались ему бесконечно прекрасными. Деревья на берегу оказались гигантскими садовыми растениями: он заметил определенный порядок в их расположении и полной грудью вдохнул их пьянящий аромат. Странный розоватый свет пробивался между стволов, а налетевший ветер зашуршал листьями и качнул ветки, отчего те запели, словно Эоловы арфы. Человеку почему-то расхотелось убегать – он был готов неподвижно лежать в этом очаровательном месте до тех пор, пока его вновь не возьмут под стражу.

Резкий свист и грохот картечи в ветвях над головой заставили его встрепенуться. Взбешенный канонир отсалютовал ему напоследок, выстрелив наобум. Человек вскочил на ноги, взбежал по отлогому берегу и углубился в лес.

Весь этот день он шел, не останавливаясь, ориентируясь по солнцу. Лес казался бесконечным – нигде не было видно ни единого просвета, ни даже тропинки, проложенной лесорубами. Удивительно, он даже не подозревал, что живет в подобной глухомани. В этом открытии таилось что-то жутковатое и сверхъестественное.

К вечеру он устал, сбил ноги и проголодался. Но мысль о жене и детях придавала сил, заставляя двигаться вперед. В конце концов, он наткнулся на дорогу, которая вела, как он полагал, в нужном направлении. Она оказалась широкой и прямой, как городская улица, но почему-то выглядела нехоженой. По бокам ее не тянулись поля, нигде не было видно хоть сколько-нибудь заметных признаков человеческого жилья. Не было слышно даже лая собак, и вообще ничто не говорило о том, что здесь обитают люди. Черные стволы деревьев образовывали ровную стену по обеим сторонам, обрываясь где-то на горизонте, словно прямые линии, проведенные с соблюдением законов перспективы. Запрокинув голову и глядя вверх сквозь просвет в ветвях, он увидел крупные золотистые звезды, складывающиеся в незнакомые созвездия. Почему-то он был уверен, что рисунок ночного неба таит в себе нечто таинственное и зловещее. Лес по обеим сторонам от него был полон незнакомых и странных звуков, среди которых – и раз, и другой, и третий – он совершенно отчетливо разобрал шепот на незнакомом языке.

Шея болела, и, потрогав, человек обнаружил, что она сильно распухла. Он знал, что в том месте, где ее касалась веревочная петля, осталась черная борозда. Глаза у него налились кровью, он более не мог закрыть их. Язык стал шершавым от жажды: он утолял ее, высовывая его между зубов в прохладный ночной воздух. Как все-таки мягко дерн покрывает нехоженую улицу – он больше не чувствовал мостовой под ногами!

Очевидно, несмотря на все страдания, он все-таки заснул на ходу, потому что глазам его вдруг предстала совершенно иная картина – или он все же очнулся от горячечного бреда.

Он стоит у ворот собственного дома. Все вокруг такое, каким он его помнил, залитое лучами яркого утреннего солнца. Должно быть, он шел всю ночь напролет. Распахнув ворота и шагая по широкой белой подъездной дорожке, он вдруг замечает трепет женских юбок: жена, свежая, ясноглазая и прелестная, сходит с веранды, чтобы приветствовать его. Она застывает в ожидании у ступенек, на губах ее играет радостная улыбка, поза ее полна невыразимого изящества и благородного достоинства. О, как же она прекрасна! Он бросается к ней, протягивая руки. И вот, уже собираясь заключить ее в объятия, он вдруг чувствует сокрушительный удар в затылок, в грохоте пушечного выстрела вокруг него вспыхивает ослепительное белое зарево – и окружающий мир проваливается в темноту и мертвую тишину!

Пейтон Фаркуар был мертв. Тело его, со сломанной шеей, медленно раскачивалось из стороны в сторону под балками моста через Совиный Ручей.

Роберт Льюис Стивенсон

Остров Голосов

Кеола был женат на Лехуа, дочери Каламаке, шамана Молокаи[1], и жил вместе с тестем. Трудно было найти человека хитрее и проницательнее, чем старый колдун, – он умел читать по звездам, оживлять умерших и призывать злых духов, в одиночку поднимался на самые высокие горы, туда, где обитали демоны, и там устраивал ловушки, в которых находили приют души предков.

Немудрено, что за советом чаще всего именно к нему и обращались подданные королевства Гавайи. Благоразумные и осмотрительные люди покупали, продавали и строили свою жизнь по его предсказаниям – и даже сам король целых два раза призывал его в Кону[2], дабы он помог отыскать сокровища Камехамехи[3]. К тому же, боялись Каламаке больше всех остальных вместе взятых: одних его врагов поразили страшные болезни, порожденные его заклинаниями, души и тела других попросту похитили злые духи, так что от них даже костей не осталось. Поговаривали, что он владеет искусством или даром полубогов древности. Кое-кто клялся, будто видел его в горах ночью, запросто перешагивающего с вершины на вершину, другие же сталкивались с ним в густом лесу, причем его голова и плечи возвышались над кронами самых высоких деревьев.

Словом, Каламаке был очень необычным человеком. Родом он происходил из одного из самых благородных семейств Молокаи и Мауи[4], тем не менее, кожа у него была белее, чем у иного чужеземца, волосы его цветом напоминали сено, а глаза были красными и незрячими – неудивительно, что на островах ходила поговорка «Слепой, как Каламаке, который провидит завтрашний день».

Обо всех этих умениях тестя Кеола узнал частью из слухов, частью – просто подозревал, но откуда бы ни пришли знания и сколь бы страшными они ни были – он попросту не обращал на них внимания.

Но все-таки было в старом шамане что-то такое, что не давало Кеоле покоя. Каламаке был из тех, кто не отказывал себе ни в чем – ни в еде, ни в питье, ни в одежде, причем за все он платил блестящими новенькими долларами. На Восьми островах[5] ходила еще одна поговорка: «Яркий, как доллары Каламаке». При этом он не занимался торговлей или земледелием, не подрабатывал ничем иным – разве что колдовством, да и то лишь иногда… Поэтому для всех оставалось загадкой, откуда же у него столько серебряных монет.