Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

— Ты сегодня очень красивая, — сказал парень.

На девичьих щеках тут же вспыхнул румянец.

— Заметил. Мы с тобой, даже не сговариваясь, оделись, как парочка, — проговорила Ника.

Егоров глянул на нее, потом на себя. На нем были темно-синие шорты до колена и белая футболка, а на плечи наброшен ярко-синий свитшот, подарок Тимки. На однотонной ткани была выполнена авторская аппликация: лягушонок перепрыгивает через планку. Только Тимка знал и до сих пор помнил, что девять лет назад Егорова называли лягушонком за манеру прыжка. Никита, развернув подарок, так обнимал друга, что чуть ребро тому не сломал. Тимка даже охрип, пытаясь утихомирить друга. В школу свитшот надевать нельзя, а сюда можно.

— Люблю синий цвет, — сказал Никита.

— А я синий и зеленый.

— Тебе идет, — только и ответил он, откровенно любуясь девушкой.

— Они хорошие, — вдруг произнесла она, глядя ему в глаза.

— Ты про ребят? — только и спросил он.

— Угу. И хорошо, что Даня с Кириллом с девочками пришли, а то мне как-то неуютно было.

— Ну, предполагалось, что будет Лера…, — вздохнул в ответ Ник.

— Предполагалось. А ты не знаешь, что произошло между ними?

Ник знал, но сказать не мог. Как и врать.

— Я… знаю, но не всё… знаю лишь…

— О! привет, Никита! — раздалось звонкое рядом, и ребята оглянулись.

К стойке заказов подходил недавний знакомец именинника, Саша Егоров. Он улыбался.

— О! здорово! Как сам? — тут же оживился Никита, втайне радуясь, что так удастся избежать ненужных вопросов об Уварове и Лере. Протянул однофамильцу руку. Тот с чувством, как взрослый, ее пожал.

— Нормально. У меня сегодня ночью сестра родилась! — ответил Саша.

— Ну, поздравляю, братан! — воскликнул Ник и еще раз пожал маленькую ладошку.

— Ну да, — ответил мальчишка и пожал плечами, — хотя я еще не понял этого.

Взрослые засмеялись. Саша окинул взглядом Веронику, потом перевел взгляд на Никиту, спросил со свойственной детской непосредственностью:

— Твоя девчонка?

— Моя, — улыбнулся Никита, приобняв Веронику.

Саша понимающе покивал, хмыкнул.

— Зачётная! — вынес он вердикт, и подростки захохотали.

Девочка ткнула Ника в бок локтем.

— Устами младенца, — сказала она.

— Да кто ж спорит? — усмехнулся Никита. — А ты с кем?

— С отцом. Мы во-он там сидим, — и он махнул на столы, стоящие у окна. Ник бросил туда взгляд. Два стола из четырех были заняты. За одним сидели молодые мамочки и о чем-то оживленно говорили, поглядывая на карапузов, играющих по другую сторону стекла в детской комнате. А в дальнем углу спиной к детям, сидел мужчина и разговаривал по телефону.

— Пап! — крикнул Саша Егоров, и мужчина оглянулся…

Даже если бы сейчас во всем городе вырубило свет, даже если бы вдруг одновременно остановились машины, летящие за окном по проспекту, даже если бы рухнули небеса — ничего бы не поразило Ника больше, чем удивленное и в то же время напуганное лицо отца. Он даже поднялся, не сводя глаз с сына. А парень стоял и, казалось, даже не дышал. Никита не слышал, как его звал младший брат, не чувствовал, как тянула за руку любимая девушка, он будто застрял во времени. Застрял и не знал, как выбраться. Только воздуха становилось всё меньше и меньше.

И тут рядом произошло какое-то движение. Как будто кто-то спросил голосом мамы, и кто-то ответил за Ника, но странно… в это мгновение подросток, не открывавший рот, явно слышал собственный голос, сказавший:

— Отец…

Горячие длинные пальцы коснулись лица.

— Ник! — разрушил чары живой и такой родной голос Ники, и оцепенение спало.

Вновь слышна музыка, звон бокалов за столиком справа. Вновь мамочки говорят о детях, хвалясь перед друг другом достижениями трехлетних малышей. И в эту привычную картинку, как инородное тело, словно репей в пшеничном поле, не вписывался отец, которому что-то говорила кипящая от негодования мать. Сашка стоял рядом со взрослыми и переводил глаза с одного на другого. Отец, его отец, старался говорить тише, но эта чужая тётя ругала его, показывая на Ника.

— Седина в бороду, бес в ребро! У тебя уже склероз развивается! Я сорок раз сказала, что день рождения мы будем отмечать в «Баффо»…

— Ты не уточнила, где именно.

— А где еще?

— На вокзале еще зал есть.

— Ты издеваешься? Сам же заказывал стол здесь! Сам вносил предоплату! Старость не в радость?

— Алиса, прекрати!

— Что прекрати? Опять я виновата?

— Я… просто привык здесь. Сегодня у меня родилась дочь…

— О! да ты теперь многодетный папаша! А это болезнь такая: рождаются новые дети и забываешь о днях рождениях старых детей? Или теперь у тебя двадцать седьмое напрочь будет связано с днем рождением дочери?

— Алиса! Прекрати. Люди смотрят!

— Ну, конечно! То есть, что сейчас смотрят, тебя очень волнует, а что раньше видели и знали, а ты всё равно бегал к… этой..., тебя не волновало!

— Алиса! Здесь дети!

Женщина глянула на маленького Сашку, глядевшего на нее со страхом, на Ника, примерзшего к барной стойке, и вдруг успокоилась, выдохнув напоследок:

— Их у тебя теперь четверо. Не заблудись в именах и датах рождения!

Она развернулась уйти, но Никита, отклеившись от стойки, в два шага преодолел расстояние до родителей, но мать не пустила его к отцу, который собирал с диванчика свои и Сашины вещи, взяла за руки.

— Идем, сынок. У тебя там гости, — сказала она, подавляя собственное раздражение.

— Ты знала?! — кое-как разжав сведенную челюсть, не то спросил, не то заметил сын.

Женщина отвела глаза и кому-то махнула рукой. Рядом появилась Елена Николаевна.

— Пойдем, Ник, пойдем к ребятам, — проговорила она, натянуто улыбаясь.

Парень оглянулся. Тимка, дядя Леша, Ника, а напротив ругающиеся, вечно ругающиеся родители, и нить, которая скрепляла все хорошие воспоминания, которая держала еще всех вместе, вдруг, лопнув, порвалась. Никита словно увидел, как она натягивается, становится тоньше и тоньше, пока не истончается по волокну, а потом рвется.

— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Ник маленького Сашку.

— Никита! — крикнула мать,